- Верно. И он любит меня. Я могу только дать ему надежду - и уничтожить её. Я не могу позволить ему стать мне ближе. Держи его покрепче, когда я уйду.
- Симонетта, ты не должна... - Но Леонардо оборвал себя. Сказать было нечего: она хорошо подготовилась к тому, что Вергилий назвал "день превысший и час неизбежный". Помолчав немного, он сказал: - Думаю, ты права - насчёт Сандро.
Симонетта придвинулась к Леонардо; он был высок, и она смотрела на него снизу вверх.
- Это не просто страсть, - сказала она. - Менее всего страсть. Этого мне более чем хватает. Но я совершенно одна.
- Вся Флоренция обожает тебя.
- И всё же...
Леонардо обнимал её, желая, чтобы на её месте была Джиневра, но всё же радовался её теплу, близости, её запаху из смеси пота и духов... и, возможно - только возможно - он всё же исцелится...
Возможно, она поможет ему...
Леонардо почувствовал, что снова возбуждается, но Симонетта со смехом отстранилась.
- Кто знает, могу ли я положиться на тебя?
- Тогда скажи, кто там, внизу, изображал меня?
Симонетта опустилась на кровать, отпила вина из кубка.
- Ну конечно же это был Нери.
- Так я и думал. - Леонардо присел рядом с ней. - Надо отдать ему должное, имитатор он прекрасный.
Она засмеялась.
- Милый мой Леонардо, если мне, как ты считаешь, поклоняется вся Флоренция, то Нери, должна сказать, поклоняется тебе.
- Мне казалось, я только и нужен ему, чтобы служить приправой на его вечеринках.
- Он плохой художник, но хороший собиратель, и глаз у него верный. У него есть несколько твоих работ.
- Что?
- Просто наброски, Леонардо. Тебя трудно собирать. По слухам, даже маркизе Изабелле д'Эсте не удалось заполучить одну из твоих маленьких Мадонн.
- Я пишу очень медленно, мадонна Симонетта, но очень напряжённо тружусь над несколькими маленькими Мадоннами.
- Я не рассчитываю оказаться удачливее маркизы, - сказала Симонетта.
- Богатые покровители вовсе не обивают порога студии Андреа с заказами для меня.
- У тебя плохая репутация: ты не завершаешь заказанного; но Лоренцо заинтересовался тобой. Посмотрим, что я смогу сделать.
- Что ж, должен признаться, что вы с Нери надули меня, - сказал Леонардо.
- Вот как?
- Если он загримировал тебя и себя - он очень хорош. Быть может, это мне стоило бы поучиться у него.
Симонетта тихонько засмеялась.
- Ты считаешь само собой разумеющимся, что художник - Нери?
- Кто же ещё?
- Ты не можешь даже предположить, что это - я?
- Я потрясён.
- Потому лишь, что ты мужчина, Леонардо. Я же и научила Нери, как подражать твоему голосу, а то он квакал, как лягушка. - Она ловко передразнила Нери и продолжала: - Знаком тебе художник Гаддиано?
- Конечно, - сказал Леонардо. - Ходят слухи, что он сиенец; его заказчикам приходится связываться с ним через поверенного. Гаддиано сделал чудесную терракотовую Кибелу, что стоит у фонтана в садах Медичи в Карреджи. Это так?
- Ты очень наблюдателен. Это действительно работа Гаддиано. - Тут она встала, подчёркнуто поклонилась и сказала: - А Гаддиано - это я.
- Ты?!
- В это не так уж трудно поверить тому, кто всего несколько часов назад считал меня своим другом Нери.
- Прости моё удивление, мадонна, но большинство нас, смертных, не знает, как бы прожить по-человечески одну жизнь. Ты же живёшь сразу двумя, - заинтригованно добавил Леонардо. - Это как если бы... быть сразу в двух местах.
Симонетта засмеялась и произнесла, цитируя Горация:
- "Никто не живёт, довольный тем, как он живёт".
- Под маской Гаддиано ты получила завидную известность скульптора и художника, - сказал Леонардо. - Но у большинства из нас нет способностей к преображению. Быть может, ты - переодетая Парацельсова жар-птица? Превратить себя в Нери, а Нери в меня было бы для такого существа детской игрой.
- Что же мне ещё делать? - спросила она.
- О чём ты?
- Ты можешь жить, не рисуя, не ваяя? О, ты, наверное, можешь - пока остаются наука и твои исследования.
- Пока видят мои глаза, я могу занимать их и явлениями природы, и предметами искусства.
- Но я не могу, милый Леонардо. И не могу писать и быть известной под собственным именем... под именем Симонетты.
- Но такие прекрасные работы принесли бы тебе только честь и славу.
- С женщиной никто не стал бы считаться, - сказала Симонетта. - Меня не принимали бы всерьёз, я не смогла бы получить и самых простых заказов. Зато как мужчина... как мужчина я могу бороться на равных. Я могу покорять умы и души других мужчин. Как женщине мне подвластны - да и то на время - только их сердца и напряжённые пенисы.
