- Все это говорится, конечно, не о пане Ружице… я никого не хочу обижать… может быть, он и прекраснейший человек… только богатство, которое порождает такие плоды…
Он хотел удержать слово, которое готово было сорваться с его языка, но тщетно.
- Эти большие состояния, чтобы чорт их побрал!..
Пан Корчинский отодвинул стул и встал.
- Бенедикт! - тихо простонала пани Эмилия, - я не хочу… о, боже мой… я не могу слышать такие выражения… подобные мнения о таком человеке… не могу… я…
Она хотела, было встать со стула, но не могла. Ноги подкашивались под ней, горло сдавили судороги.
- Что такое? - с удивлением спросил Бенедикт. - Что случилось?
Но Кирло уже подскочил к хозяйке дома и с заботливым состраданием взял ее под руку, а под другую руку ее подхватила Тереса. Так они втроем прошли через всю столовую, а Бенедикт застыл, как вкопанный, уставясь им вслед.
- Во имя отца и сына… чем я ее обидел? Опять расхворается, чего доброго.
В эту минуту кто-то схватил его руку и прильнул к ней горячими губами.
- Отец, - тихо сказал Витольд, - поцелуй меня… прошу тебя.
Что-то нежное, мягкое мелькнуло в печальных глазах Бенедикта, хотя он сурово нахмурил брови.
- Уже, не за то ли, что я угодил тебе, выбранив этого лежебоку, ты готов простить мне мои вины?
Витольд, не выпуская из своих рук руку отца, повторил:
- Отец, поцелуй меня!
Пан Бенедикт крепко поцеловал покорно наклонившуюся к нему голову юноши. На губах его мелькнула улыбка, но безрадостная, почти горькая.
- Голова у тебя горячая, - заметил он.
Но Витольд, кажется, не слыхал этого двусмысленного замечания. Со словами, которые пан Бенедикт произнес за ужином, и с отцовским поцелуем к нему вернулась обычная живость и веселость. Он ухватил Марту, которая прятала в буфет недопитые бутылки, закружил ее вокруг себя, потом, под смех, брань и кашель старой девы, подскочил к стоявшей у окна Юстине.
- Знаешь, Юстина, - заговорил он быстро, сверкая глазами и стуча кулаком по ладони, - этот Кирло не что иное, как паразит, лизоблюд, шут, раб золотого тельца, плезиозавр, мастодонт, допотопный зверь! Если бы я мог, то подобных людей одной рукой взял бы так… за волосы, а другой за горло - и трах… голову на сторону!
Юстина расхохоталась.
- Попробуй произвести этот опыт над цыпленком, - сказала она, - тогда я поверю, что ты можешь сделать то же и с паном Кирло.
- Честное слово! - еще более кипятился студент. - Ведь это, милая моя, позор для всего живущего! Если б не такие, как он, человечество шагнуло бы далеко, далеко… А нас это не может не интересовать… Ты, может быть, не понимаешь, Юстина, как нам дорога идея… идея, человеческое достоинство, свобода… Я за это в огонь бы прыгнул, от родного отца мог бы от…
Он не договорил, сдержался и пристально посмотрел Юстине прямо в глаза.
- Послушай, ты, в самом деле, пойдешь замуж за это дырявое сито?
Юстина снова засмеялась.
- Ты так выражаешься, Витольд…
- Знаешь отлично, о ком я говорю… Ну, за этого вылощенного франта, если посватается, пойдешь?
Девушка пожала плечами.
- Милый мой, - медленно ответила она, - разве я могу оттолкнуть от себя такое великое неожиданное счастье… такую честь и благодеяние? Подумай сам, возможно ли это?
Витольду казалось, что в ее словах слышится насмешка, но лицо Юстины было серьезно, даже сурово, глаза светились необычным светом.
Он махнул рукой.
- Э! Ну, тебя! С женщинами ни в чем нельзя быть уверенным! Как будто ты девушка рассудительная, а что у тебя в голове, - разве я знаю? Вас воспитывают бушменками, и вы все на свете готовы отдать за то, чтобы вас получше татуировали. Но прежде чем ты сделаешься большой барыней, пойдешь к Эльжусе на свадьбу, а?.. Марыня там тоже будет. Я думаю, пани Кирло согласится отпустить Марыню под надзором тети Марты, а тетю я уж сам берусь уговорить…
В это время над ухом Витольда раздался тоненький, почти детский голосок:
- Видзя, и меня возьмите на свадьбу… Зося столько мне о ней наговорила. Она родственница жениха… Говорит, танцовать будут… и я хочу танцовать!
- С величайшей охотой! - закричал Витольд. - Хоть раз в Корчине увидишь что-нибудь, кроме дома и сада.
- Не насмехайся, Видзя, - жаловалась девочка, надувая бледные губки: - мне так скучно… скучно постоянно сидеть у мамы в будуаре или ходить по одним и тем же аллеям…
- Скажите! - немного насмешливо улыбнулся Витольд. - От земли два вершка, а уже скучает! Уж не начинаешь ли и ты страдать расстройством нервов, моя… будущая бушменка?
Девочка не переставала жаловаться:
- Ну, да, да! Голова у меня часто болит! Веришь ли, Видзя, я предпочла бы лучше поскорей возвратиться в пансион: там хоть, по крайней мере, разнообразия больше… А все мое удовольствие здесь заключалось в том, что я тете Марте туфли вышила…
Ее бледное, малокровное личико расцвело улыбкой детской, беззаботной радости.
