- Кажется, вчера еще… - но Розье не закончила, фраза показалась ей обидной для дочери.
- Я желаю повидать ее.
- Так поднимайтесь, - безропотно сказала Розье. - Она не хочет выходить из того большого зала перед комнатой, с тех пор как едва не умерла там. Я пойду вперед вас.
- Идемте, - отвечал Поль.
Розье и вправду пошла вперед и ввела его в комнату четырнадцатого века, где Гритье, словно средневековая хозяйка замка, задумчивая, сосредоточенная, почти строгая, сидела у окна под аркой с глубоким разверзшимся сводом, обшивая каймой ручное полотенце из толстой ткани и глядя на расстилавшиеся перед нею совершенно белые бескрайние равнины и в серое небо, с которого так и валили крупные снежные хлопья.
Она действительно была бледнее обычного, ей было немножко холодно.
Увидев, что он вошел, она привстала, отложила шитье и покраснела до корней волос.
- Здравствуйте, - сказала она, волнуясь.
- Здравствуйте, - ответил он, так же волнуясь. - Маргерита, - сказал он, ему казалось, что так имя звучит солидней, чем ласковое Гритье, - как вы сегодня чувствуете себя, Маргерита?
Сколько же любви было в ласковой интонации этой простой фразы. Гритье, конечно, почувствовала это, ибо покраснела еще больше и сказала:
- Я чувствую себя прекрасно, мсье.
Крайняя степень смущения придала ей злой, почти жестокий облик, это не укрылось от Поля, и он не нашелся с ответом. Цель его визита была исполнена. И он вышел, грустно помахав Гритье рукой.
Розье проводила его до дверей, а потом, радостно потирая руки, сказала:
- Одной палкой меньше в мои колеса, - и хлопнула по плечу Сиску, которая даже не шелохнулась, не сказав ни "да", ни "нет", а только продолжала флегматично чистить картошку.
XV
Прошло две недели - и вот Розье больше не потирала рук, а Сиска нежно улыбалась.
Розье, Поль и Гритье сидели в просторной комнате, где в камине пылал яркий огонь, согласно спешному желанию, настойчиво высказанному Гритье. Все трое оживленно беседовали.
- Вашей женой! - говорила Полю Розье. - Нет, этого я никогда не разрешу.
- Почему?
- А вот так.
- Но мадам, назовите мне хотя бы одну причину. Отчего вы мешаете вашей дочери сделать хорошую партию?
- Нечего ей там делать, замужем-то. Гритье, ответь же, дитя мое. Хочешь ты бросить свою старую мать? Не отвечает. И ничего такого не хочет. Скажи, что не хочешь.
- Не могу, - отвечала Гритье.
- Почему?
- Потому что это не так.
- Гритье, ты совсем забылась? Иди ко мне на колени.
Гритье повиновалась.
- Злая девочка, зачем ты причиняешь боль своей матери, желая выйти замуж за мужчину, которого и встретила-то впервые всего тому две недели и который, сказав нам, что богат, может, все и наврал?
Доктор улыбнулся.
- Нечего смеяться, - сказала Розье, - улыбка не купюра.
И продолжала на ухо дочери:
- Послушай; я потихоньку скажу тебе вот что: если скажешь, что не хочешь замуж, я буду дарить тебе каждые три месяца по шелковому платью, и по серьгам, и кринолины, и колечки, и крошечные башмачки, и шапочки с пером. Скажи нет.
- Мне не нужно ничего такого, я не знаю, отчего вы не хотите, чтобы я выходила замуж, сами-то вы замужем были.
- Это, детка моя, совсем другое.
- Нет, то же. Совершенно то же. Между прочим, замуж все девушки выходят, и я, я тоже хочу выйти замуж.
- Да Боже ж мой, - вздохнула Розье, - почему же единственное, чего ты хочешь, не могу дать тебе я сама? Гритье, ягненочек мой, дитятко мое, как одиноко было бы мне в доме, покинь ты его насовсем. О! Уж сделай милость, оставайся. Долго мне не прожить, побудь со мной, как добрая девочка, пока моим старым костям только и понадобится что четыре фута земли.
Гритье расплакалась.
- Ах! - молвила Розье. - Не надо, не плачь, сама знаешь, что это ты впервые плачешь из-за меня. Уж поверь, ты-то воображаешь, что ох как влюбилась. А сама с легкостью его позабудешь.
Гритье замотала головкой.
- Забудешь его, говорю тебе, если он больше не захочет сюда возвращаться. А он не захочет, если ты ему откажешь.
- Не откажу.
Обе умолкли. Розье становилась все грустней.
