В конце улицы человек с салфеткой направил её в проулок, едва приметный и грязный. Дальше она шла полем, с трудом вытаскивая из глины ноги. Добралась до мрачного здания, напоминавшего сарай. Этот сарай отвечал всем требованиям конспирации: два входа и два выхода. Людвинская с благодарностью посмотрела на связного, пропустившего её в помещение. Ярко горела керосиновая лампа, подвешенная под самым потолком. К удивлению, делегаты почти все собрались. Значит, она приехала с последним поездом. Вот и Землячка, опередившая её. Она приветливо помахала рукой и продолжала спор с немолодым уже человеком.
Людвинская оглядела помещение. Накануне финские товарищи привели сарай в божеский вид: помыли, почистили, поставили скамьи. И всё же пахло сыростью, по стенам проступали грязные разводы.
Внимание её привлёк человек, которого она раньше не встречала в подполье. С открытым лицом. Крутым большим лбом. И удивительными глазами. Зоркими и умными. Одет он в поношенное пальто. Кепка засунута в карман. Незнакомец беседовал с товарищем Пека (он же Попов, секретарь городского комитета). Попов недоумённо приподнимал плечи, оправдывался. Незнакомец держал его за пуговицу пальто и чего-то настоятельно требовал.
Увидев Людвинскую, Попов поднял руку, приглашая подойти.
- Товарищ Таня, - представил он её незнакомцу. - Недавно прибыла из Одессы на подкрепление.
- Мы ещё потолкуем, и общими словами вам не отделаться, - сказал незнакомец Попову и повернулся к Людвинской: - Из Одессы? Это хорошо. Выкладывайте, что там у вас творят меньшевики?
Обаяние незнакомца было бесспорным. Карие глаза требовательно и внимательно ждали: "Кто-то из районщиков", - решила Людвинская и, забыв об осторожности, начала:
- Как всегда, демагогией занимаются. Нам работать мешают. Ну а мы меньшевиков из рабочих организаций вышибаем… - Людвинская увидела, как сузились глаза незнакомца.
- Это вы правильно делаете, - с лёгкой картавостью подтвердил незнакомец и повторил: - Очень правильно!
- В Петербург мне ехать не хотелось. К Одессе привыкла. Я там знала многие фабрики, да и с рабочими порта сдружилась. - Людвинская помолчала и, поняв, что незнакомец её слушает с вниманием, продолжала: - А сейчас рада, что в Питере обосновалась.
- В Питере работать проще? - поинтересовался мужчина, поглаживая лысеющую голову.
- Силы не приходится тратить на разговоры с болтунами да демагогами. Я на Путиловском. И наш кандидат в Думу тоже с Путиловского.
- С Путиловского? - переспросил мужчина. Правый глаз его прищурился, и на лице появилось испытующее выражение.
- Живёт в Московском районе, а работает на Путиловском. Полетаев… Тот самый, кого в Думу от большевиков прочат. - Она понизила голос и заговорила возбуждённо: - Владимир Ильич одобрил его кандидатуру. Полетаев - честный человек, народ его уважает. Я на заводе голос сорвала.
- Это почему?!
- Всё доказывала, что нужно голосовать за Полетаева, а не за Глебова, которого меньшевики прочат.
- А рабочие разве хотят голосовать за Глебова?! поинтересовался мужчина.
- Глебов - меньшевик… Заядлый… Его в Государственную думу от рабочих? Да Ленин нам голову оторвёт, - убеждённо закончила Людвинская. - Оторвёт и будет прав!
- Пожалуй, и правда оторвёт, - быстро ответил мужчина, и в глазах его вспыхнул весёлый огонёк. - А какие шансы у Полетаева?!
- Шансы! Фигура из трёх пальцев. - Людвинская, заметив недоумение на лице мужчины, мрачно подтвердила: - Шиш!
- Это в том случае, если большевики завалят агитацию. Нужно объяснить рабочим, почему важен свой депутат в Государственной думе.
- Конечно, пора начать агитацию не только на словах, но и на деле. - Людвинская подобрала прядку волос, упавшую на лоб, и, радуясь, что её мнение совпадает с мнением такого располагающего человека, решила порасспросить и его: - Вы из какого района? Ни в Московском, ни в Путиловском я вас не встречала. Память на лица у меня отличная, а вот вас не помню… Так откуда вы, товарищ?
- Да я там же работаю. - Мужчина старался уйти от прямого ответа. - В Петербурге и виделись…
- Конечно, в Петербурге… Это ясно. Дела-то все питерские. Нехорошо, товарищ, получается… Некрасива… Я всё откровенно выложила, а вы ничего не хотите рассказать, даже назвать себя не желаете.
