Вивьен было около двадцати одного года. Она принадлежала к чистейшему саксонскому типу. Каждая прядь ее красновато-золотистых, изящно подобранных волос сияла своим собственным блеском и имела особый нежный оттенок. В полной гармонии были ее чистый, как слоновая кость, цвет лица и глубокие, синие, как море, глаза, смотревшие на мир с мечтательностью морской сирены или феи не открытого еще горного ручья. Она была крепкого сложения, но в то же время обладала полной непринужденности грацией. Тем не менее, при всей северной чистоте и ясности ее линий и колорита, в ней, казалось, было и что-то от тропиков: какая-то томность в непринужденности ее позы, наслаждение и покой в простодушном ее довольстве собой, в самом акте дыхания - что-то, свидетельствовавшее о ней, как о совершенном творении природы, достойном поклонения наряду с редким цветком или какой-нибудь великолепной молочно-белой горлицей среди скромно окрашенных подруг.
На ней была белая блузка и черная юбка - предусмотрительный маскарад пастушки гусей, которая на самом деле герцогиня.
- Вивьен, - сказал Гартли, умоляюще глядя на нее, - вы не ответили на мое последнее письмо. Я разыскивал вас почти целую неделю, прежде чем мне удалось узнать, куда вы переехали. Почему вы держали меня в неизвестности? Ведь вы же знали, с каким нетерпением я хотел увидеть вас, услышать о вас?
Девушка задумчиво смотрела в окно.
- Мистер Гартли, - промолвила она нерешительно, - я, право, не знаю, что вам сказать. Я понимаю все преимущества вашего предложения и иногда думаю, что могла бы быть счастлива у вас. Но затем я снова начинаю колебаться. Я родилась горожанкой, и я боюсь, что не вынесу тихой жизни за городом.
- Дорогая моя, - пылко произнес Гартли, - я ведь сказал вам, что у вас будет все, чего пожелает ваше сердце, все, что будет в моих силах дать вам. Вы будете ездить в город - в театры, за покупками, к вашим друзьям, когда только захотите. Ведь вы верите мне, не так ли?
- О, я верю вам вполне, - сказала она с улыбкой и подняла на него свои ясные глаза. - Я знаю, что вы добрейший из людей и что девушка, которую вы выберете себе, будет счастливицей. Я все узнала о вас, когда была у Монтгомери.
- Ах! - воскликнул Гартли, и в глазах его затеплился свет воспоминаний. - Я хорошо помню этот вечер, когда я впервые увидел вас у Монтгомери. Миссис Монтгомери целый вечер пела вам хвалы. И она едва ли отдала вам должное. Я никогда не забуду этого ужина. Ну же, Вивьен, скажите "да"! Я не могу без вас. Вы никогда не пожалеете, что приняли мое предложение. Никто другой никогда не создаст вам такой уютной семейной обстановки.
Девушка вздохнула и посмотрела вниз на свои сложенные руки.
Вдруг ревнивое подозрение охватило Гартли.
- Скажите мне, Вивьен, - спросил он, посмотрев на нее пронизывающим оком. - Нет ли здесь кого-нибудь другого? Может быть, тут замешан еще кто-нибудь?…
Розовая краска медленно поползла по ее прелестным щекам и шее.
- Вам не следовало спрашивать этого, мистер Гартли, - сказала она в смущении. - Но я сознаюсь вам. Здесь, правда, замешан другой… но он не имеет никакого права - я ничего ему не обещала.
- Его фамилия? - сурово спросил Гартли.
- Таунсенд.
- Раффорд Таунсенд! - воскликнул Гартли, свирепо стиснув челюсти. - Как этот человек узнал вас? После всего, что я сделал для него!
- Его автомобиль как раз остановился внизу, - сказала Вивьен, высовываясь из окна. - Он приехал за ответом. О, я не знаю, что мне делать!..
В кухне зазвенел звонок.
- Останьтесь, - сказал Гартли. - Я сам встречу его в передней.
Таунсенд, похожий на испанского гранда, поднимался по лестнице в своем светлом пике и панаме, с своими завитыми черными усами, прыгая через три ступеньки. Увидев Гартли, он остановился в замешательстве.
- Ступайте обратно, - твердо сказал Гартли, направив свой указательный палец вниз.
- Алло! - сказал Таунсенд, притворяясь удивленным. - В чем дело? Что вы здесь делаете, старина?
- Ступайте обратно, - непоколебимо повторил Гартли. - Закон джунглей. Вы хотите, чтобы я растерзал вас в клочья? Добыча моя.
- Я приехал сюда, чтобы поговорить с водопроводчиком. У меня что-то водопровод в ванной комнате шалит, - мужественно возразил Таунсенд.
- Прекрасно, - сказал Гартли, - поздравляю вас: вы соврали, предательская ваша душа. Ну а теперь ступайте обратно.
Таунсенд спустился вниз и доверил внизу тяге, гуляющей по лестничной шахте, несколько крепких слов, чтобы она снесла их наверх. Гартли вернулся обратно к своему жертвеннику.
- Вивьен, - сказал он властно, - я должен иметь вас. Я слышать не хочу больше никаких отказов или отговорок.
- А когда вы хотите забрать меня?
- Сейчас. Как только вы будете готовы.
