Когда Леонардо торопливо шёл по холодящему подошвы мраморному полу, он миновал тёмную комнату, куда не мог заглянуть, осознав, что в одном из созданных им саркофагов он найдёт себя. Открытие обдало его холодом, но не удивило, потому что он знал, какой из проходов ведёт к выходу из гробницы - вниз по ступенчатым террасам и наружу, на улицы Флоренции, в ясный прозрачный свет города его юности. Быстро, нигде не задерживаясь, шёл Леонардо по собору, на постройку которого ушла вся его жизнь - но в этих последних залах он не мог не остановиться. Как может он разорвать с ними связь - даже сейчас, в миг смерти? Он заглянул туда - и увидел ангелов, роняющих с высот огонь на войска. Он увидел самого себя, занимающегося любовью перед портретом возлюбленной, и ангелов, следящих за ним с потолка пыточной, когда он приносил в жертву друга. Он смотрел на свою великую картину "Страшный Суд" и видел себя плывущим сквозь облака горних небес с царским рабом, видел себя летящим и падающим в машинах собственного изобретения; а внизу, на просторах морей, он видел прикованных к вёслам, тонущих простолюдинов; он видел, как сам дышит под водой. А за морями, на полях сражений его машины стреляли, взрывались и поражали солдат. И в самом центре картины, как в волшебном фонаре, он увидел себя, давящего кулаками глаза умирающих; и призраки рая горели в гаснущих перед смертью женских глазах.
А потом Леонардо нашёл и распахнул бронзовые двери, что вели наружу, и стоял на ступенях террас в мягком, почти синем свете, что нисходит перед сумерками. И вдыхал прохладный ароматный ветер, глядя на Флоренцию, простёршуюся внизу.
Я не мог умереть, думал он, вдыхая запахи гиацинтов, лилий, цыплят, фиг, бобов, рыбы и дыма, смешанные с запахами коней, испражнений и мочи, такие знакомые запахи города, который он любил. Отсюда ему был виден большой медный купол Дуомо, а дальше - Баптистерия и Кампанилла. Он был дома. Вон струится, как само время, изжелта-зелёная Арно, и древние стены ограждают город, а внизу, под ним, простёрлись набитые людьми здания, лавки и церкви, виллы и халупы, сады, оливковые деревья и пруды с таволгой и лилиями, замки и обрамленные колоннами дома знати. Улицы, заполненные купцами и усыпанные мусором, затянутые пергаментом окна домов, праздники...
И вот он идёт по улицам, снова юный, останавливаясь на рынках, ярмарках и базарах, пробиваясь через толпы уличных торговцев, подмастерьев, нищих и купцов, торгующих сатином и шёлком. Видит высоких кавалеров со светлыми волосами и длинными носами и статных благовоспитанных дам, которые подвязывали волосы и носили платья из золотой парчи, отливающей кричаще лиловым, зелёным, винным. Уличные торговцы нахваливают свой товар и торгуются с покупателями, нищие трясутся и пляшут ради динара, маленькие оборванцы носятся и вопят, пугая укрытых вуалями жён горожан, что торопятся попасть домой до вечернего колокола.
Слухи омывают его, как тёплая мыльная вода купален: юноша из Болоньи арестован в день святого Иоанна за то, что срезал с поясов кошельки; кого-то повесили, но он не умер, и пришлось его вешать заново; чей-то медведь порвал дочь Джоаччино Берарди (но она, хвала Господу, жива!); в Палаццо Синьории ударила молния, а в Венеции родилось чудище с рогом посреди лба и ртом от самого носа...
Он пересёк Понте Веккио, мост, вдоль которого тянулись лавки с измазанными в крови мясниками и визжащими свиньями.
Улицы начали темнеть... и пустеть, и Леонардо услышал вопли и стенания плакальщиков, нанятых идти за гробом в небольшой процессии. Шестьдесят крестьян с факелами шагали по улицам, некоторые останавливались у маленькой калитки большого дома или дворца, чтобы купить флягу кислого вина. Таков был обычай Флоренции.
Леонардо знал, что сопровождают они его, и сбежал через лабиринт тошнотворно узких улочек, совершенно укрытых арками и нависающими стенами. Дома, обомшелые и сырые, походили на огромных сумеречных тварей, которые застигнуты в миг между вдохом и выдохом. Их плитки и стены под раскрошившейся штукатуркой покрывали сотни трещинок-граффити, как покрывают кожу восточных рабов фантастические татуировки; но испещрённые письменами, примитивными портретами, крестами и знаками юношеской любви стены Флоренции будут жить так же долго, как её камни.
Он шёл пустыми аркадами и мощёнными плиткой мостовыми квартала ремесленников, мимо меховых и кузнечных лавок, торговцев овощами и фруктами; товары и продукты в большинстве лавок были убраны, а окна закрыты для безопасности - было уже около семи вечера.
