* * *
Приятно шелестящая кружевным фартучком, милейшее создание природы - Фенечка Икатова внесла в кабинет военного губернатора поднос с чаем и сливками. Сразу началась активная выгрузка самой свежайшей сахалинской информации:
- Слизова-то Жоржетка, кляча старая, живет с этим… Ну, с этим вот, что больно уж нефти от вас захотел.
- Оболмасов? Горный инженер?
- Он самый. Бессовестные люди… Слизов ему, как человеку, квартиру сдал, а он с его же кривомордой путается. Мало того, еще взял моду такую - сюда, в управление, названивать.
- Чего ему от меня надо? - возмутился Михаил Николаевич. - Я его грандиозным планам не слуга, уже было сказано.
- Да вы ему не больно-то и нужны, - хихикнула Фенечка, советуя Ляпишеву добавить в чай побольше сливок. - У него тут иные заботы… Видать, одной Жоржеточки ему мало, он по телефонам с госпожой Челищевой шуры-муры крутит.
- Да ну! Быть того не может, - ответил Михаил Николаевич, при этом послушно разбавляя чай сливками.
- Тоже хороша… штучка! - сказала Фенечка, наблюдая через окно, как два арестанта на длинной палке несли к базару гигантскую камбалу, похожую издали на старое застиранное одеяло, которое впору выбросить. - Тут не только Оболмасов! Она и с капитаном Быковым стала путаться. Мне на кухне барон Шеппинг сказывал, что уже видели, как она от него вечером выходила. Знаем мы таких. В благородство играют, а сами…
Ляпишев схватился за виски, уткнув в них два указательных пальца, словно приставил к ним стволы заряженных пистолетов, чтобы разом покончить со всеми земными радостями.
- Не могу! - простонал он, как раненый. - Наконец, я уже изнемог от зловония этих мерзких сахалинских помоев.
Фенечка все-таки досмотрела, как арестанты, свирепо ругаясь, долго пропихивали камбалу в двери трактира, чтобы пропить рыбину и больше с нею не мучиться.
- Как хотите… мое дело - предупредить, чтобы потом вы сами не раскаивались! - И, сказав так, Фенечка вильнула перед губернатором шуршащим от крахмала подолом.
Ляпишев тяжко вздыхал в одиночестве, тоже поглядывая в окно кабинета, и даже не удивился, когда из дверей трактира сначала вылетели, как пробки, избитые арестанты, а вслед за ними шлепнулась камбала невероятных размеров, и на мостовой камбала вдруг ожила, начиная шевелиться.
- О, боже праведный! - вздыхал Ляпишев. - Не лучше ли быть капитаном юстиции в Тамбове, нежели генерал-лейтенантом на Сахалине… жалко мне, до слез жаль камбалу! Она-то чем виновата? Хоть бы не мучили эту несчастную рыбину…
Губернатора искренно обрадовало появление Клавочки Челищевой, потому что ему, в общем-то доброму человеку, после всей грязи и сплетен, было приятно видеть возле себя эту строгую румяную девушку, на затылке которой большие русые косы были стянуты в тугой узел, украшенный сверху "гарибальдийкой".
- Портсигар нашелся! - сказал он, поднимаясь ей навстречу. - Оказывается, писарь моей канцелярии, князь Максутов, бывший офицер флота его императорского величества, экспроприировал его у меня и… пропил. На кого угодно мог бы подумать, но чтобы его сиятельство? Чтобы лейтенант флота?..
Беседуя с девушкой, он видел, как избитые арестанты стали заново прилаживать камбалу к своей длинной палке, чтобы тащить ее до следующего трактира Пахома Недомясова.
- Я, - говорил Ляпишев, - скоро отбываю в отпуск и вряд ли вернусь обратно. Скорее всего запрошу отставку. Пока власть над Сахалином в моих руках, я желал бы оставаться любезным с вами до конца… Говорите, что вам надо? С великим удовольствием я исполню вашу любую просьбу.
