- Сто раз. Для меня это пара пустяков. Плевое дело. Например, однажды я выступал в школе для девочек.
- И не трусил?
- Ни капельки.
- Ну и как сошло?
- Барышни смотрели мне в рот. Они были в моих руках, как мягкий воск.
- Неужели не закидали тебя яйцами?
- Еще чего!
Гасси испустил глубокий вздох и сколько-то времени стоял, молча уставившись на ползущего слизня.
- Вообще-то, - заговорил он наконец, - может, и обойдется. Наверное, я просто зациклился на этом дурацком вручении призов. Может, я не прав, но мне казалось, легче умереть. Понимаешь, мысль о предстоящей тридцать первого процедуре превратила мою жизнь в сплошной кошмар. Я не могу ни спать, ни думать, ни есть… Кстати, вспомнил. Ты так и не объяснил мне, что означает твоя шифровка по поводу сосисок и ветчины.
- Это не шифровка. Я не хотел, чтобы ты объедался, тогда Мадлен поймет, как сильно ты в нее влюблен.
Он глухо рассмеялся.
- Понял. Можешь не волноваться, старик, у меня совсем аппетит отшибло.
- Да, за обедом я это заметил. Высший класс.
- При чем тут высший класс, какой мне от него прок! Я никогда не решусь сделать ей предложение. Духу не хватит, даже если до конца жизни просижу на одних сухарях.
- Послушай, Гасси, так нельзя. Ведь вокруг сплошная романтика. Я думал, шелест листвы…
- Можешь думать что угодно. Не решусь, и все тут.
- Глупости!
- Не могу я. Она такая далекая, такая неприступная.
- Чепуха.
- Нет, не чепуха. Особенно если смотреть на нее сбоку. Берти, ты смотрел на нее сбоку? Какой тонкий, благородный профиль. Сердце так и замирает.
- Ничего подобного.
- А я тебе говорю, замирает. Как посмотрю на нее в профиль, так теряю дар речи.
Он говорил с безнадежным отчаянием, я не видел в нем ни намека на воодушевление и боевой дух. Признаться, я стал в тупик. Эту заливную рыбину расшевелить невозможно. Однако внезапно у меня мелькнула догадка. С присущей мне молниеносной быстротой я понял, что надо делать, чтобы у этого тюфяка развязался язык.
- С ней надо провести артподготовку, - сказал я.
- Что провести?
- Артподготовку. Или удобрить почву. Или протоптать тропинку. Необходима кропотливая подготовительная работа. Вот что я тебе предлагаю: сейчас я вернусь в дом и вытащу твою Бассет на прогулку. Начну толковать о разбитых сердцах, намекну, что одно из них находится неподалеку, прямо здесь, в доме. Не жалея сил, распишу ей все как можно красочней, тут не надо бояться преувеличений. Ты тем временем будешь сидеть в засаде, а примерно через четверть часа появишься на сцене и вовсю пустишься флиртовать. К этому времени чувства у барышни взыграют, и ты с легкостью довершишь дело. Это как вскочить в автобус на ходу.
Помню, нас в школе заставляли учить стихотворение про одного типа по имени Пигмалион, он был скульптор и изваял статую девицы. А эта чертова девица в одно прекрасное утро вдруг возьми да оживи. Представляете, какое страшное потрясение для Пигмалиона. Впрочем, вспомнил я эту историю вот к чему. В стихотворении были такие строчки, если только я ничего не напутал:
Трепет. Легкое движенье. Глядь - уж шквал
У нее в крови взыграл.
Вы поняли, куда я клоню: чтобы описать разительную перемену, произошедшую на моих глазах с Гасси, лучше не скажешь. Лоб у него разгладился, глаза загорелись, рыбьего взгляда как ни бывало; он посмотрел на слизня, который все еще вершил свой бесконечно долгий путь, почти дружелюбно. Чудесное превращение!
- Да, понял. Ты протопчешь тропинку.
- Совершенно верно. Проведу кропотливую подготовительную работу.
- Потрясающая мысль, Берти. Совсем другое дело.
- Верняк. Но помни, потом ты сам должен постараться. Не зевай, не трусь, куй железо, пока горячо, иначе все мои усилия пойдут прахом. Главное, не молчи.
Гасси снова сник. Задышал с трудом, как выброшенная на берег рыбина.
- Понятно. Но о чем, черт побери, мне говорить?
Я с трудом сдержал раздражение. Ведь мы с этим дуралеем вместе учились в школе.
- Господи! Существуют сотни тем. Заговори, например, о закате.
- О закате?
- Вот именно. Половина из твоих женатых знакомых начинала с разговора о закате.
- Но что я скажу о закате?
- Знаешь, на днях Дживс такое о нем отмочил- закачаешься. Мы с ним встретились вечером, когда он выгуливал собаку в парке, и он мне говорит: "Мерцая гаснет вечерний свет, сэр, торжественным покоем воздух дышит". Можешь прямо так ей и выложить.
- Как-как гаснет?
