Мы сошли с платформы и спустились по ступенькам.
- Представляешь, оказывается, у нас есть книга Эллен Куэрк! Вернее, не у нас, а у тебя, - поправилась жена. - А называется она… "Жизнь женщины", что ли?
- Близко, но не совсем, - сказал я. - "Женская доля".
- О чем она?
Пришлось задуматься. Великий труд Эллен Куэрк я не читал и, думаю, не читал ни один человек на свете. Эта книга вроде "Улисса" или "Подходящего жениха", которые вы открываете, "потому что нужно", но, не понимая, о чем речь, с легким сердцем закрываете на пятнадцатой странице. Однако, не желая казаться неучем в глазах человека, мнением которого я дорожу, я проговорил:
- Ну, в общем, это автобиографический роман о женщине, которая чувствует себя вдвойне отвергнутой: во-первых, потому что женщина, а во-вторых, потому что лесбиянка.
- Это я знаю. Так на обложке написано. Застигнутый врасплох, я решил ей отомстить.
- Что, Джина, только обложки рассматриваешь? Хоть раз на целую книгу замахнись!
Она рассмеялась и в шутку меня ударила. Мы вышли на стоянку. Половина третьего, солнце нещадно плавило асфальт.
- Как думаешь, к чему это приведет? - спросила супруга, когда мы устроились на раскаленных сиденьях белой малолитражки. За рулем, естественно, Джина.
- К чему приведет что?
- Ну, то, что тебя наградили… Наша жизнь как-то изменится?
Она имела в виду: "Как это отразится на семейном бюджете?" Я вздохнул.
- Дорогая, точно не знаю. По крайней мере какая-то известность появится. Теперь я не просто хлыщ, а хлыщ-лауреат. Думаю, этой псевдославой неплохо воспользоваться и взяться за книгу…
Вот уже несколько лет я пытаюсь написать серьезную работу о том, что мужчины-представители среднего класса так и не приняли феминизм, а для достижения своих низких целей просто научились притворству и политкорректности. Рабочее название книги - "Тайный шовинист"… Тема довольно скучная, и я понимал: если в ближайшем будущем я не найду такого же скучного издателя, она утратит актуальность, ведь на дворе 1994-й, и образованные люди подустали от сексуальной тематики. Сейчас еще изображают вялый интерес, однако вскоре даже притворяться перестанут. Мужчины и женщины начнут считать друг друга людьми непонятными, заблудшими и годными лишь для случайных связей.
- Гай, откуда ты материал возьмешь? - Нечаянно проскочив на красный свет, Джина нахмурилась. - Пойми меня правильно, тема, конечно, интересная, но… о ком ты будешь писать? Где эти "тайные шовинисты"? То есть они наверняка существуют, просто я ни одного не встречала.
Я малодушно промолчал.
В небольшом особняке, что в Хейзл-Гроув, графство Чешир, мы жили втроем: Джина, ее младшая сестренка Натали и я. Поженились мы четыре года назад, когда была жива моя теща, а теперь, увы, остались только две темноволосые сестренки, которым нравилось иметь в доме поборника феминизма. Каменный особняк знавал трагедии, но я был в нем вполне счастлив, пописывая дрянные статьи в окружении женского смеха, музыки и тампонов. Любителям примет сообщаю точный адрес: Шепли-драйв, дом тринадцать:
Когда мы выбрались из машины и подошли к двери, Натали, открыв окно спальни, устроила нам душ из розовых лепестков. Еще она испекла торт, украшенный глазурью, поверх которой разноцветными "Смартиз" выложила "Мой Гай". Я сразу понял: надпись - ее работа, потому что буквы получились кривоватыми. Все, что делала Натали, выходило нетвердым и кривоватым.
Затащив на кухню, Натали игриво ткнула меня в живот.
- Ты молодец, настоящий умник!
- Да, он настоящий умник! - сжимая меня в объятиях, эхом отозвалась Джина.
Натали, последовав примеру сестры, повисла у меня на шее: чуть не задушили в любви и восхищении. В ту пору это случалось почти каждый день.
Несмотря на ужасное недомогание, Джина решила приготовить праздничный пудинг. Мы с Натали пытались ее отговорить: мол, зачем, торт есть, к тому же она плохо себя чувствует. Увы, эффект получился скорее обратным: Джине показалось, что мы считаем ее неумехой и боимся ее десертом отравиться.
Пришлось поспешно освободить кухню.
Натали поднялась наверх принять душ и поговорить со мной. "Душевые разговоры" начались, когда моей будущей свояченице было пятнадцать.
Само собой, я на нее смотрел, но по мере возможности не слишком пристально, чтобы не приняли за мерзкого извращенца, подглядывающего за красивыми женщинами. И так всякий раз, когда Натали принимала душ, я сидел на стульчике у ванны, откуда открывался великолепный вид на происходящее, вперив глаза в предусмотрительно прихваченный журнал. Оказывается, просто листать журнал достаточно для того, чтобы изобразить этакую мирную, добродушную отчужденность.
