- У каждого из дьяволов есть собственный ад, и в этот личный ад не посмеет войти даже Вельзевул!
- Я все-таки склонен думать о ваших лучших намерениях, - настаивал Щелкалов. - Согласитесь, что эксы дискредитируют революции, заодно оправдывая в глазах обывателя все суровые репрессии правительства против революционеров.
- Логично, - согласился Полынов. - Но ко мне логика вашего жандармского мышления никак не относится.
- Из этого ответа я понял, что вам сейчас выгоднее остаться в облике взломщика, нежели предстать перед судом идейным человеком… Я не ошибся? - тонко подметил штаб-ротмистр.
Полынова даже передернуло.
- Оставим это! - раздраженно выкрикнул он. - Беру на себя почтовый вагон льежского экспресса, и этого достаточно.
Щелкалов нагнулся и достал из-под стола саквояж, из которого принялся вынимать воровские инструменты - они были на диво блестящими и отточенными, подобно хирургическим.
- Хорошо. От статьи политической возвращаемся к уголовной, и здесь я вынужден признать, что вы работали как опытный профессионал. С почтовым вагоном все ясно. Познань мы пока оставим в покое, как чужой для нас город… Но… Лодзь?
Полынов вдруг торопливо заговорил:
- Вы правы, лучше не касаться политики. Да, я принимал участие в налете на Коммерческий банк Лодзи, но, поверьте, никакого отношения к тамошним революционерам не имел. Просто они наняли меня как опытного взломщика для вскрытия сейфа, обещая мне три процента со взятой с кассы банка суммы.
- И после того, как эта касса банка вами была вскрыта, вы взяли все сто процентов выручки и скрылись?
- Не дурак же я, чтобы соваться в общий зал, где косили публику, как траву. А этих пэпээсовцев я, клянусь, знать не знаю, я даже лиц-то их не запомнил…
Щелкалов подумал и вдруг развеселился:
- Слушайте, вы случайно не ярославский ли?
- Почему вы так решили? - испуганно спросил Полынов.
- По выговору. На сегодня закончим…
Полынов поднялся и направился к дверям. Прямо в спину ему, уходящему, жандарм врезал одно лишь слово, но такое убийственное, словно всадил острый нож под лопатку:
- Инженер!
Полынов, уже берясь за ручку дверей, повернулся:
- Простите, это вы мне?
- Вам, вам, вам, - говорил Щелкалов, подходя к нему. - Не хватит ли врать? Или вам казалось, что после Брюсселя и Александерплац вам уже все нипочем? А здесь сидят русские придурки, которых вы обведете вокруг пальца. Я вытрясу из вас душу, но дознаюсь до истины. Вы там, в банке, оставили труп своего товарища. Да мы кое-кого уже взяли. Повесим! Так что не обессудьте, если веревка коснется и вашей шеи…
Вернувшись к столу, штаб-ротмистр наскоро записал на отрывном календаре: "Холодная жестокость. Изворотлив, аки гад подколодный. Первое впечатление даже хорошее, но оно испорчено противным взглядом. Впрочем, такие вот негодяи, очевидно, всегда нравятся женщинам - именно чистым и непорочным…"
* * *
Департамент полиции недавно возглавил Алексей Александрович Лопухин, человек умный и решительный (позже он передал революционерам данные о провокаторах, работавших в их подполье, был изгнан со службы, публично ошельмован и сослан, а закончил свою жизнь банковским служащим в СССР).
Через стекла пенсне Лопухин взирал на Щелкалова.
- Что за ерунда! - фыркнул он. - Убежденный человек идет на экс, рискуя башкой, а когда банк взят, удирает с наличными, как последний жулик… Выяснили, кто он такой?
- Молчит, будто проклятый, и боюсь, что в этом вопросе он всегда будет уходить от ответа. Попробую поднять архивы прошлых лет департамента, - обещал Щелкалов, - может, что-то и проявится существенное с этой "Железной Маской".
Поразмыслив, штаб-ротмистр навестил тюрьму "Кресты" на Выборгской стороне Петербурга, переговорил со старшим надзирателем, выведывая у него о настроении Полынова.
- Особенно ничего не замечено. Претензий не заявлял. Характер спокойный. От прогулок иногда отказывается, а гуляет подалее от политических. Вроде бы он сторонится их…
Щелкалов просил отвести его в камеру Полынова:
- В этой же камере когда-то уже сидел некто, который, подобно вам, желал остаться неизвестным. Он даже купил себе канарейку, чтобы она услаждала его духовное томление. Знаете ли вы, чем он расплатился за свое молчание?
- Чем?
- Мы просто сгноили его в одиночке. Не хочешь называть себя - ну и черт с тобой - подыхай, если тебе так хочется. Ваше счастье, что полицию возглавил Лопухин, и он, человек гуманных воззрений, не пожелает оставаться в истории вроде Малюты Скуратова, а вам я не советую оставаться самозванцем.