Клавочка поняла, что такой случай вряд ли еще представится ей, и девушка с большим чувством произнесла:
- Не о себе прошу - о несчастном… Если у вас найдется в канцелярии место, пожалуйста, прошу вас, вызволите из "кандальной" молодого человека, с которым я познакомилась еще на "Ярославле". Кажется, он осужден на пятнадцать лет. Фамилия его - Полынов, а зовут Глебом Викторовичем.
- Но способен ли он быть писарем, чтобы заменить князя Максутова, которого я уже отправил в "кандальную"?
- Судя по разговорам, - ответила Клавочка, - Полынов человек образованный, самых неожиданных познаний. Наверное, имеет и техническое образование, - добавила она, тут же вспомнив о вскрытии замка секретной камеры в форпике корабля.
Михаил Николаевич обещал исполнить просьбу Челищевой, но просил поручиться за порядочность Полынова.
- Ручаюсь головой, - заверила его Клавочка, - что этот человек на ваш портсигар никогда не польстится…
Отпустив девушку, военный губернатор вызвал Соколова, начальника конвоя, велев доставить из "кандальной" тюрьмы преступника Г. В. Полынова, сидящего по статье № 954:
- Если он закован, велите кандалы снять…
Ляпишев, конечно, не мог догадываться, как не догадывалась об этом и Клавочка Челищева, что вышенареченный Г. В. Полынов уже затаился в городе на "квартирном" положении, а вместо него из "кандальной" будет вызволен совсем другой человек.
12. Теперь жить можно
Ляпишев встретил его посреди кабинета.
- Пятнадцать лет? - строго вопросил он.
- Да, - еле слышно ответил арестант.
- Эксы?
- Имел к ним пристрастие.
- Ну ладно, - произнес Ляпишев, указав садиться за стол и приготовиться писать. - Не обижайтесь, но мне желательно проверить красоту вашего почерка и вашу грамотность. Записывайте следом за мной… Удаляясь на заслуженный отдых в отпуск, я, властью, данной мне свыше, приказываю считать статского советника Н. Э. Бунге временно исполняющим обязанности сахалинского губернатора, при этом всем подчиненным наставляю в прямую обязанность усилить бдительность в связи с летним периодом, когда побеги с каторги и… Успели записать?
- Так точно! - вскочил арестант со стула.
- Ничего, сидите, - разрешил Ляпишев, пробегая глазами текст своего приказа. - Ну что ж, почерк у вас разборчивый, синтаксис в порядке, так что, милейший Полынов, я не вижу причин для отказа в занятии вами канцелярского места. Но учтите, что за вас поручилась персона, которой я доверяю.
- Премного благодарны, - кланялся ему арестант…
Новоявленный Полынов робко уселся за массивный стол губернаторской канцелярии. В голове семинариста никак не укладывалось, откуда и по каким причинам на него вдруг свалилась такая роскошная благодать? Всюду тепло и чисто. С кухни сквозняки доносят запахи пищи, которую язык не повернется называть "баландой", нигде не слыхать кандального звона. В смятенном сознании семинариста медленно раскручивалась страшная догадка: не за тем ли и случились "крестины", чтобы возвысить его над этой каторгой, а виноват в его нечаянном возвышении именно тот человек, который столь жестоко похитил у него имя, его приговор суда сменил на другой - тяжкий, но более удачливый…
В канцелярию вошла чистенькая горничная. Это была Фенечка, которой было интересно глянуть на нового писаря.
- Чего лупетки-то свои выкатил? - сказала она. - Или еще не видывал порядочных женщин?.. Ничего, - продолжала Фенечка, - мне раньше-то и не снилась такая сладкая житуха, какая на каторге выпала. Теперь жить можно… с умом, конечно!
Семинарист с ужасом вспомнил, как залезал под нары.
- Да, теперь жить можно, - согласился он.
И на всякий случай он нижайше поклонился Фенечке Икатовой.