Он прошёл улицу златокузнецов, миновал мастерскую Боттичелли и вышел наконец к bottega Андреа дель Верроккьо, серому трёхэтажному дому на Виа дель Аньоло. В отдалении вставал собор Санта Мария дель Фьоре - величайшее творение величайшего города мира.
Здесь Леонардо жил и учился десять лет, и за это время Верроккьо попеременно был ему отцом, учителем, другом, партнёром и духовником. Из открытых окон второго этажа до Леонардо доносился высокий голос хозяина. Спорили о парадоксе Донателло: даже уродливое может быть прекрасным.
Леонардо не смог сдержать улыбку, но его грёзы прервало причитание плакальщиков где-то неподалёку.
Через несколько часов прозвонит колокол, хотя ворота останутся закрытыми почти для всех. Солдаты и полиция бросят все силы на защиту добрых граждан Флоренции. Наступил канун Пасхи, и в полночь из древних кремней, принесённых крестоносцами от Гроба Господня, будут высечены искры, и огненный голубь слетит с Дуомо. Мощённые булыжником улицы захлестнут толпы горожан и крестьян, вышедших поглазеть на большое факельное шествие Пацци, а купцы и воры станут подсчитывать барыши.
Сегодня ночью, через считанные часы, тягостная скука повседневной жизни будет забыта, и станут править фантазия и веселье - и конечно же опасность. Таково было колдовство праздников, даже Пасхи, проникнутой благоговением.
Но сейчас ещё было темно, если не считать золотистого света свечей, что мерцали и искрились в окнах домов, окутывая город сияющей дымкой, которая улетала, казалось, к усеянному звёздами небу.
Когда Леонардо распахнул настежь массивную дубовую дверь, не запертую ещё на засов, он услышал - сквозь дом и мастерскую - звон колокольчика. Верроккьо всегда оставлял для него дверь открытой - Леонардо никогда не являлся вовремя. В прихожей было темно и жарко и пахло сыростью. Леонардо заложил засов и пошёл сквозь тьму к лестнице; он чуял уже вкусные, хотя и слегка поднадоевшие запахи фиг, засахаренных фруктов и жареного фазана. Но был остановлен внезапным и сильным ароматом духов...
Слышавший колокольчик Верроккьо наконец позвал его.
Леонардо был дома.
Там, где всё началось...
Часть первая
CAMTAS
Узри же надежду и желание вернуться в родные места
или возвратиться к первичному хаосу, подобные тяге
мотылька к свету, человеку, который с вечной тоской
всегда ждёт с радостным предвкушением новой весны
и нового лета, новых месяцев и новых годов, считая,
ожидаемое им грядёт чересчур долго; и кто не в силах
постичь, что предвкушает он собственный конец...
Леонардо да Винчи
Глава 1
FANTASIA DEI VINCI
Как ты поступишь со мною,
так я поступлю с тобой.
Девиз Лудовико Сфорца
- Леонардо, - прошептала темнота.
Зашуршал шёлк - и руки Джиневры де Бенчи обвили шею Леонардо. Девушке только что миновало семнадцать, она была высокая, пухленькая и сладостно пахла мускусом. Её лицо - круглое, гладкое, с капельками пота - касалось его лица.
- Зачем ты здесь? - спросил Леонардо. - Тут жарко, как в печи.
Он крепко поцеловал её, словно этот простой поцелуй мог превратить их в духов и слить воедино, а потом увлёк под лестницу, где всегда прятался с тех пор, как двенадцатилетним учеником вошёл в этот дом. Чулан для кедровых досок, что был сейчас у него за спиной, казался тогда большим, как домик в городке Винчи, где он родился. Интересно, подумал Леонардо, целы ещё свечи, некогда украденные в цехе художников - он спрятал их здесь, в чулане, вместе с ранними записными книжками.
Возбуждённый, он торопливо, но ловко задрал её сорочку и шёлковую gamurra и тесно прижал девушку к себе. Они частенько танцевали такой танец - однажды даже в спальне Джиневры в доме её отца - и никогда не пресыщались им.
- Тише, Леонардо, ты сломаешь мне рёбра! - возмущалась она, тем не менее позволяя себя ласкать. - Я ждала тебя здесь не для... этого. Да и мастер Андреа только что звал тебя. Как же с ним-то быть?
- Мастер Андреа! - крикнул Леонардо, задрав голову, хотя наверху была непроглядная темнота. - Я скоро приду!
- Чем ты там занят, Леонардо? - откликнулся сверху мастер. - С кошкой возишься?
Из студии, которая одновременно служила и гостиной, донёсся смех. Возле Андреа вечно крутились шесть-семь кошек - он считал, что они куда смышлёней и достойней его дружбы, чем его вдовая сестрица или любой бедный родственник - не говоря уже об учениках.
Джиневра оттолкнула Леонардо и легонько его шлёпнула.