А медсестра Таня Усольцева, возвращаясь к прошлой жизни, и деньги вспомнила прошлые: ужас, это же миллион по-старому!).
— Молодец, не забываешь нас, — похвалила Могила, оценивающе разглядывая набитые продуктами пакеты. — Только давай лучше завтра, а то все у же разъехались, кого я тебе позову?
Сказано было сильно. В общаге, где жили три сотни медсестер… Как говорится, много званых, мало избранных.
— Ну, давай завтра, — согласилась Татьяна. Главное сделано: Любка, большой авторитет среди медсестер, теперь знает, зачем она приехала, и не позволит злым языкам строить оскорбительные предположения.
— А твой-то где, уехал? — спросила Любка.
Татьяна почувствовала себя как разведчик, допуетивший прокол при составлении легенды. У жены, хозяйки большого дома, нет времени, чтобы двое суток подряд болтаться в общаге. Если, конечно, ее из этого дома не выгнали.
— Уехал, уехал, потом расскажу. Люба, у тебя не краски — дырочки от гвоздей замазать?
Хозяйственная Любка стала объяснять, что краской не отделаешься, дверь придется шпаклевать, и опасный вопрос был замят. Войдя в квартиру, Татьяна без сил привалилась к двери и каблук о каблук сковырнула тапочки.
Казалось, что на ней возили воду, а ведь Любка не подлавливала ее нарочно — само получилось. Теряю форму, подумала Татьяна.
Линолеум под босыми ногами показался теплым.
Промерзла она так сильно, что перестала замечать холод.
Сняв не просохшие джинсы, пустила воду в ванну, добавила пены, попробовала воду рукой — тепленькая, попробовала ногой — кипяток! Пришлось напустить воды похолоднее и добавлять горячей потихоньку. Татьяна никак не могла согреться — сидела, поджав ноги и уткнув холодный нос в колени. Ее трясло.
Маленький рост имеет свои преимущества. В сидячей ванне можно лежать (сейчас лягу, только согреюсь), в джакузи на змеедаче — плавать. Кроссовки покупаешь в «Детском мире», отрез на платье берешь вдвое меньше, чем толстушки. Мужчины тебя носят на руках, и неизвестно, кому это приятнее — тебе или им. Словом, хорошо быть женщиной карманного формата. Живешь и радуешься. Пока гинеколог не говорит: «У вас инфантильная матка».
Из глаз у Татьяны закапало. Слезинки пробивали темные дырочки в розоватой пене. Как она ждала этого ребенка! У нее инфантильная матка, у Змея ослабленное семя. Беременность была чудом, и Змей в чудо не поверил, а поверил своему житейскому опыту. Еще бы, когда две жены наставили ему рога… Опять Вика! Если бы не она, Змей не стал бы таким ревнивцем. Припоминать ему первую жену глупо: когда они поженились, Татьяны еще на свете не было. А вот Вика отравляла ей жизнь абсолютно всем: и тем, что вышла за Змея, и тем, что развелась, и тем, что была счастлива со вторым мужем. Окажись Викин Сергей неудачником, Змей, как и всякий мужик, выкинул бы изменницу из головы. Татьяне он говорил:
«Тебе нравился сочинитель Кадышев, а ей — молодой хер. Вот вы и получили, что кому нравилось». А позавчера эта спасительная для самолюбия Змея схема рухнула.
Викин Сергей, оказалось, помимо прочего, имеет еще и голову на плечах и к своим тридцати годам добился большего, чем сочинитель Кадышев в его возрасте. Ясно, почему Змей взбеленился.
Татьяна выключила тонкую струйку горячей воды и растянулась во весь рост. Наконец-то ей стало тепло.
С чуть слышным шорохом лопались пузырьки пены, из отдушины бубнили два голоса, мужской и женский. Моются, что ли, вдвоем?.. Мысли начали путаться: Змей, Сергей, Вика, снова Змей. Или вот еще проблема — Барсуков опять пристает. И ведь нужна ему не сама Татьяна, а контроль над ней. Нужно лишний раз убедиться в том, что она по-прежнему своя душой и телом, всем довольная и на все готовая. До встречи со Змеем Татьяне это даже нравилось.