- Леонардо, нет! - вскрикнул Сандро.
Но победила Леонардо Джиневра. Она повлекла Николини прочь, вцепившись в его рукав, как ребёнок, - а Леонардо остался стоять в одиночестве.
Николини остановился в отдалении, повернулся к Леонардо и сказал:
- Мне не нужны телохранители, чтобы защититься от твоей шпажонки. Но прошу тебя - сделай так, как говорит мадонна, и это пойдёт во благо всем нам.
И он увёл Джиневру. Они скрылись из виду за баррикадой, на людной площади. Леонардо так и застыл на месте с клинком в руке.
- Идём, - позвал Сандро. - Пошли в "Дьявольский уголок". Нам бы надо выпить... и поговорить.
Леонардо не ответил. Он смотрел на тысячи людей, преклонивших колена перед настоящей, священной иконой Божией Матери. Проповедник говорил с повозки, как с кафедры, прижимая икону к груди. За ним гигантским видением вздымалась статуя из папье-маше, карнавальная игрушка, которую помогал делать Леонардо. Её грандиозность подчёркивали тысячи горящих, высоко поднятых факелов, статуя обратилась в творение из чистого и святого духа, ибо как столь великолепный и совершенный образ мог быть сделан из простого дерева, бумаги, красок? Кающиеся, равно богачи и бедняки, молили о прощении. Многие сжимали кресты, и их общая коленопреклонённость казалась частью какого-то танца. Крича и жестикулируя, они тянулись к virtu утраченного духа, умоляя и умиротворяя святую икону, чьи слёзы пролились над Флоренцией, затопив её бедой.
- Леонардо, - сказал Сандро, - ты не мог победить Николини.
Леонардо рывком обернулся к нему, словно вместо Николини собирался пронзить шпагой друга.
- Он не дурак, - продолжал Сандро. - В тени за мной прятались трое.
Леонардо только и мог, что кивнуть. Скрывая разочарование и унижение, он отвернулся от Сандро - и увидел перед собой Никколо.
- Никко! - ошеломлённо воскликнул Леонардо. - Я же велел тебе оставаться у повозок. Что ты скажешь в своё оправдание?
Никколо молча отвёл глаза.
- Объясни, почему ты ослушался, - настаивал Леонардо.
- Я не ослушался, Леонардо, - сказал Никколо, всё ещё потупясь, будто боялся взглянуть на своего мастера. - Но ты убежал и бросил меня... Я только хотел помочь тебе... если тут опасно.
- Прости, - пристыженно прошептал Леонардо.
И тогда юный Макиавелли нашёл его руку и крепко сжал, точно понимая природу боли, до которой ему ещё было расти и расти.
Глава 3
СИМОНЕТТА
Сколь нежен обман...
Никколо Макиавелли
- Идём, Леонардо, мы не можем торчать здесь вечно, - сказал Сандро, но Леонардо, будто не слыша друга, всё смотрел во двор Дуомо.
Соединённые тьмой и тенями, Дуомо, Кампанилла и Баптистерия словно качались в освещённой факелами ночи, окутанные пеленой тумана. Дуомо теперь был зелёным и розовым, его аркады вздымались над вратами Брунеллески, в его глубоких окнах, как в зеркалах, отражались костры кающихся, которые останутся на площади на всю ночь - молиться. Ближние крыши хоть и не горели, но дымились. Раненых и мёртвых благословили и унесли в церковь; монашки заботились о живых и молились за тех, кого "Богоматерь на руках своих унесла на небо".
Хотя не видно было ни Лоренцо, ни Джулиано, но Товарищи Ночи и armeggiatori Медичи верхами прочёсывали округу, чтобы очистить её от нищих и карманников. Обнажённые сверкающие клинки были у них наготове, и они проезжали сквозь толпы верующих, как небесные воины, чтобы жестокостью и страхом возвратить народу порядок. Те, кто не молился или просто не стоял на коленях, рисковали попасть под удар. Почти все горожане бежали в панике, когда начались взрывы, но примерно с тысячу людей осталось, и их цветочные гирлянды и церковные свечи розарием окружали собор. Мастеровые, хозяйки, крестьяне, патриции, шлюхи и магдалины - все вместе молили virtu Мадонны, молили вмешаться и развеять дурное знамение, принесённое Флоренции упавшим голубем. Образ Богоматери, крепко охраняемый людьми Медичи, всё ещё был в центре площади. Она по-прежнему озирала молящих слепыми нарисованными глазами.
Принесённый слабым, едва ощутимым ветерком запах лилий смешивался с едкой вонью пепелища.
- Мастер Леонардо, ты видишь там впереди то, чего не видим мы? - спросил Никколо, выпуская наконец руку Леонардо.
- Что я там вижу, юный Никко?
- Знай я ответ, мне не нужно было бы задавать вопрос.
- Я смотрел в себя. Хотя глаза мои смотрели на то, что перед нами, виделя лишь свои мысли. Тебе это понятно?
- Конечно. У меня была тётка, которая спала с открытыми глазами, как сова, но не прекращала храпеть, даже если мочились ей на ноги.
Леонардо улыбнулся, потом повернулся к Сандро и кивнул ему, безмолвно извиняясь.
