- По крайней мере, скажи, почему такая спешка? - умолял Марозини. - Ты плохо чувствуешь себя в моем доме?
- Нет, почему же, - неохотно отвечал Балдуин. - Ты хорошо знаком с мифологией... Юпитер подошел к стенам Нума и потребовал выдать ему душу и голову человека. Тогда нумийцы дали ему вместо головы луковицу, а вместо души - рыбу... Добрый Юпитер, улыбнувшись, заявил, что он удовольствуется и этим.
- Ну и что же? Я не понимаю?
- Я - не Юпитер.
- В твоих словах таится упрек, Балдуин. Мне очень больно, но поверь, я ничего не могу тут поделать; если уж тебе надо ехать, то побудь хотя бы до утра. Да, ведь ты еще даже не выбрал розу.
- А-а, оставим это! Ты сам заговорил о своих розах. Ну хорошо же... Выбирай, говоришь? Так вот: я выбираю ту, что находится вон в той твоей голубятне.
Неаполитанец в ужасе отпрянул. Он начинал понимать смысл мифа об Юпитере.
- Итак, кое-что мы все же скрыли? - саркастически заметил Балдуин.
- Да, я хотел скрыть это от тебя, - со вздохом признался неаполитанец. - Ибо я знал, что ты не сможешь остаться к ней равнодушным. Я был эгоистом, не отрицаю, - ведь я тоже ее люблю. Ну что же, пусть она будет твоей, забирай ее с собой!
У веронца уже на кончике языка вертелось: "Ты отдаешь ее мне, но я отказываюсь от нее" (веронец тоже был великодушен), - но любопытство взяло верх: какова же она, эта таинственная роза? И Балдуин постарался скрыть, как он растроган, отложив изъявление своих чувств на конец этой сцены, чтоб было поэффектней.
Итак, Балдуин остался до утра. Альберто весь день ходил грустный, и от него нельзя было добиться ни слова. Время от времени он вдруг молча бросался на шею Балдуину, затем также молча уходил и запирался в своем кабинете, проливая горькие слезы. Не слишком ли много горя из-за какой-то розы.
Вечер они провели вдвоем на террасе - это был прекрасный неаполитанский вечер с пурпурным от заката небом, восхитительно тихий и меланхоличный, когда листья деревьев недвижны и слышится лишь сладостное теплое дыхание матери-земли, а в синеве вселенной звенит чарующая свирель Пана. (Да, господа, итальянские вечера прекрасны даже в том случае, если их проводишь без дамского общества!) Молодые люди беседовали о цветах - о мирте, о георгинах, об азалиях и других чудесных чужеземных растениях, сведения о которых доходили до них благодаря рассказам великих мореплавателей, разумеется, преувеличенными. Оба страстные садовники, они погрузились в излюбленную тему. Балдуин поделился своей идеей о том, как придавать тюльпанам желаемую расцветку. Альберто поведал другу свой секрет: он считал, что аромат левендулы может быть усилен до такой степени, что пролетающие над нею птицы, одурманенные, будут падать на землю. Бедные маленькие птички!..
Лишь о таинственной розе не заговаривал ни один из друзей. Балдуин из деликатности, Марозини, вероятно, потому, что ему было невмоготу.
Время шло к полуночи, когда друзья улеглись спать, продолжая во сне мечтать о цветах - чудесном наряде на челе пашей земли.
"Какая наивность! - скажете вы, любезные читатели, имея в виду автора этого рассказа. - Заставить двух молодых людей весь вечер, восхитительный неаполитанский вечер, разговаривать о цветах, слушая шум морского прибоя? Ну, возможно ли это? Неужто они говорили не о политике? Неужели не ломали себе головы над тем, что-то делает в этот вечер венецианский дож? Двое образованных юношей, один из которых к тому же весьма богатый, могли ли они не мечтать стать "кем-то"? Неужели было время, когда не существовало на свете выскочек, карьеристов? Чушь, фантазия! Говорили о цветах, ха-ха-ха! Ну, если бы еще речь шла о знаменитых табаках Галоча и Верпелета, наиполезнейшем продукте нашей практичной планеты, - куда ни шло! Но тюльпаны?! Какая от них выгода? Природа может оставить их для себя!"
Писатель в таких случаях откладывает на минутку свое перо и в сомнении вопрошает: "Действительно, может ли такое быть?"
Но если именно так повествуют хроники!.. Прочь от меня, "здравый смысл" простофиль, вон из моей чернильницы, скептические гномики реализма. Я пойду дальше по пестрой стезе...
Утром Марозини первым разбудил Балдуина.
- Вставай, мой друг, и одевайся. Корабль готов в путь, и тебе скоро надо отправляться. Мул уже ждет тебя во дворе, он отвезет тебя до причала!
Балдуин протер глаза и действительно услышал во дворе звон колокольчика. Быстро натянул он на себя платье, обнял друга и поспешил к выходу.