Доктор, почтительный и мягкий, заговорил с ней словно с матерью:
- Что так печалит вас, мадам? Разве мне нельзя полагать, что я, так любящий вашу Гритье, вашу милую, славную и красивую дочь, - разве нельзя мне полагать, что и я тоже мог бы кое-что предпринять, чтобы сделать счастливой и ее, и рядом с нею - вас? Разве не было бы счастьем для вас иметь в доме еще одного ребенка - сына, к тому же не без средств, работягу, зарабатывающего на жизнь свою и вашей дочери, да и на вашу жизнь тоже, бедная мадам, которую мне хотелось бы называть матерью.
- Нет, - сказала Розье, с угрожающей твердостью поджав губы.
Поль продолжал:
- Понимаю, какую скорбь вселяет в вас одна мысль о разлуке с вашим ребенком. Однако могу сказать, что вы слишком мало думаете о ней и слишком много - о себе. Уж коли Господь даровал вам такую способную дочь, как она, и коль скоро я ее уже люблю, то это для того, чтобы сделать ее женщиной, матерью семейства, а не очаровательной и капризной куколкой, любимой вами, изнеженной и избалованной, которую к тому же в один прекрасный день утомят ваши ласки…
- Вы злой, - сказала Розье.
- Я не злой: я люблю вас, жалею и понимаю. Говорю вам, что лишь от вас зависит стать счастливой самой и видеть счастливой вашу дочь. Говорю вам, что настанет день, когда ей пора будет полюбить кого-нибудь. Меня ли или кого другого. Если вы разорвете ту нежную связь, что уже весьма крепка и с недавних пор объединяет наши сердца, вы принесете бедствие и наверняка сотворите зло. Гритье не холодна и не слабохарактерна; что, если однажды она полюбит не меня, а кого-нибудь еще?..
- Нет, - прошептала задумчивая и побледневшая Гритье.
- Случись ей полюбить другого, не меня, а легкомысленного вертопраха, жалкого соблазнителя, Гритье станет любить его, отдастся ему без остатка, благородно, а потом трус, обольстивший ее, ее же и бросит, и вот она убьет его и сама умрет вместе с ним.
- Такого не случится, - отозвалась Розье.
- О! Так может случиться, - плача возразила Гритье. - Я сама знаю, что может, матушка, может.
- Если такого не произойдет, что невозможно себе и представить, - что ж, кем хотели бы вы, чтобы стало это бедное доброе сердце, полное любви, на которую имеет право любая женщина, и отчего заранее обрекаете ее на тоску по ребенку, этому тайному идеалу самых нежных биений ее сердца?
Гритье покраснела.
- Если, добродетельная по характеру, из уважения к себе самой, она соглашается разбить собственную жизнь, принеся ее в жертву вам, - во что же превратите вы ее? В старую деву. Да знаете ли вы, что такое старая дева? В лучшем случае - существо холодное, эгоистичное и расчетливое, которому хватает холодных удовольствий порядка и достатка, а то и несчастная отчаявшаяся особа, совершенно одна в мире, любящая только своих собачек, цветы и птичек, существ прелестных, но неспособных ответить на самые нежные порывы ее сердца. Неделями страдая от безумных тревог, оплакивает она в жаркие бессонные ночи прошедшие дни, которых не будет больше никогда. Жизнь, которой она лишилась, любовь, которую она призывает все пылче, но никогда она уж не придет к ней, ибо слишком поздно. Женщины смеются над нею, мужчины тоже, они-то устроились неплохо. Малейшие порывы души, бессознательные устремления, которыми умоляет она общество не оставлять ее одну, проявления тайных ран души своей: кокетства, стремления красиво одеться, говорящие о том, что есть еще слабый проблеск далекой надежды, жестоко называются "последним шансом", и это опрокидывает ее, убивает и делает посмешищем. И тут, когда отчаяние поселяется, словно демон, в ее разбитом сердце, наступает день - и вот она на берегу канала, а ночь так черна, а вода так глубока…
- О! Да, - всхлипнула Гритье.
- Замолчите, мсье, замолчите, - заговорила Розье, - нечего приставлять мне нож к горлу, дайте же чуть поразмыслить и…
Она осеклась, опустив голову и плача горючими слезами.
- Как ты добра! - сказала Гритье. - Но не надо так уж печалиться, я еще долго, долго останусь с тобою. Через три месяца, через полгода, когда ты захочешь, матушка. А сейчас я хочу обнять тебя крепко-крепко…
Розье, совершенно просиявшая, раскрыла объятия.
- И его, его обними тоже.
- Нет, - сказала Розье.
Весь день она ходила счастливая, веря, что, коль скоро удалось ей выиграть время, - она выиграла и все сражение.
Чтобы решиться, ей понадобилось шесть месяцев. Только убедившись, что Гритье бледнеет и чахнет, она наконец согласилась отдать ее Полю, не дав ни приданого, ни скарба.