Мужчина смягчился. В карих глазах полыхнули лукавые смешинки. Сказал примирительно и пожал руку:
- Ещё поговорим… Конференция-то не закончилась.
Хлопнула дверь. Потянул сквознячок. В сарай вошёл новый делегат. Незнакомец быстро взглянул на вошедшего и, чуть картавя, остановил его:
- Одну минуточку, товарищ! - И прежде чем отойти, вновь обратился к Людвинской: - Спасибо… Встретимся, и непременно, а пока будем драться за Полетаева. Да, именно драться!
Незнакомец хотел уйти, но Людвинская придержала его за рукав.
- Обождите, товарищ, - Людвинская оглянулась по сторонам и, боясь, что их могут услышать, сказала: - Ленин будет?! Не знаете?! - Вздохнула и закончила мягко: - Очень бы хотелось его послушать. Ещё в Одессе мечтала.
Мужчина развёл руками.
Людвинская села в уголок, стараясь, не выпускать из поля зрения своего недавнего собеседника. Кто он? По говору свой. Простой и приветливый. Дела знает хорошо. Сосед прервал её раздумья.
- Уходим… уходим… Передали распоряжение… Полиция может пожаловать…
В сарае началось тихое волнение. "Уходить… Уходить… Уходить…"
По небу проносились тучи, спасались от преследования неведомых и грозных сил. Дождь с остервенением лил.
Людвинская подняла воротник пальто и втянула голову. Глаза её следили за хрупкой цепочкой, которая вот-вот грозила распасться. Каждый шёл на расстоянии двадцати шагов. Она держалась своего соседа. Тот шёл, тяжело припадая на правую ногу.
Впереди показался недостроенный дом.
В доме большие комнаты. В одной оказались скамьи, в другой - круглый стол. Значит, финские товарищи приготовили и запасной вариант. Людвинская в изнеможении присела в последнем ряду. Ситцевым платком обтёрла лицо. Платок стал мокрым, пустила в ход и салфетку с заветной каймой.
- Слово для доклада предоставляется товарищу Ленину…
Слова донеслись издалека. Девушка подалась вперёд. Наконец-то Ленин! Забылся и долгий путь, и блуждания по городку.
- …Для чего большевики идут в Думу?! - Ленин говорил тихо, резко подчёркивая слова жестами. - Только для того, чтобы высоко держать знамя социал-демократии, чтобы вести непримиримую борьбу против контрреволюционеров всех видов и оттенков, начиная с союзников и кончая кадетами. И конечно, идут не для того, чтобы поддерживать октябристов и кадетов…
Людвинская с трудом приходила в себя. В выступавшем она узнала того незнакомца, с которым она только что откровенничала в сарае. Это был Ленин. Собранный. С волевым лицом. Ленин! А она-то обижалась да любопытством его донимала…
На мгновение ей показалось, что она поймала его взгляд, и вновь глаза полыхнули знакомой хитринкой. Лицо его побледнело, стали заметнее широкие скулы, а голос становился всё твёрже:
- Будучи представительницей наиболее передового, наиболее революционного класса современного общества - пролетариата, на деле доказавшего в русской революции свою способность к роли вождя в массовой борьбе, социал-демократия обязана всеми мерами содействовать тому, чтобы эта роль осталась за пролетариатом и в той новой стадии революционной борьбы, которая наступает, - в стадии, характеризующейся гораздо большим, чем прежде, перевесом сознательности над стихийностью. С этой целью социал-демократия обязана всеми силами стремиться к гегемонии над демократической массой и к развитию в этой массе революционной энергии…
В перерыве Людвинская подошла к Владимиру Ильичу Ленину.
- А, конспиратор! - шутливо приветствовал её Владимир Ильич, разгорячённый и состоявшимся выступлением, и встречей с товарищами, и тяжкими спорами. - Как же всё выложили незнакомому человеку! Мучаетесь! Ну и поделом!
- Я вам поверила! - не отрывая сияющих глаз от Владимира Ильича, ответила Людвинская.
- Поверила? Нехорошо поддаваться первому чувству, - не то шутливо, не то с укором проговорил Ленин. - Заезжайте в Куоккалу… Там продолжим разговор… Хорошо? - Ленин улыбнулся и что-то горячо начал доказывать Попову.
Летний день
1909 год. На этот раз её арестовали на улице. Она ещё не оправилась от пребывания в Литовском замке. Худая, с посеревшим лицом, а тут новый арест.
Солнце слепило глаза. Под усиленным конвоем Людвинская препровождалась в Дом предварительного заключения. Тюрьму строили как показательную: на Западе всё чаще раздавались голоса об ужасающих условиях тюремного заключения в России - высокая смертность, отсутствие элементарных удобств, скученность.