- Но если я смотрю не видя, это значит, что я... во тьме, - продолжал Никколо. Леонардо снисходительно глянул на мальчика, но тот продолжал: - Эта тьма в моей душе, и я чувствую, что будто вот-вот свалюсь с края отвесного утёса в абсолютный, извечный мрак. Однако порой я хочу упасть. - Мальчик пристально всматривался в Леонардо, как тогда, когда Леонардо впервые увидел его рядом с Тосканелли в студии Верроккьо. - Ты сейчас чувствуешь себя так же - из-за этой дамы, Джиневры?
- Да, Никколо, - сказал Леонардо ласково и уважительно, - именно это я и чувствую. - И обратился к Сандро: - Расскажи мне всё, что знаешь. Я не принимаю того, что сказала она.
- Однако, боюсь, Леонардо, тебе придётся это принять, - отозвался Сандро. В это время вокруг носилок началась суматоха. - Кажется, Деве и впрямь не везёт; давай-ка уйдём отсюда, пока не стряслось ещё какой-нибудь беды.
- Согласен, - кивнул Леонардо. - Нам надо поговорить.
Но тут Никколо крикнул, что сейчас вернётся, и нырнул в толпу, исчезнув в стороне повозки с колёсами-львами. Леонардо успел лишь сердито что-то крикнуть ему вслед.
- Плохая из меня нянька, - пробормотал он. - Пошли, отыщем его и уйдём отсюда. Один раз я уже потерял его в толпе; больше я этого не сделаю. - По крайней мере на миг Леонардо забыл о себе; и его непокой и любовная боль унялись.
Леонардо и Сандро пробирались через толпу, что плотным кольцом сомкнулась вокруг caroccio. Armeggiatori и вооружённые, в алых одеждах и доспехах inquisitori образовали внутренний круг, и всякий, кто осмелился бы подойти ближе, был бы сражён взбудораженными священниками или желающими выслужиться сторонниками Медичи. Что там происходит - увидеть было трудно, иное дело - услышать: слухи расходились в толпе, как щёлок в воде.
Молодой крестьянин из окрестностей Сиечи спрятался в церкви; когда ракеты погасли, он выбрался в неф, проник за ограду алтаря, взбежал по ступеням и набросился с долотом на мраморную статую Богоматери. Выбив ей правый глаз, он обнажил гениталии и помочился на пьедестал. Остолбеневшие было стражи выволокли его из церкви и били, пока он не лишился чувств.
- Мы должны найти Никколо, - встревоженно сказал Леонардо. Он боялся за мальчика. Толпа озлобилась, и Леонардо казалось, что он тонет в кипящем море ярости. Все жаждали крови и кричали: "Еbrео, ebreo, ebreo!", что означало: "Еврей".
Вдруг толпа разразилась воплями, и крестьянский мальчишка был вытолкнут на окружённый людьми caroccio - тогда Леонардо и Сандро смогли разглядеть его.
Правую кисть ему отрубили и швырнули в толпу, и, пока она летела, из неё брызгала кровь; кто-то подхватил обрубок и швырнул дальше. Мальчик был худой, костлявый, с длинными грязно-бурыми волосами; лицо его было залито кровью и уже опухло от побоев. Было видно, что нос у него сломан. Рука его была вытянута, рот непонимающе приоткрыт - словно он только что очнулся и увидел, что у него ампутирована кисть. Лицо его исказила гримаса смерти.
Факелы окружали его слепящим нимбом. Вооружённые armeggiatori сидели в сёдлах и наблюдали - они не станут вмешиваться. Беззубая старуха с поредевшими седыми волосами подняла повыше икону, чтобы образ Богоматери стал свидетелем того, что сейчас произойдёт; в то же время пятеро крепких мужчин схватили мальчишку за руки, ноги и за волосы, а грязный головорез, скорее всего карманник, запрокинул назад его голову. Потом ещё один - не из крестьян, потому что одет был в камзол, изукрашенный бляшками и драгоценными камнями - под крики толпы помахал долотом. Он преклонил колена перед иконой, перекрестился долотом - и выбил им правый глаз мальчишки.
И снова толпа зашлась от криков восторга. Глаз щенка за глаз Девы, рука, осквернившая её, отрублена - это должно удовлетворить Святую Деву.
Её - возможно; но Леонардо понимал, что толпе этого будет мало. Он протискивался вперёд, обезумев от страха за Никколо - в свалке, которая вот-вот начнётся, с ним наверняка приключится беда. Сандро проталкивался следом. Сердце Леонардо бешено колотилось, в голове мелькали образы: Джиневра, всё время Джиневра, то взятая Николини, то искалеченная этой чернью, что обратилась в тысячеглавое чудовище с одной мыслью и одной целью - убивать.
Его внутреннее око не закрылось. Он видел Джиневру в оковах, в мучениях, брошенную на произвол судьбы.
А он не мог прийти к ней на помощь.
Леонардо смотрел на крестьянского мальчишку, распяленного как парус - из правой глазницы, накапливаясь, стекала кровь - и ему чудилось, что он видит Никколо, что это у Никколо выбили глаз, и кисть Никколо, как птица, порхала над толпой.
Но он также чувствовал и силу, пыл, притягательность толпы. Возможно, Богоматерь и в самом деле управляла всем этим, и освещённый факелами образ на самом деле отражал её святой скорбный дух.
- Вот ты где, Леонардо! - услышал он крик Зороастро. - Посмотри, кого мы нашли!