Невозмутим этот Аралбаев. И на сей раз возмущение Даулетова принял с завидным спокойствием.
- Никто не приказывает работать плохо. Да мы и сами плохо не сделаем. Делаем все, чтобы урожай был.
- Откуда же пролысины? - начал терять терпение Даулетов. - Откуда слабость стебля?
- Во-первых, пахать надо было по-людски. Не один раз, а дважды и перекрестно. А во-вторых, от неправильной планировки чеков. Ее нужно менять каждый год, в крайнем случае - раз в два года. А здесь четырехлетняя.
- Отчего же не меняете?
- Денег жалко, - объяснил Аралбаев. - Перепланировка - это тысячи рублей. Никакому директору не захочется повышать себестоимость продукции. И вам - тоже.
"Дерзок, однако, - опешил Даулетов. - Не верит никому, мне в том числе, хотя меня совсем и не знает. Разговариваем всего в третий раз. Откуда такая убежденность в неразумности и алчности руководства?"
- Предположим, - принял вроде бы обвинение бригадира Даулетов. - А чем докажете, что новая планировка дает прибавку урожая?
- Не стану доказывать. Покажу. - И Аралбаев зашагал по перегородкам, направляясь куда-то за камышовую стену. Директора за собой не позвал, считая, что тот сам пойдет.
Пошел, конечно. Двигаться по мокрым перегородкам было трудно. Ботинки скользили, вот-вот сорвешься в зеленоватую воду чека. Аралбаев не ждал директора, бежал, ловко перебирая ногами и лишь иногда взмахивая то левой, то правой рукой - равновесие сохранять все же надо было.
За камышовой стеной открылись те самые, его, чеки. В планировке Даулетов ничего особенного не заметил, а вот посевы обрадовали. Ровная густота стояния, свежесть стеблей. Чувствовалось, что они здоровые, веселые, торопливо тянутся к солнцу.
- Вот! - бросил коротко Аралбаев.
- Эти, тысячерублевые? - спросил с доброй улыбкой Даулетов.
- Мои.
- Деньги-то откуда взяли?
Бригадир поднес к лицу директора две руки с растопыренными пальцами.
- Отсюда!
Не понял Даулетов, что означают открытые ладони бригадира: то ли деньги свои отдал, то ли собственными руками провел планировку.
- Ну, если отсюда, - он кивнул на руки Аралбаева, - то можно было бы все чеки перепланировать.
Не понравился совет Аралбаеву. Обидел даже:
- Отсюда ничего больше не возьмете, только жалобу, если хотите. Бригада за свой счет наняла грейдериста. Я сам для него ездил в город за "Столичной". Другую он пить не хотел.
Бывает же такая нелепая ситуация, когда не знаешь, как реагировать на чужие слова. Вроде просты они, бесхитростны, но жестоки по сути. Какую-то боль услышал в сказанном Даулетов. Что же вы, начальники, делаете? Что творите? Люди хотят как лучше, а вы на что толкаете? На обман толкаете! Пусть не он, Даулетов, толкал, а другой. Однако сам принцип взаимоотношений между приказывающим и исполняющим опорочивается. Исчезает вера в мудрость и справедливость руководителя. Непогрешимым вожак, видимо, быть не может, но незапятнанным - обязан.
- Простите! Сказанул, не подумав, - повинился Даулетов.
Недоверчиво глянул на директора Аралбаев.
- Да и я хорош. Зря показал вам свое поле, - тоже повинился Аралбаев. - Сержановские чеки заставили бы вас иначе относиться к рису. А теперь… - он махнул рукой. - Раз может бригада выкрутиться, так пускай и выкручивается.
Смешным показалось Даулетову это - раскаяние.
- Уж поверьте, что не зря. Урожай с него соберите отдельно и документально оформите. Все, что бригада сделала и как сделала, изложите в рапорте. Будем перестраивать все рисовое хозяйство…
Торопливым было решение Даулетова. Таким торопливым, что бригадир усомнился в серьезности обещания. Повернуть все хозяйство - экий прыткий.
- А деньги? - спросил он. - Денег не пожалеете?
- Чего же жалеть, если окупятся расходы, - заверил Даулетов. - Сколько прибавки дает перепланированное поле?
- Десять - пятнадцать центнеров с гектара.
- Вот тебе и деньги. Грейдеристам заплатим, и совхозу останется кое-что. Прибыльным станет рисоводство.
- Ну, если так… - развел руками Аралбаев.
- Именно так, и только так!
Возвращаясь к машине, Даулетов пытался понять: поверил ли ему бригадир? "Нет, похоже, не поверил. Хотел, очень хотел, но не смог. Почему? То ли неубедительный я какой-то, то ли вид у меня несолидный. Вот Сержанов, тот - да. Глянешь - сразу скажешь: это директор. А я - так, ни объема, ни роста, ни в лице внушительности. На секретаря или референта, может, и потяну, а до директора комплекцией не вышел. А впрочем, это ерунда. Не в наружности моей дело. Аралбаев и сам знает, что рисоводство может стать прибыльным. И я ему - то же говорю, еще и расчетами подкрепляю. Но он все равно не верит, не верит даже в то, что сам знает. Парадокс. Значит, полагает, что расчеты - не главное. Так что же главное?"