- Чудесные туфли! - повторила она. - Завтра отдам тете. Вот она обрадуется!
Девочка захлопала в ладоши, подскочила, обняла брата и снова начала умолять его жалобным голосом:
- Возьми меня, Видзя, на эту свадьбу… мне потанцовать хочется… Зося говорит, что там будет весело… она себе такое красивое платье готовит!..
Витольд задумался.
- Нужно просить мамашу…
- Попроси, милый!
- А сама ты, отчего не хочешь?
Девочка испуганно посмотрела на него.
- Я боюсь… не могу… мама огорчится и опять расхворается… Она всегда бывает больна, когда ей что-нибудь не понравится… Тебе легче попросить, ты умнее меня.
Спустя час Марта с треском отворила дверь своей комнаты и закричала Юстине с порога:
- Фокусы! Честное слово, арабские фокусы! На свадьбу с ними идти! Ластится, обнимает, целует, просит… "Пойдем, тетя, с нами к Богатыровичам на свадьбу, пойдем!" И смех и грех! Что этому мальчику в голову взбрело? Старые кости по свадьбам таскать! Вечный смех! А что я на этой свадьбе делать буду? На что я там нужна? Тьфу ты, напасть, какая! Пристанет этот Видзя и не отвяжется! Уф! Не могу!..
Марта, как ураган, носилась взад и вперед от кровати к шкафу. Трудно было сказать, какое чувство преобладало в ней в настоящую минуту, потому что старая дева то смеялась, то бранилась, то с досадой махала руками…
Юстина оставила свое шитье и ласково посмотрела на Марту.
- Конечно, вы пойдете с нами, - с поддельной серьезностью сказала она.
- Вечный смех! - начала горячиться Марта. - Зачем мне итти туда? Почему? Что я там забыла?
- Прежде всего, потому, что вы ни в чем не можете отказать Витольду, а во-вторых, эти люди - ваши старые знакомые.
Марта, как вкопанная, остановилась посредине комнаты. Ее черные глаза сверкнули, было, во тотчас же и погасли. Она опять заворчала, но уже гораздо тише:
- Старые знакомые! Это правда… и когда-то хорошие знакомые!.. Да когда, это было? Наконец, и продолжалось недолго… А теперь… Зачем? Затем разве, чтобы людей пугать? Явиться, как привидение с того света? Старые знакомые! Но вот вопрос: узнают ли они меня теперь? Да и я сама… узнаю ли я их? Вечное горе!..
Затихшая, грустная, она села против Юстины, по другую сторону стола, и, не спуская с нее глаз, в которых виднелись и горе, и смущение, как-то робко спросила:
- Как же это было? Откуда взялось? Зачем сегодня, скажи, прибегала дочь Фабиана и куда вы вместе умчались, как угорелые? И Витольд с вами был? Ничего не понимаю! Да что вы - в мужиков, что ли, обратиться хотите?
Дело было так: в этот день, еще задолго до захода солнца, когда Юстина после двухчасового аккомпанирования отцу пришла к себе в комнату и, не зная, что делать, бесцельно глядела в окно, дверь отворилась, и на пороге показалась Эльжуся в праздничном платье цвета бордо. Эльжуся остановилась, выпрямила свой крепкий стан, еще выше подняла вздернутый нос и заговорила:
- Принимают или не принимают? Если принимают, то добрый вечер, а не принимают - будьте здоровы! Очень хорошо. Я пришла пригласить вас на свежий мед…
Юстина пододвинула ей стул. Гостья уселась и затрещала:
- Этот лежебок Юлек спорил со мной, что у меня не хватит смелости явиться на панский двор, советовал мне итти в кухню и спросить, можно ли видеть панну?.. Ну, да я не такая! Что я - дворняжка, что ли, чтобы по кухням шляться? Очень хорошо. Пошла я себе прямой дорогой, через двор в сени, а тут уж и не знаю, куда итти, направо или налево?
На счастье в сени пришла Марта, сердитая-пресердитая, но Эльжуся вовсе ее не испугалась, да и чего было ей пугаться? Ведь она не воровать пришла. Очень хорошо. Да если б и самого пана Корчинского встретила, и тогда бы не испугалась, хотя он и аристократ. Он сам по себе, а она сама по себе. Живет она у родного, отца, чужого хлеба не ест, и никто не имеет права ни кричать на нее, ни издеваться над ней. Она боится только одного бога, после бога, - отца, а больше на всем свете нет ни одного человека, которого бы она боялась.
Эльжуся с любопытством оглянулась вокруг.
- Ничего особенного, - заметила она. - В нашей светлице, пожалуй, даже и лучше. Внизу, правда, покои хорошие, но и то уж не бог знает какие, разве только что полы светятся как зеркало. Да что ж мудреного, что у короля жена красавица! Очень хорошо.
Если сказать правду, да и то под величайшим секретом, отец приказал ей сходить на панский двор и попробовать пригласить панну Юстину к себе в хату. "Иди, как будто бы на мед попроси!" Очень хорошо. Кто вместе с нами работал, тот пусть и отдохнет с нами; кто нашей горечи отведал, тот пусть и нашего сладкого отведает. Но она знает хорошо, что собственно нужно ее отцу. Она засмеялась.