- В том-то и суть, что не работа это, а трудозатраты. Понимаете? - Даулетов внимательно следил за парторгом, пытаясь выяснить, способен ли этот гуманитарий, этот бывший историк, уразуметь смысл экономического парадокса. - Это же нонсенс, Палван Мамутович, нонсенс: люди трудились дольше, чтобы сделать меньше. Понимаете? Запланированный урожай мы, видимо, дадим, но вот урожайность будет вдвое ниже плановой.
Даулетову казалось, что его доводы видны, как на ладони. Он действительно раскрыл обе ладони, будто показывая: смотрите, насколько два поля больше одного.
- А что касается моральной стороны, - продолжал он, - то тут я с вами совершенно согласен. Наша экономика в основе своей такова, что она может быть либо нравственной, либо убыточной. Третьего не дано. Это у них там, - и Жаксылык ткнул большим пальцем куда-то за спину, - необходимо задушить конкурента, прижать партнера, а покупателя, потребителя надуть: "не обманешь - не продашь". А нам любой обман в копеечку влетает. Ложь - чем бы ни была она вызвана: хитростью, кичливостью, местным патриотизмом - для нас слишком накладна. Самих себя надуваем - больше-то некого. Мамутов не спешил с ответом, а когда, наконец, заговорил, в голосе его чувствовалась неуверенность;
- Все это красиво и образно. Но нужны же факты, примеры. Нужна конкретика.
- Вот именно. Фактов и не хватает. Их-то я и прошу вас добыть. Когда произведем обмер, непременно вскроется многое.
В продолжение почти всего разговора Мамутов крутил в руках спичечный коробок, но закурить при некурящем директоре все никак не решался. Вынимал спички, вновь засовывал, потом высыпал их на стол и начал выкладывать головоломку: VIII–VII = VII.
Новый директор требует от него прямой помощи, прямой поддержки своих действий. Говорит "прошу", но это так, одно название, форма вежливости - человек-то интеллигентный. По сути, требует мягко, ненавязчиво, но именно требует: Мамутов должен стать его единомышленником и главным союзником, а иначе… Нет, он не грозит, даже предлагает "вы вправе отказаться", но ведь так можно отказаться и от поста парторга. Случись так, что Даулетов погорит (а это вовсе не исключено), то следом за ним (кабы и не раньше) сгорит и Мамутов.
После того разговора с Сержановым он уже твердо знал, что если Ержан-ага вернется в свое старое кресло, то ему, Палвану, придется вылезать из своего, поскольку на Даулетова он конечно же жаловаться не стал, а Сержанов этого не простит ему ни в жизнь.
Выходит, и тут риск, и там тоже. Только в одном случае придется сидеть и ждать, что с тобой сотворят, а в другом действовать, и действовать, рассчитывая на победу. Вот так - либо творец, либо тварь. Считать себя тварью, хотя бы даже и господней, противно.
А действовать?.. Тут нужна убежденность. Ее-то пока и не было у Мамутова, не чувствовал он ее.
- Вот, Жаксылык Даулетович, видите, - он указал на головоломку, - задачка: нужно переставить одну спичку, чтоб из явно неверного равенства получилось верное.
Жаксылык посмотрел повнимательней и вдруг почувствовал, что загадка его увлекает, будто мальчишку, пришедшего на вечер фокусов и шарад.
- Подождите, подождите, - он отстранил руку Мамутова, намеревавшегося показать решение. - Я сам.
Сам-то сам, но ничего не выходило: загадка была явно "с секретом".
- А не кажется ли вам, - парторг впервые улыбнулся за время разговора, и улыбка эта обрадовала Даулетова, - что наша беседа похожа на эту головоломку. Вы думаете, будто стоит перетянуть на свою сторону одного Мамутова - и задачка решена.
- Нет, конечно, перетягивать придется всех до единого, но с кого-то надо же начинать, вот я и выбрал вас. Не надо! Не надо! - опять он хотел остановить парторга, потянувшегося к спичкам, но тот не послушался.
- Нет уж, пришли за помощью, так не отказывайтесь от нее, - он отделил палочку от первой "семерки" и положил ее сверху. - Вот так…
VIII - = VII.
- Тут и корень ответа.
Потом взял спичку, зажег ее и прикурил.
- Я уверен в одном, - продолжал Мамутов, глубоко затянувшись сигаретой и медленно выпуская дым. - Если Сержанов что-то делал, то наперед знал, как и для чего. Выявив дополнительные площади и объявив об их существовании, мы нарвемся на скандал. На нас спустят всех собак. Загрызть, может, и не загрызут, но штаны порвут - это уж точно.
Даулетову понравилось, что он сказал "мы", "нас". Значит, не отказывался наотрез, не отмежевывался от директора - уже хорошо.
- Что ж! На то и драка. А штаны - если только этим можно утешить - пострадают у обоих. Одно дело делаем, поровну и отвечать, - успокаивал Даулетов, хотя знал, что с него, с директора, больший спрос.
- Нет, не поровну, - возразил и Мамутов. - Вы чужие грехи обличаете, а мне и тем, кто нас поддержит, в своих каяться. Это вещи разные.
- Значит, надеетесь, что поддержат.
