Растрясти Виктошку — тысячи полторы у нее за щечкой наберется, — подзанять, и можно купить иномарочку.
В динамике долго тилиликал сигнал вызова. Спят еще.
— А, это ты… — Голос у Змея был непонимающий: мается с бодуна, все забыл.
— Здравствуйте, Владимир Иванович! — Сергей раскланялся в телекамеру над воротами. — Я насчет интервью.
— Мне бы, профессор, ваши проблемы, — болезненным голосом откликнулся Змей. Щелкнул замок. — Греби к даче, сейчас выйду.
Сергей распахнул калитку и со вчерашним наивным удивлением, что все это принадлежит одному человеку, вошел на территорию. Сказать «участок» не повернулся бы язык. Сколько стоит полгектара земли под Шереметьевом? Сколько, едрена мать, вбухано в дорогу — километра три от шоссе? А в простенький дощатый забор — два метра высотой, доски толщиной в палец, дачный поселок можно построить? Это вам не миллион, который, по слухам, заработал Змей ударным писательским трудом. Это вам советская халява.
Кадышев шел навстречу в накинутом поверх тельняшки армейском бушлате. Аскет, военная косточка. Сергей поймал на себе гадливый взгляд, впрочем, специально для него не предназначавшийся: было видно, что старику просто плохо. Сошлись, молча пожали руки, и Змей категорическим тоном приговорил:
— Будешь пить — будет интервью.
— Я за рулем, — стараясь, чтобы это не звучало как отказ, сообщил Сергей.
Змей понял правильно: не отказывается, но некуда девать машину.
— Пойдем, гараж тебе открою. Хотя твое корыто итак не угонят. Позвони своей, что у меня заночуешь.
«Свою» Змей выделил голосом: «Вчерашнее забыто — твоя, признаю, и даже дерябнуть с тобой готов за смычку литературных поколений».
— Она знает. Сама предупреждала, что вы меня будете оставлять.
— Помнит мои обычаи, — расцвел Змей и, приобняв Сергея за плечи, потащил к дому. — А главный обычай у меня знаешь какой? «Поработал — промой установку». — Он постучал себя по лбу и добавил совсем по-свойски, как будто уже оприходовали первую бутылку:
— Не восстанавливается, сволочь. Геморрой восстанавливается, а серые клеточки — нет. И в этом видна вся нерациональность эволюции. Если бы нас, как считают некоторые, спроектировал господь или инопланетяне…
Сергей на ходу потащил из сумки телекамеру.
— Это еще зачем? — изумился Змей.
— Для себя. Проходные интервьюшки пишу на диктофон, а что хочется сохранить — на видео, — подольстился Сергей.
Змей чиркнул по нему быстрым взглядом и опустил глаза. Чует подвох. Не форсировать, приказал себе Сергей. Выпьем, он расслабится, тогда…
— Камера любительская, — заметил Змей.
— Да, формат Ви Эйч Эс, непрофессиональный. Никуда это не пойдет дальше нашего дома.
Сергей, конечно, заранее обдумал, как объяснить, почему пришел с телекамерой, но «наш дом» родился только что, в предложенном Змеем разговоре намеками, и пришелся как нельзя кстати. Старик опять заулыбался.
Судя по всему, решил, что это Виктошке, а никак не Сергею хочется иметь его видеозапись. Пускай так думает, раз ему приятно.
Было время, он Змея ненавидел. В армию пошел из-за него, хотя мог и отмазаться: Виктошке, видите ли, нравились офицеры — фрейдизм, детские воспоминания, когда папа-профессор возвращался с полигона, одетый в форму (а был всю жизнь гражданским — просто шпак среди военных бросался бы в глаза, вот его и обряжали). Виктошке он привозил шоколадки, она, понятно, ждала…
И в отдаленном итоге выскочила замуж за мундир и седины, похожие на папины, а лейтенанта Левашова отправили служить, куда Макар телят не гонял. Полковников он с тех пор на дух не переносил, подозревая каждого в Змеевых грехах. А со Змеем теперь примирился как победитель с побежденным.
В дверях Змей гостеприимным жестом пропустил Сергея вперед.