Когда ответ приходилось искать за пределами логики, Даулетов, как правило, оказывался в тупике. Он попросту не понимал людей, которым непонятны доводы рассудка, хотя по опыту знал, что людей таких довольно много.
Перепланировка увеличивает урожайность на одну шестую. Значит, на такую же часть можно сократить и площадь под рис, и воду, и количество людей, занятых в рисоводстве, и… и… и… А то "плешивые чеки" непомерно много ресурсов сжирают.
"Хорошо, - размышлял далее Даулетов. - Но ведь и Сер-жанову это было понятно? Конечно. Однако поскупился он на перепланировку чеков? Поскупился. Вот бригадир, видимо, и рассуждает: расчет расчетом, выгода выгодой, а у вас, начальники, есть какое-то "особое мнение".
"Особого мнения" у Даулетова не было, но, кажется, этому-то и не поверил Аралбаев.
Водитель подогнал "газик" к самым зарослям камыша, и Даулетову пришлось сделать лишь шаг, чтобы оказаться в машине.
- Давай теперь на участок Далбая!
Шофер вырулил на проселок, и покатил "газик" к дальним зарослям: все рисовые поля были за стеной камыша. В этом месте канал, что питал чеки, обильно оброс им. Вытянувшись словно тополь, камыш создавал глубокую тень и оберегал канал от огненных лучей солнца, способных, кажется, вскипятить воду.
Водитель свернул к рисовому полю Далбая Султанова.
Над чеками стояло полуденное солнце, нагретая вода чуть парила, источая застойный илистый запах.
- Здесь? - спросил Даулетов шофера.
- Здесь… Только не бывают бригадиры в это время на чеках. Обед…
Даулетов понимающе кивнул.
- Было бы поле…
Он прошел к чекам. Знакомая картина открылась перед ним. Как и у Аралбаева на переднем крае, поле было унылым, посевы изреженные, стебли вялые.
- Сговорились будто…
"Может, и у Далбая есть собственное поле?" - подумал Даулетов. Аралбаев прятал его за стеной камыша. Подталкиваемый любопытством, к зарослям и направился Даулетов. Стена была плотной, поработать пришлось руками, прежде чем расступился камыш. Зря, однако, трудился. Не увидел доброго поля. И за стеной оно оказалось таким же, как и у дороги, - жалким, унылым.
- Эй, директор! - донесся до него чей-то оклик. Повернул голову Даулетов, поискал глазами и у зарослей
камыша, в густой тени, обнаружил трех жаналыкцев. Они сидели на земле, чаевничая, а может, просто отдыхая. Тень мешала разглядеть лица, но по облику все же нетрудно было догадаться, что это Далбай, Калбай и Елбай, "три мушкетера", как окрестил их Сержанов. Самый рослый Далбай устроился на кромке чека, свесив длинные ноги над водой. Он-то и окликнул Даулетова.
- К нам, Жаксылык Даулетович: К дастархану!
"Черт знает что! - озлился Даулетов. - Никто не поднялся при появлении директора. Из простого уважения хотя бы мог встать Далбай, хозяин этого поля. Ведь не на прогулке я. На работе. И не в гости пришел, а проверять состояние посевов. Как поступить, однако?"
- Реимбай! - крикнул он водителю. - Достань из-под сиденья сумку и принеси сюда! - Шофер его машины был единственным человеком в совхозе, к которому Даулетов сразу же стал обращаться на "ты". Почему? - этого он и сам не понял. Потому ли, что приглянулся ему этот парень (впрочем, не такой уж и парень - под тридцать)? Потому ли, что общая для всех начальников привычка "тыкать" своим шоферам вдруг невесть откуда взялась и у него? Не мог Даулетов разобрать этого, но с первого же знакомства, сказав Реимбаю "ты", так и продолжал обращаться к нему. Странно, что водитель не только не обижался, но, напротив, кажется, даже гордился этим.
Не понимая, что затевается, "мушкетеры" с недоумением смотрели на директора, и каждый старался первым угадать, зачем ему понадобилась сумка.
Сумка перекочевала в руки Даулетова, и вместе с ней он направился к зарослям камыша.
- Обычно я обедаю в час дня, - сказал он, протягивая сумку Далбаю. - Но, как говорят, в каком царстве живешь, такую веру и исповедуй. Пообедаем в двенадцать.
Немного смутившись, Далбай принял сумку, стал развязывать ее.
- Все на дастархан! - сказал Даулетов, улыбаясь и лукаво подмигивая.
На скатерти, прямо скажем, не первой свежести уже находились вареная курица, помидоры, хлеб, старательно разрезанный на множество квадратиков. Тут же стоял термос ярко-зеленого цвета и рядом три пиалы.
- Ну-ка потеснитесь, мушкетеры! - опускаясь на траву, попросил Даулетов. - Степь велика, да тень коротка.
Калбай и Елбай торопливо отодвинулись к стенке камыша, подобрали ноги.
Приглашая директора к дастархану, они явно не рассчитывали на его согласие и потому не знали, как себя вести. Наигранная веселость исчезла, и ее место заняла настороженность и даже тревога. Неспроста небось явился Даулетов. Всем известно, что выискивает, вынюхивает что-то директор. Что-то разведать хочет, в чем-то уличить.