На следующее утро, спозаранок Петр вместе с Апраксиным и потешными первыми появились у ботика. Все расселись по банкам, осматривали, ощупывали борта, днище, заглядывали под банки, в носовой и кормовой люки. Появился Брандт, и его сразу засыпали вопросами. Пришлось старому моряку вспоминать молодые годы, когда он юнгой служил на кораблях. Видя горящие глаза юнцов, неподдельный интерес у небольшой, но дружной ватажки, подумал про себя: "Сколько лет в Московии проживаю, а не думал, что есть у русичей такое любопытство к морскому делу".
Между тем знойное солнце поднялось высоко, припекало, на березках не шевелилась ни одна веточка. Прошлись вверх по Яузе на веслах, на ладонях запузырились мозоли.
- Со временем все пообвыкнется, - успокаивал Брандт. - Настоящий моряк должен иметь крепкую хватку.
Уже вечерело, когда заколыхались верхушки деревьев. Первым заметил Брандт и, подняв голову, кивнул на березы:
- Быть может, повезет, пойдем под парусом.
Но не все рвались испытать диковинное действие, кто-то горел от нетерпения, а кто-то с опаской, нерешительно чесал затылок.
Петр сам отобрал троих - Апраксина, Меншикова и Скляева. Разувшись, подвернув, как и вчера, штанины выше колен, они стали вдоль бортов ботика.
Разобрав снасти, Карстен пояснил каждому обязанности на лодке, проговорил:
- Можно, государь, отталкивать бот.
Едва лодка закачалась на чистой воде, прозвучал твердый голос Карстена:
- Поднять парус!
Крепко зажав шкоты в левой руке, Брандт отработанным приемом переложил руль, парус, и ботик, увалив нос под ветер, медленно двинулся вперед, вверх по течению Яузы. В лодке все молча переглянулись, бросили взгляд на медленно уплывающие за корму берега Яузы. Там стояли потешные, сбежавшаяся дворня.
Первым пришел в себя Петр. Взглянув на улыбающегося Брандта, погладил вздувшийся парус, засмеялся:
- Эко чудо-пузо, Карстен!
- В нем великая сила, государь, парус двигает вперед всю Европу.
Петр недоумевающе посмотрел на голландца.
- Парусные корабли торгуют по всему миру товарами. Потому процветают нации.
Но блаженное настроение быстро прервалось. Не пройдя и трех десятков саженей, пока они переговаривались, ботик ткнулся носом в берег. Петр растеряно глянул на Карстена. Тот ухмыльнулся и спокойно погладил бородку.
- Надобно вылезать и сталкивать, государь.
Апраксин первым спрыгнул в воду, за ним Петр и Меншиков. Ноги вязли в иле. Но усилия увенчались успехом, и лодка сразу заколыхалась на чистой воде. Петр, сверкая пятками, полез через борт, обдирая живот, следом за ним Меншиков.
Брандт крикнул:
- Не все сразу лезьте, по одному.
Апраксин придерживал ботик за корму, пока неуклюже забирались в лодку Петр и Меншиков, и впрыгнул последним. Ботик опять медленно увалился, и теперь поплыли вниз по течению, вновь развернулись против ветра, но едва набрали скорость, как лодка опять ткнулась в отмель. Ветер между тем затих, парус сник. Петр нетерпеливо, с досадой обернулся к Брандту:
- Опять за весла браться?
- На море, государь, всяко случается, в штиль разбирают весла, если судно приспособлено, двигаться-то надобно.
Пришлось свертывать парус, налечь на весла.
Солнышко давно скрылось за кронами деревьев, на берегу роилось комарье, потешные расчесывали до крови вспотевшие спины.
- Парус простор, ветер любит, государь, - сказал, отмахиваясь от комаров, Брандт. - Чем больше, тем лучше, чем крепче, тем веселей. А в Яузе токмо лягушкам полоскаться.
Едва Брандт замолк, Петр уже распорядился:
- Удружи, Федор, разыщи телеги, мужиков кликни, тащите ботик на Просяной пруд. За ночь управитесь.
Апраксин давно привык к причудам даря. Ранним утром в Измайлове та же ватага потешных снаряжала ботик к плаванию.
Петр благодарно посмотрел на невыспавшегося Апраксина:
- Молодец, ступай отсыпайся.
Вечером, не доходя до Просяного пруда, Апраксин заметил на берегу костер. Ботик стоял без паруса, приткнувшись к берегу. На откосе у костра расположились потешные во главе с царем.
- Слышь-ка, Федор, - первым заговорщицки начал Петр, - сказывают Алексашка да Федосейка, недалеко от Троицкого озерко плещется, будто море по величине.
- Что же с того, государь? - Иногда Апраксин в присутствии людей обращался к царю по титулу.
- А то, што завтра сбирайся в путь-дорожку. Сказывают, на том озерке лодьи есть рыбацкие, раздолье для утехи.
- А как же матушка?
Петр заговорщицки подмигнул, отвел Апраксина в сторону, заговорил вполголоса:
- Сколь раз в Троицкий на богомолье-то ездил. Так и нынче отпрошуся. Токмо ты нишкни.
Апраксин недовольно поморщился:
- Рази такое мочно? Матушке-то неправду сказывать?
