- У врагов и завистников все нутро сгорит: завтра будет открытие мечети… Весь народ восхваляет нашего мирзу, - важно сказал Майбасар.
- Да и есть чем восхищаться - мечеть великолепная!
- Такого блеска Каркаралинск никогда не видел, - восторженно присоединились остальные.
В городе Абай и от отца и от других часто слышал о мечети. Он знал, что, построив ее, Кунанбай завоевал всеобщее уважение и славу. Первую и единственную мечеть в Каркаралинске и во всем округе начали строить на средства Кунанбая еще в прошлом году. Сегодня она должна быть освящена. Муллы в городе и знатные старейшины в аулах не переставали восхвалять Кунанбая за эту мечеть.
Два дня назад у Кунанбая побывал сам имам - мулла Хансен Саратау, благорасположенный к казахам. Он тоже сказал свое слово:
- Из простого народа ты вышел в ханы… В Коране мечеть названа "жилищем бога". Ты воздвиг дом вседержителя среди темного, непросвещенного народа - и тебя возлюбит создатель!
И он благословил Кунанбая при всем многолюдном собрании старейшин. За такую похвалу и почет имам перед отъездом получил от ага-султана лошадь и верблюда.
Абай видел, что его отец сильнее и влиятельнее других аткаминеров. Он пытливо наблюдал за Кунанбаем, стараясь понять, как он того добился. Но с тех пор как Абай стал жить возле отца и следить за его поступками, тот все больше казался ему неразрешимой загадкой.
Мясо забитой кобылы уже отнесли на кухню. Тобыктинцы, которые остановились в других домах, тоже пришли на обед к волостному, и толкотня во дворе усилилась. Майбасар собирался уже вести родичей в дом, - всем хотелось спокойно рассесться по местам, как вдруг калитка распахнулась и вошел Карабас, посыльный Кунанбая.
Он очень спешил. Майбасар остановился, поджидая его.
- Едет Алшекен! Говорят, к мирзе едет Алшекен! - сказал он Майбасару и Жакипу. - Мирза зовет вас. Идите скорее!
Майбасар надел шубу в рукава и направился к выходу. Жакип двинулся за ним. Абай хотел остаться, но Майбасар обернулся к нему.
- Абай, иди и ты тоже! Он же тебе тесть, отдай тестю салем! - И он иронически усмехнулся.
Года два назад дружба Кунанбая с Алшинбаем закрепилась родством: Кунанбай засватал для Абая Дильду, внучку Алшинбая. Таким образом, Алшинбай стал внучатным тестем Абая.
Пока приезжие жили в Каркаралинске, Алшинбай уже несколько раз успел посетить Кунанбая. Все старейшины округа произносили имя Алшинбая с особенным почтением. Абай никогда не слышал, чтобы кто-нибудь назвал его просто Алшинбаем, все говорили: "Алшекен". Его род носил прозвище "Каракок". Алшинбай - сын знаменитого Тленши-бия, внук Казыбек-бия. Следовательно, невеста Абая - благородного происхождения. Калым за такую невесту не мал: целые косяки лошадей и стада верблюдов направлялись из аула Кунанбая к Алшинбаю. Неизвестно, только ли сватовство соединило их, но Алшинбай и Кунанбай стали закадычными друзьями. Поэтому стоило только Майбасару или Жакипу услышать имя Алшинбая, как они готовы были бежать и угодливо выполнять малейшее его желание.
Майбасар никогда не упускал случая поддразнить племянника:
- Ну и тесть у тебя! Самый важный во всей округе! Запросто к нему не лезь, - склони голову при входе.
Шутки Майбасара привели к тому, что Абай стал избегать встреч с Алшинбаем. Но позавчера Кунанбай и Алшинбай вызвали его к себе и стали упрекать в неуместной застенчивости. Однако этот тесть, из-за которого Абаю, считавшему себя уже настоящим жигитом, приходилось смущаться и прятаться, точно молоденькой невесте в ауле, не особенно нравился юноше. Больше того, поддразнивания неугомонных шутников, постоянно изводивших Абая напоминанием о тесте и теще и повторявших слова: "свадьба", "невеста", "жених", отвратили его от самой Дильды. Всякая мысль о ней стала ему противна.
Однако сегодня, когда они маленькой кучкой шли по улице, Майбасар серьезно взглянул на Абая и сказал без всякой насмешки:
- Я все собираюсь поговорить с тобой кое о чем без шуток… Да не дуйся, ты же не ребенок! Ты уже взрослый человек и должен понимать, что не зря гонят в аул Алшинбая табуны скота… Вот кончится праздник освещения мечети, будет свободнее, тогда поговорим…
Абай, как всегда, ни слова не ответил Майбасару. Вмешался Карабас:
- Думаешь, Абай сам не догадывается? Он у нас сообразительный, все понимает!
- Брось расхваливать меня, Кареке! Замолчи - конем подаришь! - ответил Абай и, обняв Карабаса, повис на его плече.
С ним он всегда разговаривал свободно, не как с Майбасаром. Карабас нравился Абаю, и он часто шутил с ним.
- Закончим дела, сдержу слово. Разговор с тобою впереди. И еще какой разговор! - повторил Майбасар, подчеркивая загадочный оттенок своих слов.