- Ну, - откликнулся Полынов, - если я и Дмитрий Самозванец, то, поверьте, не из захудалого рода дворян Отрепьевых…
Щелкалов вечером позвонил в "Кресты":
- Доложите, каково было состояние моего подследственного после того, как я визитировал его в одиночной камере.
- Он вдруг развеселился и просил купить канарейку…
Щелкалов вскоре вошел к Лопухину с очередным докладом:
- Кажется, я ухватился за хвостик этой веревки. Как вам известно, при экспроприации в Лодзи был некто по кличке "Инженер". Теперь, перерыв архивы полиции, я обнаружил, что пять лет назад в "Крестах" сидел тоже некто…
- Кто же именно? - вопросил Лопухин.
- В столичном свете он был известен под именем Ивана Агапитовича Боднарского, а среди приятелей просто Инженер.
- Любопытно. Дальше!
- Боднарский приехал в Санкт-Петербург из какой-то провинции, владел языками, имел отличные манеры, пользовался большим успехом у женщин. Из рассказов же его получалось так, что он хорошо знает всю Европу, не раз бывал в Южной Азии и даже во французском или испанском Алжире…
- Дальше!
- В столице он держал частную техническую контору под вывеской "Чертежная", но брался за любое дело - вплоть до изготовления секретных замков и казенных штемпелей. Успех в обществе помог ему выйти в чин коллежского асессора.
- Дальше!
- На этом волшебная феерия закончилась. Известно лишь, что Боднарский оказался самозванцем. Никакого технического образования не имел. Но следствие так и не дозналось, откуда он взялся и каково его подлинное имя. В деле сохранились сомнительные догадки, что мать его, кажется, полячка из Гродно, урожденная пани Целиковская… Но это тоже предположение.
- Слишком много версий и ничего определенного, - сказал Лопухин. - А куда же этот самородок делся?
- Бежал с помощью уголовников. Но в делах по эксам мелькают клички: "Инженер", "Король", "Пан" и "Рулет".
Лопухин долго протирал стекла пенсне:
- Если это и роман, то должна быть сноска петитом, как указывают в журналах: "продолжение следует".
- Продолжение следует! Столичный доктор Бертенсон однажды повстречал Боднарского в Монте-Карло, где Инженер играл. Причем, как вспоминал Бертенсон, он ставил сразу на тридцать шесть, чего нормальный человек никогда делать не станет.
- Как сказать, - поежился в кресле Лопухин. - Может, на тридцать шесть и ставят самые нормальные… Все равно с этим пора кончать! Завтра я сам поговорю с ним!
Встреча состоялась, и Алексей Александрович даже не предложил узнику сесть, оставив его стоять посреди кабинета.
- Я не спрашиваю вас, почему вы впали в крайности уголовщины. Мне уже наплевать, кто вы - самозваный инженер Боднарский или же самозваный дипломат Полынов… Вопрос о вашей судьбе отлично разрешает статья девятьсот пятьдесят четвертая Уложения о наказаниях Российской империи, карающая за сокрытие имени, природного звания и места жительства.
- Благодарю - не ожидал! - усмехнулся Полынов.
- Не спешите благодарить, - ответил Лопухин. - В совокупности с этой статьей дарим вам статью, карающую грабительство со взломом. В общем итоге это составит наказание не в четыре, а уже в пятнадцать лет каторжных работ.
Полынов сказал, что у него есть просьба:
- Я согласен и на пятнадцать лет каторги, только избавьте меня от общения с политическими, болтовни которых о свободе, равенстве и братстве я органически не выношу.
Лопухин правильно рассудил, что у этого человека имеются серьезные причины избегать встреч с политическими ссыльными даже на каторге. Он поиграл портсигаром и сказал:
- Вашу просьбу исполню: вы будете сосланы туда, где политических считанные единицы. Сахалин - вот это место!
Щелкалов распорядился заковать Полынова в кандалы:
- Готовя салат, не следует забывать об уксусе.
- Вы правы, - ответил ему Полынов. - Но вы забыли, что любой вкуснейший салат можно испортить избытком уксуса…
Его заковывали перед отправкой в Одессу, но при этом Полынов хитрым "вольтом" сунул кузнецу сорок рублей.
- Чтобы на штифтах, - тихо шепнул он ему.
Тюремный кузнец, получив взятку, не стал заклепывать кандалы, а скрепил их штифтами, которые при случае легко вынуть, чтобы избавиться от кандалов. Но сделаны эти штифты были столь искусно, что выглядели очень прочными заклепками.
- Ты куда? - спросил кузнец, закончив работу.
- На Сахалин.
- Наплачешься там.
- Ничего. Люди везде живут.
- Ну, валяй с богом… живи!
Из допросов Полынов понял, что "боевка" Вацека разгромлена, а на Сахалине "политические" вряд ли его знают. Там он не встретит ни Юзефа Пилсудского, ни тем более Глогера…