Она спокойно стала перед ним и посмотрела ему в глаза.
- Неужели вы хоть одну минуту думаете, - сказала она, - что я войду в ваш дом, пока Элоиза находится там?
Гартли покачнулся, как от неожиданного удара. Он скрестил руки и прошелся несколько раз по ковру.
- Она должна будет уйти, - объявил он мрачно. Капли пота выступили у него на лбу. - Почему, в самом деле, я должен позволять этой женщине портить мне жизнь? У меня не было ни одного спокойного дня, с тех пор как я знаю ее. Вы правы, Вивьен. Элоиза должна быть изгнана, прежде чем я возьму вас к себе домой. Она должна уйти. Я решился. Я выставлю ее.
- Когда вы сделаете это? - спросила девушка.
Гартли стиснул зубы и нахмурил брови так, что они соединились.
- Сегодня вечером, - сказал он решительно. - Я отправлю ее сегодня вечером.
- Тогда, - сказала Вивьен, - мой ответ будет: "да". Приходите за мной, когда хотите.
Она посмотрела ему в глаза нежно и искренно. Гартли едва мог поверить, что она согласилась серьезно. Она сдалась так быстро и так безусловно.
- Дайте мне, - сказал он с чувством, - ваше честное слово.
- Честное слово, - нежно повторила Вивьен.
В дверях Гартли остановился и посмотрел на нее долгим взглядом, но это был еще взгляд человека, не смеющего верить в прочность своего счастья.
- Значит, до завтра, - сказал он, с поднятым в знак напоминания указательным пальцем.
- До завтра, - повторила она с мягкой и искренней улыбкой.
Через час сорок минут Гартли вышел из поезда в Флергерсте. Через десять минут он подошел быстрым шагом к решетке красивого двухэтажного коттеджа, расположенного на просторной ухоженной лужайке. На полдороге к дому он был встречен женщиной с черными как смоль волосами в развевающемся белом летнем платье, которая едва не задушила его без всякой видимой причины.
Когда они вошли в холл, она сказала:
- Мама здесь. Автомобиль приедет за ней через полчаса. Она приехала обедать, а обеда нет.
- Я должен кое-что сообщить тебе, - сказал Гартли. - Я хотел было сначала осторожно подготовить тебя, но раз мама здесь, мы можем покончить с этим сейчас же.
Он остановился и прошептал ей что-то на ухо.
Его жена вскрикнула. Мать ее вбежала в холл. Брюнетка вскрикнула еще раз, радостным криком любимой и избалованной женщины.
- О мама! - восторженно воскликнула она - знаете что? Вивьен будет у нас кухаркой. Та самая, которая прожила целый год у Монтгомери. А теперь, Билли, дорогой, - закончила она, - ты должен сейчас же пройти на кухню и рассчитать Элоизу. Она опять была пьяна сегодня целый день.
Костюм и шляпа в свете социологии
Перевод Т. Озерской.
Лето - сезон безответственности - уже на носу. Ну что ж, увенчаем чело ядовитым плющом (чудить так чудить!) и с социологией под ручку прогуляемся по цветущим лугам.
Вполне вероятно, что земля - плоскость. Различные умники без особого успеха пытались доказать, что она - шар. Взгляните на корабль, призывали они нас, и вы убедитесь, что рано или поздно округлость земного шара скроет от вас все, кроме верхушки мачты. Ну а мы тоже не лыком шиты, мы взяли подзорную трубу, поглядели в нее и снова увидели палубу и корпус судна. Тогда умники сказали: "Вот еще, подумаешь! Все равно отклонение пересечения эклиптики с экватором доказывает шарообразность земли". Этого мы в нашу подзорную трубу узреть не могли и вынуждены были замолчать. И все же каждому дураку ясно, что, будь земля круглой, у китайцев косы торчали бы перпендикулярно вверх, а не висели бы вдоль спины, как, по свидетельству всех путешественников, они у них висят.
В хорошее летнее пекло в голову лезут прямо-таки неопровержимые доказательства правильности плоскостной гипотезы: все в жизни, как нам известно, движется по замкнутому кругу. Больше всего это похоже на игру в бейсбол. Хлоп! Ударил по мячу и мчишься вперед. Выиграл перебежку (в жизни это называется "всех обскакал") - назад в "дом" и плюх на скамейку. Не добежал - выбываешь из игры. Значит, обратно в "дом" и плюх на скамейку.
Кругосветные мореплаватели могли бы и не плавать - прочертив круг по водной глади так называемого земного шара, они возвращаются туда, откуда отплыли. А великие мира сего, достигнув вершины своих достижений, возвращаются к изначальной младенческой простоте. Миллиардер садится за стол красного дерева, чтобы откушать молока с ломтем хлеба. Вы сделали карьеру? А ну-ка, снимите дощечку с надписью "финиш" и поглядите, что там на обороте. Читайте: "старт". Где висела, там и висит, - просто ее перевернули, пока вы бегали по кругу.
Но шутки в сторону. Вернемся к серьезным проблемам - от них ведь никуда не денешься, если социология вздумает усесться за летний табльдот. Приглашаем вас туда, где будут развертываться события: грозные волны Атлантики разбиваются о скалистые и лесистые берега у подножия великого города Нью-Йорка.