Чувство внутренней открытости до сих пор не оставляет его, однако он теперь, по-видимому, не очень тяготится им и даже не без некоторого удовольствия рассказывает, что он «в известном смысле так же прозрачен, как будто бы был из стекла», или что он «в нравственном отношении – то же, что в физическом отношении та сказочная царевна, у которой со стороны было видно, как у ней из жилочки в жилочку кровь, из косточки в косточку мозг переливаются». Постоянно питая в себе (обыкновенно им скрываемый) бред величия, этот больной считает себя занимающим исключительное положение в человечестве, причем точкой отправления у него служит именно факт его внутренней для всех открытости.
Конкретная фанторемия(или галлюцинированные воспоминания в собственном смысле) характеризуется, по Кальбауму, тем, что «здесь никак нельзя быть свидетелем галлюцинаторного факта, потому что последний всегда относится больным во время, уже прошлое; между тем в указанный больным момент из прошлого у него действительной галлюцинации не было». «При ближайшем рассмотрении относящихся сюда примеров, продолжает Кальбаум, оказывается, что тут имеется как будто бы воспоминание о галлюцинации, испытанной прежде, однако таковой галлюцинации на самом деле, по-видимому, вовсе не было; я полагаю, что здесь нам представляются случаи не воспоминания о прежних галлюцинациях, а именно галлюцинаторных воспоминаний, галлюцинаторного процесса в ходе самых воспоминаний». Из единственного (и притом совсем не доказательного) случая [85] , приводимого Кальбаумом в пример конкретной фанторемии, собственно должно было бы следовать, что факт, созданный фантазией больного, одинаково может заключаться как в видении того или другого лица, так и в слышании тех или других слов. Но вслед за этим автор говорит: «в приводимых примерах (все они относятся к одному и тому же, неудачно избранному случаю) главная роль принадлежит слуховой сфере, так как здесь имеются мнимые слуховые восприятия с определенным словесным содержанием», вследствие чего и находит, что этого рода галлюцинаторным явлениям название «фанторемия» приличествует больше, чем название «галлюцинация воспоминания».
Говоря о галлюцинаторных воспоминаниях Кальбаума, Гаген соглашается, что в случаях этого рода (куда, по его мнению, относится также и часть несправедливых жалоб больных на прислугу и вообще на окружающих) имеются лишь ошибочные воспоминания, а вовсе не галлюцинации, испытанные когда-то прежде. Однако в объяснении явления Гаген не следует Кальбауму, но видит тутрод обманов воспоминания , где воспоминание о фактах, созданных фантазией, имеет для сознания значение, одинаковое с воспоминаниями действительных восприятий; отсюда и возможность смешивания больными этих двоякого рода воспоминаний. «При этом мнимый факт принимается за действительный частью в зависимости от того аффекта, который вызывается воспроизведенным представлением фантазии, частью и потому, что мнимый факт выступает в воспоминании вообще резче в сравнении с воспоминаниями о действительных фактах, так как от внешнего мира больной, всецело погруженный в свои ложные идеи, получает лишь слабые и смутные впечатления» [86] .
Что касается до меня, то из рассказов выздоровевших больных мне пришлось познакомиться с явлениями, которые могут быть названыпсевдогаллюцинаторными воспоминаниями . Я совсем не имею здесь в виду ни тех случаев, где воспоминание о прежней псевдогаллюцинации бывает смешиваемо сознанием с воспоминанием о действительном восприятии, ни тех, где отдельные чувственные образы воспоминания становятся псевдогаллюцинациями. Все эти случаи клинически не представляют ничего особенного и, как мне кажется, достаточно понятны после всего сказанного в этой работе о псевдогаллюцинациях вообще. Но в том, что я ставлю в параллель с «галлюцинаторными воспоминаниями» Кальбаума, дело состоит в следующем:какой-нибудь измышленный факт, т. е.