- Мерцая. Мясо, ель, растяпа…
- А-а, мерцая? Да, неплохо. Мерцая гаснет… торжественным покоем… Очень даже неплохо.
- Потом скажи, что, по-твоему, звезды - это ромашки на лугах Господа Бога. Признайся ей, что ты часто об этом думаешь.
- Но мне подобный вздор никогда в жизни в голову не приходил.
- Разумеется, не приходил. Зато ей приходил. Сморозь ей эту чушь, и пусть только она попробует не почувствовать, что вы с ней родственные души.
- Ромашки на лугах Господа Бога, говоришь?
- Да. Именно. Потом продолжай в том же духе, скажи, что сумерки всегда навевают на тебя грусть. Знаю, ты сейчас возразишь, что ничего они тебе не навевают. Но в данном случае должны навевать как миленькие.
- Почему?
- Вот и она тоже спросит, почему. Тут ты воспользуешься случаем. Скажешь, что влачишь одинокую жизнь. Неплохо бы описать ей вкратце, как ты проводишь вечера в своем Линкольнширском поместье, как уныло бродишь по лугам.
- Обычно я сижу дома и слушаю радио.
- Ничего подобного. Ты уныло бродишь по лугам, грезя о родственной душе, которая бы тебя любила. Потом заговори о том дне, когда она впервые появилась в твоей жизни.
- Как сказочная принцесса.
- Умница, - одобрил я. Признаться, не ожидал подобной прыти от такого сапога. Сказочная принцесса! Здорово завернул!
- А дальше?
- Дальше проще простого. Признайся, что хочешь ей сказать нечто важное, и вперед. Уверен, все пойдет, как по маслу. На твоем месте я бы проделал все эти глупости здесь, в розарии. Общеизвестно, что самый разумный шаг - в сумерки затащить предмет своего обожания в розарий. А тебе неплохо бы для начала немного взбодриться.
- Взбодриться?
- Ну да, пропустить рюмку-другую.
- В смысле, выпить спиртного? Но я не пью.
- То есть как?
- За всю жизнь ни капли не выпил.
Признаться, мною овладели сомнения. Насколько мне известно, чтобы развязать язык, настоятельно рекомендуется влить в себя умеренный мех вина.
Однако, если дело действительно обстоит так, как утверждает Гасси, ничего не попишешь.
- Ладно, придется перебиться газировкой, но тебе необходимо показать все, на что ты способен.
- Я пью только апельсиновый сок.
- Хорошо, пусть будет апельсиновый сок. Скажи, Гасси, положа руку на сердце, неужели ты действительно любишь эту мерзость?
- Очень люблю.
- Тогда и говорить не о чем. А теперь давай вкратце повторим, надо убедиться, что ты правильно запомнил основные положения. Итак, мерцая гаснет вечерний свет.
- Затем - звезды - ромашки на лугах Господа Бога.
- Сумерки навевают на тебя грусть.
- Потому что я влачу одинокую жизнь.
- Далее следует описание одиноких вечеров.
- Затем вспоминаю день, когда впервые ее увидел.
- Не забудь ввернуть про сказочную принцессу. Потом скажи, что хочешь сообщить ей нечто важное. Испусти пару тяжелых вздохов. Затем хватай ее за руку и приступай к делу. Молодец, все запомнил.
Удостоверившись, что недотепа усвоил сценарий, и процесс, можно надеяться, пойдет в предусмотренном мною направлении, я припустил к дому.
Войдя в гостиную и бросив беспристрастный взгляд на девицу Бассет, я почувствовал, что благодушное легкомыслие, с которым я ввязался в эту авантюру, слегка пошло на убыль. Узрев ее перед собой в непосредственной близости, я внезапно осознал, что влип по уши. При одной мысли о прогулке с этой малохольной особой я ощутил крайне неприятную слабость. Невольно мне вспомнилось, как в Каннах, оказываясь в ее обществе, я тупо на нее таращился, втайне мечтая, чтобы какой-нибудь спасительный автомобилист-лихач избавил меня от мучений, врезавшись в несносную зануду пониже спины. Кажется, я уже яснее ясного дал понять, что эту барышню никак нельзя отнести к числу моих приятельниц, о которых так и хочется сказать: свой в доску парень.
Однако слово Вустера нерушимо. Вустеры могут дрогнуть, но никогда не отступят от взятых на себя обязательств. Только самое изощренное ухо уловило бы дрожь у меня в голосе, когда я спросил Мадлен, не хочет ли она немного погулять.
- Чудный вечер, - сказал я.
- Да, прелестный, не правда ли?
- Прелестный. Прямо как в Каннах.
- Ах, какие прелестные вечера стояли в Каннах!
- Прелестные, - сказал я.
- Прелестные, - вздохнула девица.
- Прелестные, - сказал я.
Тема погоды вообще, и на французской Ривьере в частности, была исчерпана. Тем временем мы вышли на открытые просторы, и Бассет принялась ворковать, восхищаясь красотами пейзажа, а я бубнил: "О, да… Чудно… Изумительно… Прелесть…", - а сам ломал голову, как ловчее приступить к делу.