Перед дверями террасы ожидали два оседланных мула - один был с пустым седлом, а на втором восседала юная дева. И как же она была прекрасна! Дивные лебединые плечи были как бы продолжением ее стройного и гибкого стана, цвет лица мог соперничать с цветом распустившейся розы, волосы - с темной-претемной ночью. А ее глаза! О, если бы она не опускала их, если бы их не затеняли ресницы...
Балдуин снова протер глаза и, восхищенный, невольно вопросил:
- Уж не во сне ли я?
- Нет, Балдуин. Пусть она будет твоей, раз ты пожелал ее, - дрогнувшим голосом ответил Альберто.
- Я? Ее? О чем ты говоришь? - пролепетал веронец в замешательстве. - Да кто же она?
Марозини не мог вымолвить ни слова, глаза его заволокли слезы. Старый садовник, державший под уздцы свободного мула, ответил за хозяина:
- Это роза из того домика...
- И ты отдаешь ее мне! - горячо воскликнул Балдуин. - Эту фею! Это сокровище рая! О, прости меня, Альберто! Я совершил грех перед тобой, на минуту усомнившись в твоих дружеских чувствах. Но нет, нет! Этого я не могу принять от тебя!
Колдовская красавица подняла вдруг глаза, взглянула на Балдуина и улыбнулась. О, что это была за улыбка! Цветы не умеют так улыбаться.
- Как, ты не хочешь увозить ее? - жадно ухватился за слова гостя Альберто.
- Я не отниму ее у тебя, если она дорога твоему сердцу. Я не стал бы требовать ее у тебя, если бы знал, что в той клетке живет не роза, а голубка. Я-то ведь думал, что там действительно роза. Ни я никогда не видел этой красавицы, ни она меня, - клянусь тебе в том, Альберто!
- Не клянись! - произнесла восседавшая на муле девушка, и голос ее прозвенел сладко-сладко. - Я много раз видела тебя через щель в ставне.
И она снова ему улыбнулась. (О, эти женщины! Они-то ничуть не изменились и четыреста лет назад были точь-в-точь такими же, как теперь.)
- Балдуин! - укоризненно и серьезно сказал неаполитанец. - Ради меня ты хочешь пожертвовать своим счастьем. Вижу по твоим глазам, что ты уже полюбил Эзру, но, щадя меня, желаешь обмануть свое сердце. Я уже свыкся с мыслью о том, что мне придется отказаться от Эзры. Эти сутки для меня были ужасными, но самое страшное позади. Я готов. Мое сердце обратилось в камень. Смело бери с собой эту красавицу!
Балдуин отвел своего друга за колонну террасы:
- Но кто же она?
- Эзра - дочь одного генуэзского купца. Отец, который доверил ее мне, когда она была еще младенцем, на смертном одре объявил меня ее опекуном. Здесь, на моих глазах, она и расцвела, словно бутон розы. Я берег ее от ветра, от солнца, от самого себя. Скоро ей исполнится шестнадцать лет, и тогда я собирался предоставить ей самостоятельность, но господь бог распорядился иначе. Ну, а теперь отправляйтесь, вы опоздаете на корабль.
- Нет! О бог мой! Я не похищу ее у тебя. Я не вынесу сознания, что разбил твое сердце. Пусть лучше погибну я, ибо не скрою - ее первый же взгляд пронзил мое сердце.
- Это естественно, - ответил Альберто. - Мне же было бы еще труднее от сознания, что оба вы несчастны - и ты, и эта девушка!
- Постой-ка! А ведь верно! Об этом мы и не подумали! - живо воскликнул Балдуин. - С этого следовало бы начать: пусть она сама решит наш спор.
- Эзра уже решила, - печально промолвил Альберто. - Я с ней говорил об этом вчера.
- И?..
- Она хочет ехать.
- Какое счастье! - невольно вырвалось у веронского юноши, и лицо его озарилось радостью. - Итак, мы едем!
- Еще секунду, - сказал Альберто и приложил рог к губам. На звук рога открылись ворота хозяйственного дворика, и из них вышли двенадцать ослов, навьюченных тюками и ящиками. - Это, мой друг, приданое Эзры, которое я обязан тебе вручить: здесь деньги и драгоценности, золотые и серебряные вещи, ковры и тонкие сукна. Эзра - богатая наследница, самая богатая девушка в Неаполе.
- О Альберто, твоя доброта неслыханна! Когда-нибудь о тебе напишут романы. (Этот разбойник уже тогда думал обо мне!) Мне стыдно принимать все это добро.
Марозини сделал протестующий жест.
- Ты заслуживаешь ее больше, чем я. Ведь мне было известно, что она богата, и, таким образом, моя любовь была, вероятно, не столь чиста, как твоя. Ты же и не подозревал о ее богатстве. Ну, с богом, Балдуин, с богом, Эзра! Будьте счастливы друг с другом!
Последние слова Альберто произнес с трудом, едва сдерживая рыдания, и. заставив себя прервать тяжелое прощание, убежал в свои покои.
А Балдуин отправился домой с прекрасной пленницей. Двенадцать ослов везли за ним тюки с драгоценностями, в то время как тринадцатый осел, запершись в роскошных покоях, громко оплакивал свою участь.