- Сие дело святое, - ухмыльнулся Петр, - а мы и в самом деле святым угодникам помолимся…
"Эхма, - подумал, вздохнув, Апраксин, - все небезгрешны, а токмо без присмотру страстям-то и перехлестнуться недолго. Одно слово - безотцовщина".
С утра в Преображенском поднялась суматоха.
- Государь, слышь-ты, на богомолье собрался в Троицкий монастырь, - услышал Апраксин, проходя по царскому двору.
Веселый Петр схватил его за плечи, встряхнул:
- Сего же дня отъезжаем. Матушка благословила. - Царь оглянулся. - Ты не проговорись. Я-то пообещался и твоего братца взять для надежности. Езжай борзо за Петром.
Спустя два дня ранним утром из ворот Троице-Сергиева монастыря выехала кавалькада верхоконных. Впереди стремя в стремя с Петром скакал воевода Переславля-Залесского Михаил Собакин. Следом, чуть поотстав, неслись стольники, братья Апраксины.
Пятый десяток верст отмахали путники. Все они, кроме воеводы, впервые ехали этим проселком к Плещееву озеру.
- Вскорости и озерко, вон за тем перелеском, - взмахнув плетью, пояснил воевода на немой вопрос царя.
Дорога к Переславлю тянулась по холмам и ложбинам, вилась змейкой меж зеленых кущ вперемежку с раздольными полями. Въехали на последнюю горку. Конь Петра первым вынес его на вершину и, повинуясь всаднику, остановился будто вкопанный. За ним застыла вся кавалькада.
Направо, внизу в дымке, едва виднелись на склоне постройки Переславля. Поблескивали в лучах солнца золоченые маковки соборов и церквей. Налево под горой раскинулась зеркальная гладь громадного озера, окаймленного золотисто-песчаным ожерельем побережья. Резвились, мелькая вдали над водной гладью, изредка вскрикивая, белокрылые чайки. Из далекого марева вдруг донесся, переливаясь, колокольный звон.
Петр толкнул брата коленом, зевая, проговорил:
- Никак, к заутрене звонят.
- Што ты, спросонья? Окстись, Петруха, благовест, чай, обедню звонят. - Федор потянулся, позевывая вслед за братом, кивнул на озеро: - А место райское!
Зашелестел шальной ветерок в прибрежных рощах. Порыв ветра обдал запыленные лица всадников.
- К озеру! - коротко, с хрипотцой, кивнул Петр воеводе.
Царь тронул коня, и кавалькада, спускаясь с холма, последовала за ним. Слева по ходу, то скрываясь за перелеском и густым кустарником, то вновь появляясь при подъеме на пригорки, расплывалась вширь гладь озера. Из-за верхушек сосен впереди показалась островерхая колокольня Горицкого монастыря. Слева открылось ржаное поле, уходящее вниз к селу Веськову, лежащему у самого уреза воды.
Царь что-то сказал воеводе, тот согласно мотнул бородой, и они повернули коней к озеру напрямик через ржаное поле, где едва виднелась заросшая тропка.
- Гуськом, след в след, - крикнул царь Апраксиным, и все верхоконные вытянулись цепочкой.
На середине склона одинокая пожилая крестьянка жала серпом рожь. Заслонившись от солнца рукой, она что-то недовольно крикнула царю, тот, ухмыльнувшись, махнул рукой и поехал дальше.
Когда Апраксины проезжали мимо женщины, до них донеслось:
- Греховодники! Хлебушко-то мнете! Креста на вас нет!
Федор покраснел, развел руками: "Подневольные мы", а брату бросил коротко назад:
- Правда бабья-то!
Не доезжая околицы села, царь и воевода повернули вдоль берега влево, к опушке леса.
В густом кустарнике у самого уреза воды царь ловко соскочил с коня, бросил поводья воеводе, скинул кафтан, сапоги, вошел по колено в воду. Подъехали остальные, спешились, разминаясь после долгого пути.
Петр нагнулся, загреб пригоршней воду, плеснул в лицо. По зеркальной глади пошли круги. Оглянулся: кругом сонная тишина - ни души. Подозвал Собакина:
- Сказывал ты, рыбачат тут?
- В сельце есть малость, поболее артель в Залесском. Немало людей пробавляется, слобода там рыбная, государь, подле Трубежа.
- Стало быть, людишки есть?
- Дюжины, поди, четыре, не менее, - потер лоб воевода. - Рыбкой Переславль кормится, мужики в окрест торгуют. Святых отцов в Троице-Сергиеве потчуют, в Москву отряжают.
Царь перебил его:
- Вели пригнать сюда лодьи три-четыре немедля.
- Дозволь, государь, - замялся Собакин, - в Никитском монастыре настоятель к обеду ждет, как прикажешь?
- Как сказал, святые отцы подождут. Мы здесь поснедаем, а заодно и окунемся, вон жарища-то палит. - Петр поманил Федора Апраксина: - Покуда займись, Федор, стряпней.
Апраксин ускакал с воеводой в село. Оттуда уже спешил навстречу староста. Узнав, в чем дело, побледнел, затрясся:
- Как же так, сам государь великий в наше-то захолустье. Апраксин его успокоил:
- Тащи котел, пшено, ежели сыщется, говядинки, хлебушка.