Сегодня я выбрал издание для мужчин-сторонников феминизма под названием "Ахиллесова пята". На обложке красовался броский анонс: "Гай Локарт: "Мужчины не умеют показывать чувства". Я прочитал статью вслух, время от времени поднимая глаза, чтобы проследить якобы за реакцией девушки, а на самом деле - за процессом мытья.
Бот что там говорилось. "С раннего детства меня учили: мальчики не должны целоваться с мальчиками. Бена (он мой брат, на два года старше) учили тому же. К сожалению, когда в четыре года я пошел в детсад, я казался брату неотразимым, и во время прогулок он подлетал ко мне и чмокал в щеки. Пришлось пожаловаться родителям, которые отвели Бена в сторону и со всей строгостью объяснили: "Мальчики не должны целоваться с мальчиками".
- Что? Это правда?
- К сожалению, да.
- Твой брат Бен, этот надутый мачо, целовал тебя в щеки?
- Да, довольно часто и страстно.
- А родители взяли и запретили… Гай, какой ужас! Она яростно мылила лобок, а я притворился, что изучаю раздавленную на душевой занавеске муху.
- Бену следовало родиться итальянцем, тогда он мог бы сколько угодно меня обнимать.
- Был бы он моим сыном, - негодующе сказала Натали, - я точно не стала бы наказывать за проявление братской любви!
Она во второй раз мыла несуществующую грудь, и я увидел, как темные зернышки сосков стали по стойке "смирно". Поспешно заглянув ей в глаза, я прочел в них удивление. Натали знает, что я смотрел, более того, я прекрасно знал, что она знает.
От отчаяния даже во рту пересохло.
- Как дела со скрипкой?
Натали не ответила и лишь таинственно улыбнулась. Черт, она мне на колени глядит! Оказывается, "Ахиллесова пята" соскользнула на пол, и ничто не защищало промежность от взгляда девушки. Свояченица насмешливо наблюдала за пульсирующей выпуклостью, что образовалась у меня на брюках.
Праздничный ужин прошел весело, хотя Джина почти не ела. Ей много нельзя: аллергия. Натали ела сколько хочется, а вот у ее сестры аллергия на все, включая саму жизнь.
Мы открыли бутылку австралийского шампанского, которое оказалось таким хорошим, что я тут же проникся симпатией к австралийцам. К сожалению, Натали поставила новый диск с саундтреком к какому-то дрянному фильму о женщине, с утра до ночи игравшей на пианино. Главная героиня немая, поэтому, чтобы излить душу, использует музыкальный инструмент. Увы, наделе это похоже на занудное бренчание, так что довольно скоро я пожаловался:
- Натали, ты что, весь вечер будешь терзать нас этой дрянью?
Как ни странно, девушка не обиделась.
- Нет, конечно, - поднимаясь из-за стола, кротко проговорила она. - Что ты хочешь послушать? Только скажи, и я поставлю.
- Так нельзя, Нат! - откусив кусок пудинга, возмутилась Джина. - Нельзя постоянно уступать Гаю…
- Сегодня можно! Это ужин Гая, праздник в его честь! - Натали театрально поклонилась мне из-за стойки с дисками. - Ну, что бы ты хотел послушать?
Особых предпочтений у меня не было, и я, как подобает мужчине, уступил. Мы слушали дрянной диск до тех пор, пока не догорели свечи, оставив нам серые тени огромного грустного дома.
Неожиданно Натали заговорщицки улыбнулась сестре.
- Ну что, спросишь?
Джина украдкой взглянула на меня и захихикала.
- Нет, сама давай!
Натали тоже захихикала, и сестры затеяли шумную, веселую возню.
- Обманщица! Обещала ведь…
- Я передумала!
Такая околесица могла продолжаться еще долго, и я не выдержал:
- О чем вы? Что вы смеетесь?
После очередного приступа хохота Джине удалось взять себя в руки.
- Хотим кое о чем тебя спросить… - давясь смехом, прохрипела она. - Вернее, это Натали хочет.
Та истерически захохотала.
- Нет… - схватилась за живот она. - Сама спроси!
- Ну все, хватит, забыли! - вздохнул я, поднялся и стал убирать посуду.
Не ожидавшие такой реакции сестры мигом протрезвели.
- Нет, сядь! - серьезно сказала Натали.
- Сядь, Гай, - вторила ей Джина, - это очень важно.
- А почему вы смеетесь, раз важно?
- Важно, но просить неловко, - пояснила Джипа, нежно сжав мою руку.
- Вы что, лейбористских газет начитались: "Важно, но говорить стыдно"?
- Не умничай, не надо, - взмолилась жена. - Натали хочет с тобой поговорить.
Я посмотрел на свояченицу: она сидела, зажав рот рукой, и щеки с каждой секундой становились все краснее.
- А по-моему, не хочет, - возразил я. - Просто старается не смеяться.
Впрочем, любопытство взяло верх, и я позволил жене усадить себя за стол. Пришлось подождать, пока Натали промокнет слезы бумажной салфеткой.
- Гай, мы обе тебя любим.
- О, спасибо…
- Хотя ты и ворчливый брюзга! - Джина ткнула меня в бок. Очень в стиле моей жены: только Джина и ее кумир Клифф Ричард могут сказать "ворчливый брюзга" без зазрения совести.
- Ну, - подал голос я, - так в чем дело?