Ни Божей, ни Байсал не шелохнулись. Остальные взволнованно зашевелились. Каждому легла на плечи тяжесть слов Кунанбая.
- Честь - выше смерти. Беспримерный грех должен получить и беспримерное возмездие, - заключил Кунанбай.
В каменной твердости его голоса звучал непоколебимый приговор. Все почувствовали это. И все знали, что если Кунанбай пришел к решению, то ждать уступки бесполезно.
Итак, на выбор остаются два пути: идти на открытую ссору, на вызов - возражать, препираться, возмущаться или, как это уже часто делали Байсал и Божей, затаить свое несогласие и, предоставив действовать одному Кунанбаю, сложить всю ответственность на него, - пусть сам расхлебывает кашу!
Когда дело не затрагивало их кровных интересов, они всегда поступали именно так: скупились на слова, выражались неопределенно, одними намеками. Но сейчас, после заключения Кунанбая, молчать было невозможно: он не оставил малодушным ни лазейки. И каждый увидел себя в западне. В юрте наступила тишина.
Абай не знал Кодара. При этом имени перед ним сразу же возник образ Кодара из песни "Козы-Корпеш и Баян-Слу". И то, что отец назвал его "негодяем", тоже подходило Кодару из песни, которую в прошлом году здесь, в этой самой юрте, пропел его матерям акын Байкокше. Абай даже подумал, не нарочно ли прозвали Кодаром кого-нибудь, похожего на героя той песни.
Каратай первый нарушил тишину обдуманной и гибкой речью:
- Поистине, это чудовищно… Не дай бог, чтобы с сыновьями или дочерьми нашими случилось такое дело! Если Кодар действительно совершил это преступление - место его среди неверных, - начал он.
И потом, обходя прямые пути, он обиняком, осторожными вопросами и намеками, высказал свое сомнение: а правда ли то, что говорят о Кодаре?
Среди присутствующих один Суюндик приходился сородичем Кодару. Вот почему Кунанбай, говоря свою речь, смотрел на него в упор, - он старался убедить Суюндика в неслыханном, чудовищном преступлении Кодара, он добивался, чтобы Кодара осудили сами его родные. Стоит Суюндику высказать осуждение - и вся тяжесть последствий ляжет на него и на его род.
Но Суюндик далеко не уверен, так ли виновен Кодар, как это утверждал Кунанбай. Уловка Каратая помогла ему, - он ухватился за слова "если действительно виновен" и сказал:
Если его вина будет доказана, тогда хоть сейчас - нож ему в сердце! Но кто поручится, что все это правда?
Кунанбай, ощетинившись, подавшись вперед всем телом, перебил его.
- Э, Суюндик, - гневно отрезал он. - Албасты подстерегает слабых! Безвольный, колеблющийся вожак навлекает темную силу на самого себя. Что же, давайте поклянемся душой за Кодара, присягнем в его честности и невиновности! Оправдаем его. А на том свете примем его вину на себя. Только я не обладаю двумя душами! - И внезапно он резко бросил в сторону ошеломленного Суюндика: - А ты-то сам ручаешься за Кодара? Присягнешь за него? Душой поклянешься?
Этот вызов был последним ударом, доконавшим Суюндика.
- У меня тоже нет души, которую некуда было бы девать! Я сказал лишь, что надо проверить. Не для того я приехал, чтобы заложить свою душу, - проговорил он мрачно.
К этому свелось все его сопротивление. И хотя выпад Суюндика был смел, все поняли, что он начал сдаваться. Кунанбай вовремя учел это и решил сломить его.
- Если ты не веришь нам, - сказал он, - то не верь и народу, который повсюду кричит о гнусностях Кодара! Не только свои - чужие вчера на сборе бросили нам грязь в лицо! Им тоже все известно. Ступай убеди их, что это неправда! Попробуй заткнуть рот всему народу! В силах ты сделать это? Так будь решительным до конца: осмелься оправдать его. Или оправдай, или осуди! Только, дорогой мой, не топчись на месте!
Суюндик не нашел, что ответить. И после короткого молчания заговорил Байсал. По-прежнему сохраняя холодное спокойствие, он взглянул на Кунанбая и бесстрастно спросил:
- Если мы признаем Кодара виновным, каково будет наказание?
Кунанбай ответил:
- Такого чудовищного преступления казахи не знавали в прошлом. Не знаем мы и кары за него. Наказание - по шариату. Пусть совершится то, что повелевает закон.
До этого Кунанбай говорил раздраженно, желчно, но тут он переменил тон: казалось, что он и сам тяжело переживает все происходящее.
Да, все пути были отрезаны, и все остановились, словно кони, наткнувшиеся на глухую стену. И снова наступило молчание.
Божей подумал про себя: "Должен же шариат разбираться! Не может быть, чтобы ни с того ни с сего он набрасывался на человека?" Но высказать эту мысль он не посмел: Кунанбай обрушился бы на него бурным, неудержимым потоком. И Божей промолчал.
Нетерпеливый Каратай не выдержал.
- Но что же повелевает шариат? - спросил он.
Кунанбай повернулся к Жумабаю, сидевшему несколько поодаль, - будто лишь сейчас вспомнил о нем.