- Возможно, ты недооцениваешь власть женщины над мужчиной.
- Изо всех женщин Флоренции менее всего можно упрекнуть в этом меня, - сказала Симонетта. - Но, что бы ты ни думал об этом, женщина - не важно, какое положение она занимает - всего лишь служанка мужчины. Я хочу получить бессмертие... Carpe diem. В отличие от вас всех, моё время ограничено.
- Но Гаддиано работает уже...
- Во Флоренции - три года, - сказала Симонетта. - Три года назад я поняла, что умираю. Прошлое Гаддиано придумано мной; оно основано на слухах, картинах, помеченных более ранней датой, нескольких поддельных письмах. О, я обдумывала возможность использовать влиятельных друзей, но меня никогда не приняли бы всерьёз, как не принимают всерьёз мать твоего друга Бартоломею.
- Но её уважают - как поэтессу.
- Да, как религиозную поэтессу. Но читают ли её стихи в церквах? На улицах? Будь она повивальной бабкой, от неё и то было бы больше проку. - Симонетта принялась расхаживать по комнате, словно один из львов Лоренцо, запертых в клетке.
Леонардо поднялся и поймал её за руки. Она смотрела в пол, точно Леонардо был её отцом, а не любовником.
- Я понятия не имел, сколько гнева ты в себе носишь, - сказал Леонардо.
Симонетта сжала его руки.
- Теперь ты знаешь все мои тайны... как и я твои. Больше, чем ты думаешь, Леонардо.
- Как бы то ни было, - сказал Леонардо, проклиная про себя Сандро, - ты не должна позволять гневу отравлять себя. Как Гаддиано ты навсегда заслужила место во Флоренции. Клянусь тебе, это правда. - Эти слова её, похоже, обрадовали. - А как Симонетта, - продолжал Леонардо, - ты запомнишься той, что дала облик Венере и множеству Мадонн.
- Благодаря Сандро. - Она слабо улыбнулась. Потом оттолкнулась от него и пошла к двери. - Я оставлю тебе слугу-провожатого. Нам не следует спускаться вместе, иначе наши гости заподозрят что-нибудь неуместное. - Она опять улыбнулась - на сей раз лукаво - и вышла.
Леонардо подождал немного, а потом последовал за слугой по тёмным, извилистым, шепчущим залам и далее - по холодным мраморным пролётам того, что было, скорее всего, потайной лестницей. Миновал не один час с тех пор, как они с Симонеттой поднялись в спальню, и теперь множество других комнат огромного дома было занято гостями. Все этажи и проходы наполняли ночные шорохи, словно Леонардо вели сквозь колдовской лес, и огни, бледные и нездешние, как кометные хвосты, огни святого Эльма или блуждающие огоньки, просверкивали в щелях между дверями и косяками. Леонардо остановился у одной двери, как ему показалось, на третьем этаже: ему послышался знакомый голос. Он сказал слуге, что отыщет дорогу сам, и прислушался к песне, что пел за дверью высокий чистый голос под аккомпанемент лютни, нестройного шума и довольно грубых замечаний.
Кто-то застонал, как в экстазе, и песня продолжалась:
...и лучшие цветы
спешат расцвесть под нежными стопами;
три милых нимфы нежными руками
в одежду облекают дивный стан...
Голос принадлежал Аталанте Мильоретти.
Леонардо распахнул дверь и уже готов был присоединиться к известной песне, которую пел Аталанте, когда увидел Нери, всё ещё переодетого и загримированного его двойником.
Прикрывая за собой дверь, Леонардо сказал:
- Нери, пора бы тебе стереть со своего лица мои черты.
Нери сидел в одном из кресел, обитых золотисто-зелёным бархатом, и молодой Джакопо Салтарелли, стоя на коленях перед его раскинутыми ногами, делал ему фелляцию. Салтарелли был совершенно голым и раскрашен как некая багряно-пегая тварь. Большинство людей в покое были обнажёнными. Молодая женщина в чёрной рубашке и с алой лентой в волосах лежала на полу рядом с Нери, и с ней одновременно - спереди и сзади - занимались любовью двое мужчин средних лет, незнакомых Леонардо. По стенам ярко горели в канделябрах свечи, заливая комнату бледным светом и отбрасывая долгие тени. Хотя обстановка и дышала роскошью - мерцающий порфир, резьба, прекрасные гобелены с изображением самых сладострастных сцен из классической мифологии: превращение Ио в корову, Европа и бык, Даная и золотой дождь - это была самая обычная оргия. Лишь сладкий голос и искусная игра Аталанте отличали эту компанию сластолюбцев от других подобных сборищ.
Леонардо не мог не заметить и трёх пар, занимавшихся любовью на одной богато украшенной кровати; и его не слишком удивило, что одной из женщин оказалась та самая служаночка, что так пленила Никколо.
"Где же Сандро и Никколо?" - подумал он. Ему надо бы отыскать их.