- А как же? Иначе не стоило бы и браться.
- Чудесно, - Даулетов встал. - Значит, делаем так: вы назначаете открытое партсобрание. Повестка - мой отчет.
- Какой отчет? Вы же без году неделя… Да и собрание недавно было, когда вас в партком вводили.
- Ничего, ничего, - стоял на своем Даулетов.
- Вот что, товарищ директор, - Мамутов тоже встал. - Если командовать - командуйте. А коли мне самому действовать, то сам я и решу, как лучше. Мне идти, мне и тропу торить.
8
Тропу Мамутов выбрал сам. Нельзя сказать, что она была совсем уж непохожей на даулетовскую, но отличалась от нее, и отличалась заметно. Прежде всего вместо общего открытого собрания Мамутов назначил расширенное заседание парткома, а в повестке дня указал не отчет директора, а информацию о подготовке к уборочной. Создание комиссии по обмеру посевной площади заменил сообщением группы народного контроля.
Местом заседания выбрал свой кабинет. Впервые за всю историю совхоза заседание происходило там, где ему и положено. Прежде коммунистов собирали в кабинете директора. Помещение парткома было срочно отремонтировано, в кабинет поставили новую мебель, повесили занавески, постелили палас.
От внимания людей ничего не укрылось. Они все заметили и все поняли. Партком меняет стиль, и меняет неспроста: влияние нового директора! И первым, кто понял это, был Сержанов. Понял и улыбнулся. Опасности для себя в перемене не почуял, хотя чем-то новшество его и кольнуло. При нем кабинет Мамутова находился в запустении. Замка на дверь и то не хотел повесить. "Уж если вешать, - говорил он, - то чтобы вовсе не открывать. Дела свои решай у меня. Здесь и уютнее и солиднее". И Мамутов решал все в кабинете Сержанова и чаще всего при участии Сержанова. Теперь отделился, обрел независимость. Надолго ли? "Никого без присмотра оставлять нельзя, - думал Сержанов, - забредут невесть куда. Потом не найдешь, не воротишь! Дурит Даулетов. Ну да еще одна дурость камнем станет в том грузе, что потянет его ко дну".
Народу стеклось - тьма, и это тоже не вызвало одобрения Сержанова. "Чего тянутся? Хочется почесать языки. Прежде не загонишь на собрание, теперь не выгонишь. Или драку чуют? А ведь будет драка. К уборочной совхоз не готов. Кому-то натрут холку за беспечность. Кому-кому? Даулетову - кому же еще?.."
Даулетов пришел на заседание чуть ли не первым. Сел у окна, в стороне от секретаря, чтобы не смущать Мамутова, да и возможность иметь наблюдать за народом. Каждого входящего встречал придирчивым взглядом, определяя, как тот настроен. В основном любопытство было на лицах большинства жаналыкцев. Собирались слушать, а не выступать. Посмотреть на схватку, а не махать кулаками. Вот только "мушкетеры" Далбай, Калбай и Елбай были настроены воинственно, и скрыть это им не удавалось ни веселыми улыбками, ни шутливыми возгласами. Как и на первом собрании, при представлении Даулетова, тройка собиралась дать бой новому директору. Последним в партком вошел Завмаг. Он вежливо кивнул всем, отыскал среди сидящих Даулетова и персонально поприветствовал поднятыми руками. Лучшего друга, кажется, и не сыскать новому директору. Уважение, внимание, преданность!
"А этому чего здесь надо?! - возмутился Жаксылык, но вспомнил, что по настоянию Сержанова Завмаг в свое время был введен в состав парткома совхоза. - Чертовщина какая-то!"
- Рассаживайтесь, товарищи! - попросил Мамутов. - Пора начинать.
Удивительно покладистыми и послушными стали жаналыкцы. Мамутов только рот открыл, а они уже на стульях и смолкли мгновенно и уставились на секретаря.
- Близится страда, - начал парторг. - Это дело такое, от которого все зависит: и как рассчитаемся с государством, и как накормим себя. Что предпринято для успешного проведения уборки урожая, пусть нам расскажет член парткома, директор "Жаналыка" товарищ Даулетов.
Даулетов поднялся и глянул на Мамутова. Удивленно глянул, будто спрашивал: зачем это ты, братец, объявил меня? Не мне следует сейчас выступать. Удивление прозвучало и в его первых словах:
- Надо бы ставить вопрос не как убирать, а что убирать, - сказал он. - Бедненько выглядят наши поля. За исключением рисовой карты Аралбаева, везде посевы изреженные, развитие растений неравномерное. Если исходить из плановых заданий и плановых размеров засеваемой площади, мы не дотянем процентов тридцать.
- А куда же вы смотрели? - голосисто, как молодой петух, выкрикнул Елбай. Прокукарекал задиристо, с вызовом.
- Это у Сержанова спроси. Куда он смотрел все двадцать пять лет. Поля-то всегда были в таком состоянии, - ответил кто-то из зала, но Даулетов не увидел, кто именно.
- План, однако, выполняли, вытягивали ваши тридцать процентов, - не унимался Елбай.
- Вытянем и нынче… Но об этом позже. Поговорим сначала о подготовке к уборке…