- Я посылал Жумабая в город, чтобы узнать приговор у Ахмет-Риза, хазрета. Кара - повешение, - сказал он.
- Повешение? - с ужасом переспросил Каратай.
Божей поднял испытующий взгляд на Кунанбая и не отрываясь смотрел на него. На лице Кунанбая застыло выражение непреклонности.
- Неужели нет другого выхода? Пусть он - взбесившийся пес, но ведь он - сородич нам! - проговорил Божей.
И опять зазвучал полный голос Кунанбая:
- Да покинут все чувства того, кто сочувствует ему! Спорить с шариатом? Даже если бы дело шло не о Кодаре, а о счастье всей моей жизни, я не отступлю, не поколеблюсь, - резко заключил он.
Все поняли: этого степного коня не сдержать и арканом.
- Раз ты уверен, делай как знаешь, - сказал Божей упавшим голосом.
Молчаливый Байсал не проронил ни звука.
Суюндик свернул на проторенную Божеем дорожку.
- Ты управляешь всем народом, и преступник тоже в твоих руках, - заговорил он. - И обидчик, и обиженный - все прибегают к твоей мудрости. Мы просим лишь одного: какой бы приговор ты ни вынес - решай, проверив. Остальное - в твоей воле.
К словам Суюндика присоединились и все старейшины:
- Проверь, а потом поступай как знаешь.
Но это была лишь видимость согласия. Весь вечер шла скрытая борьба - полунамеками, в обход, никто не рискнул на открытое столкновение с Кунанбаем.
Если чутье не обмануло Божея, дело Кодара - новый ход Кунанбая. И не простой, не обычный ход. К чему он приведет? Но как бы ни повернулось дело, за последствия ответит один Кунанбай: ведь никто к нему не присоединился, никто его не поддержал. Он, наверное, и сам понимает, что они ухитрились оставить себе возможность борьбы.
Но если старейшины втайне надеялись остаться в стороне, то и у Кунанбая осталось кое-что в запасе: замысел его был продуман заранее до конца, и он не все еще высказал вслух.
В руках шести старейшин, собравшихся здесь, - судьбы тысяч семей племени Тобыкты, вся сложная паутина родовых и племенных дел, вся бесконечная путаница отношений, все узлы, все связи, все ходы. В потайных карманах этих шести вожаков скрыты бесчисленные расчеты, невидимые повороты путей, тонкая сеть человеческой хитрости.
Став ага-султаном, Кунанбай поднялся над всеми. Власть в его руках. Он связан с внешним миром, с высшими властями, они с ним считаются, ценят его. Кроме того, у него длинные руки, - он богат. Он за словом в карман не лезет, умеет держать себя, внушителен, упорен, непреклонен в достижении цели. И, ловко применяясь к обстоятельствам, он подавляет всех вокруг себя.
Но если в Тобыкты - вся сила Кунанбая, то в нем же, пожалуй, и вся его слабость. Недаром говорится: "Крылья - при взлете, хвост - при спуске". Старейшины - вот эти самые Байсалы и Божеи - крылья и хвост Кунанбая.
Весь последний год Кунанбай не чувствует с их стороны прежнего доверия. Между ними встала глухая настороженность. Кунанбай знает это. Но сейчас никто из них не решился на открытый разрыв, все идут на уступки. А это для него очень важно. Как бы ни был он силен и властен, есть еще судья, на которого приходится оглядываться. Этот судья - племя. В глазах племени все старейшины ответственны за жестокий приговор не меньше, чем он сам. Гореть Кунанбаю - не уцелеть и им. Они будут вынуждены доказывать, что приговор справедлив, а что у них сейчас в душе - дело десятое. И Кунанбай делает вид, что он ничего не подозревает и ничему не придает значения.
Хотя Тобыкты состоит из множества родов и колен, ключи всех дел в руках только тех пяти-шести, аксакалы которых собраны здесь. По ним равняются все, и все прислушиваются к их голосу. Они и верховодят в Тобыкты.
Вот хотя бы Божей, сидящий по правую сторону Кунанбая. Он из влиятельного рода Жигитек. Из Жигитека в свое время вышел стойкий и упрямый властитель Кенгирбай. Да и впоследствии этот род дал много удальцов, любителей набегов и барымты, походов и всевозможных опасных приключений. Жигитеки - краснобаи, буйный, непокорный народ.
Байсал - старейшина крупного рода Котибак. Род этот многочислен и силен, - недаром он носит прозвище "Косяк густогривого гнедого". Котибаки занимаются скотоводством, из года в год захватывают всё большие участки земель и, в полном сознании своей силы, не стесняясь, безо всякой оглядки творят жестокие и темные дела.
Суюндик - из рода Бокенши, самого малочисленного по сравнению с другими. И хозяйство у них скудное. К Бокенши по женской линии примыкает маленький пришлый род Борсак. Кодар, о котором шла речь, - из борсаков.
Сам Кунанбай - из рода Иргизбай. По численности этот род меньше, чем Жигитек и Котибак, но зато неизмеримо богаче. Кроме того, иргизбаи из поколения в поколение удерживают свое влияние над всем Тобыкты и вершат его судьбы.