"Наверное, отец решил ускорить свадьбу… Тогда уж не до шуток…" - решил Абай. Он даже в лице изменился. Отчего? Он не понимал сам. Но едва речь заходила о свадьбе, в нем поднималось какое-то враждебнее чувство. Самое имя Дильды, казалось, таило в себе неволю, насилие.
Он только нахмурился и блеснул глазами - единственный знак неодобрения, который он мог себе позволить: перечить Майбасару, своему дяде, он не решался.
Поравнявшись с домом, где жил Кунанбай, все четверо вошли в ворота. Здесь царил необычайный шум, двор был полон верховых и пеших. Во всех углах и закоулках толпились тяжебщики и, сгрудившись по пять - десять человек, вели переговоры. Одни и те же слова неслись отовсюду: "Волостные, бии… следствие, приговор… условия, взыскания… вина, мир, ссора…" Большинство приехавших принадлежало к роду Бошан. Их легко распознать по чапанам. Кое-где мелькала одежда тобыктинского покроя или же овчинная шуба и малахай с острой макушкой, свойственный керейцам.
Принадлежность к тому или иному роду определить не трудно; об этом говорит не только одежда. Вчера Карабас объяснил Абаю отличия тавра каждого рода, и сейчас, проходя по двору, Абай всматривался в коней, вокруг которых кучками толпились собеседники. Вот кони с круглым тавром, называемым "глаз", - значит, они принадлежат Аргызу и Бошану. Вот "бычье седло" - тавро Керея. "Чей же это серый конь? Э-э, да ведь он с тавром "поварёшка", значит, кто-то из Наймана!" - подумал Абай. На двух конях стояло тавро, напоминающее арабскую букву "шин", - это тавро тюре, знатных лиц.
Абай был бы не прочь задержаться во дворе, но старшие, не останавливаясь, пошли прямо в дом. Жакип опередил всех и открыл дверь в комнату Кунанбая. Все четверо вошли вместе и в один голос отдали салем.
Большая светлая комната была устлана пестрыми коврами с причудливыми узорами. На стенах, как принято в городе, висели дорогие меховые шубы, вышитые молитвенные коврики, изречения, писанные на материи арабской вязью. Вдоль стен блестели металлические кровати, высились груды пуховых подушек, шелестели шелковые занавески. На дверях и окнах висели красивые сюзане. За большим низким складным столом, облокотившись на белые пуховые подушки, сидели на груде одеял Кунанбай и Алшинбай. На почтительный громкий салем они ответили сдержанно, чуть пошевелив губами.
Вошедшие сели по обеим сторонам собеседников, Алшинбай говорил о чем-то, но при их появлении прервал свой рассказ и взглянул на Кунанбая. Тот без слов, знаком лишь дал ему понять, что разговор можно продолжать и при них.
Алшинбай - полный, осанистый, румяный, седобородый - сидел, накинув на плечи лисью шубу поверх черного бешмета. Стеганная в узкую полоску казахская тюбетейка стального цвета не могла скрыть его большой лысины. Он продолжал начатое:
- Баймурын тоже хмурится. Он недоволен и не может скрыть своей обиды.
Кунанбай, насупившись, повернулся к Алшинбаю. Тот пристально посмотрел на него и добавил:
- Он заявил: "Говорят, Кунанбай будет недоволен, если я приглашу Божея в гости. С каких это пор Тобыкты распоряжается моими котлами?"
- А с чего это Баймурыну вздумалось биться его соилами? Он этого не объяснил? - резко спросил Кунанбай.
Абай знал, о чем шла речь.
Позавчера отец долго разговаривал с Алшинбаем и в заключение сказал о Божее тяжкие слова: "Пусть лучше он перестанет подавать на меня жалобы. Иначе не успокоюсь и я, пока не наденут на него серого кафтана и не сошлют подальше!" Переговоры между Кунанбаем и Божеем и передача взаимных колкостей велись через Алшинбая и Баймурына - одного из самых знатных казахов Каркаралинска. Сегодня, видимо, Алшинбай приехал, чтобы сообщить, куда гнет противная сторона.
Кунанбай и раньше знал, что Баймурын поддерживает Божея. Слова Алшинбая только подтвердили это. С Баймурыном Кунанбай и разговаривать не хотел: не он был его главным противником. Пусть себе обижается, - его обиды могут волновать только Алшинбая, а Кунанбая они не трогают. Да и сам Алшинбай не станет, пожалуй, коситься на Кунанбая из-за обид своего сородича Баймурына. Связь их прочная, она неоднократно испытана за последние годы, сватовство и дружба для них важнее, чем родственные отношения с другими.
Алшинбай помолчал, обдумывая. Потом заговорил:
- Выслушай сперва ответ Божея на твою угрозу, а об остальном посоветуемся после. Он сказал так: "Серый кафтан кроил не наш мирза: он скроен богом, и неизвестно еще кому придется носить его…" Кто-то его подстрекает. Может быть, сам Баймурын, а может, кто-нибудь другой…
Услышав о вызывающих речах Божея, Майбасар и Жакип переглянулись и нахмурили брови, словно говоря: "На беду напрашивается…" Абая весь день волновало, что может ответить Божей, но то, что передал Алшинбай, поразило его. Он невольно подумал: "Какой ненавистью порождены такие слова!.. И какой он смелый!.."