– Ха-ха-ха! – закатывается он. – Ничего себе корова, да еще бурая! Ха-ха-ха!..
– А о ком же разговор, реб Лейзер-Волф? Скажите, я тоже посмеюсь.
– О дочери вашей, – отвечает он. – О вашей Цейтл говорим мы все время! Ведь вы же знаете, реб Тевье, что я, не про вас будь сказано, остался вдовцом. Вот я и подумал: к чему искать счастья на стороне, связываться со всякими сватами и свахами, с чертом и дьяволом? Ведь мы же оба на месте, я знаю вас, вы знаете меня, сама она мне тоже нравится, я ее вижу по четвергам у себя в лавке, пробовал как-то заговаривать с ней, – ничего, видать, тихая… А сам я, как вы знаете, человек зажиточный, не сглазить бы; свой дом, кладовок парочка, хозяйство, сами видите, – грех жаловаться; есть еще запасец шкур на чердаке и деньжата кой-какие в сундуке… К чему нам, реб Тевье, цыганские штуки, хитрить да ловчиться? Давайте ударим по рукам – раз, два, три и – готово! Понятно вам или нет?
Когда он мне все это выложил, я онемел, как человек, ошеломленный неожиданной вестью. Сразу, правда, мелькнула у меня мысль: Лейзер-Волф… Цейтл… У него уже дети такие, как она… Однако я тут же сам себе возразил: помилуй, такое счастье! Такое счастье! Ведь ей хорошо будет! Правда, у него не очень-то щедрая рука. Но ведь это по нынешним временам, наоборот, большое достоинство! Как говорится: "Ближе всего человеку он сам", – кто добр к людям, тот недобр к себе. Нехорошо, правда, что уж чересчур он простоват… Но ничего не поделаешь! Не всем же грамотеями быть! Мало ли в Анатовке, и в Мазеповке, и даже в Егупце богатых и весьма уважаемых людей, для которых слово печатное потемки?
А все же, дай бог мне столько счастья, сколько почета им оказывают. Как в писании сказано: "Нет хлеба, нет и учения", то есть ученость – она в сундуке, а мудрость – в кармане…
– Ну, реб Тевье, – говорит он, – чего же вы молчите?
– А чего мне кричать? – отвечаю я, будто в нерешительности. – Это, реб Лейзер-Волф, понимаете ли, такое дело, которое нужно обмозговать как следует, со всех сторон. Это ведь не шуточки: первое дитя у меня.
– Вот именно, – говорит он, – именно потому, что первое дитя, не надо откладывать. Потом уж, с божьей помощью, вы сможете выдать вторую дочь, а там и третью. Понимаете?
– Аминь! – отвечаю. – И вам того же! Замуж выдать – не велика штука, дал бы только всевышний каждой своего суженого…
– Нет, – говорит он, – я не об этом, реб Тевье, я совсем о другом. Приданого я не прошу, а справить все, что девице требуется, это я беру на себя, да и вам, надо думать, кое-что перепадет…
– Фи! – отвечаю я. – Разговариваете вы со мной совсем, извините, как в мясной лавке. Что значит "перепадет"? Фи! Моя Цейтл, упаси бог, не такая, чтобы ее нужно было за деньги продавать. Фи! Фи!
– Ну что ж, – говорит он. – "Фи!" так "фи". Я, наоборот, хотел как можно лучше… Но раз вы говорите "фи", пусть будет "фи". Вам любо, так и мне хорошо. Главное, – поскорее бы, не откладывая, хозяйку, так сказать, в дом! Понимаете?
– За мной, – отвечаю, – остановки нет. Но ведь еще и со старухой надо переговорить. В таких делах – она указчица. Дело-то не шуточное, как в писании сказано: "Рахим оплакивает сынов своих", что означает: мать – превыше всего! Наконец и ее самое, Цейтл то есть, тоже не худо бы спросить… Как это говорится: всю родню на свадьбу отправили, а жениха дома оставили…
– Вздор! – отвечает он. – Спрашивать? Только сказать, реб Тевье! Надо приехать домой, сказать – так, мол, и так, – и сразу под венец, раз, два, три и – магарыч!
– Не скажите, реб Лейзер-Волф, не скажите! Девица – это не вдова…
– Ну, конечно, – отвечает он. – Девица – это девица, а не вдова… Но потому-то и надо заранее обо всем условиться. Тут, понимаете, и платья, и то да се, и всякая дребедень… А пока, давайте, реб Тевье, пропустим по маленькой, или не надо?
– Почему же нет? – говорю я. – Одно другому не помеха. Как говорится: человек – человеком, а вино – вином. Есть у нас в талмуде такое изречение…
И пошел сыпать изречениями якобы из талмуда… Одно, другое, все, что на ум взбредет: стихи из "Песни песней", из "Сказания на пасху"…
Словом, хлебнули мы горькой влаги, выпили честь-честью, по завету божьему. Тем временем курносая притащила самовар, и мы приготовили себе по стаканчику пунша. Беседуем по-приятельски, обмениваемся пожеланиями, калякаем насчет свадьбы, толкуем о том о сем и опять-таки о свадьбе.
– Да знаете ли вы, реб Лейзер-Волф, – говорю я, – что это за брильянт?
– Знаю, – отвечает он, – поверьте мне, что знаю. Если бы не знал, и говорить не стал бы.
А говорим мы оба разом. Я кричу:
– Брильянт! Алмаз! Сумеете ли вы ее ценить? Мясника в себе попридержите…
А он:
– Не беспокойтесь, реб Тевье! То, что она у меня по будням кушать будет, она у вас и по праздникам не едала…
– Чепуха! – говорю я. – Подумаешь, какое дело – еда! И богачи червонцев не глотают, и бедняки камней не грызут. Человек вы простоватый, сумеете ли вы ее ценить! Как она печет! Как рыбу готовит, реб Лейзер-Волф! Попробовать ее рыбу, – да ведь этого удостоиться надо…
А он:
– Вы, реб Тевье, извините, уже выдохлись. Людей не знаете, реб Тевье, меня не знаете…
А я – свое:
– На одну чашку весов – золото, на другую – Цейтл. Уверяю вас, реб Лейзер-Волф, будь у вас хоть двести тысяч, все равно вы и подметки ее не стоите…
А он опять:
– Поверьте мне, реб Тевье, вы – большой дурень, хоть вы и старше меня…
В общем, горланили мы таким манером, надо полагать, довольно долго, и оба были здорово навеселе, потому что, когда я заявился домой, было уже довольно поздно, и ноги меня плохо слушались… Жена моя, дай ей бог здоровья, сразу же почуяла, что я "под мухой", и отчитала меня по заслугам.
– Тише, Голда, не сердись! – говорю я, ног не чуя под собой от радости. Не кричи, душа моя, нас поздравить можно!
– Поздравить? С чем бы это? – отвечает она. – Проморгал бурую корову, продал ее Лейзер-Волфу?
– Хуже того, – говорю.
– Выменял на другую? Обманул Лейзер-Волфа? Некому его беднягу пожалеть…
– Еще хуже!
– Да говори же, – кричит она, – по-человечески! Смотри, пожалуйста, слова из него не вытянешь!
– Поздравляю тебя, Голда! – говорю я снова. – Поздравим друг друга! Наша Цейтл просватана!
– Коли так, – отвечает она, – значит, тебе не на шутку в голову ударило! Говоришь что-то непутевое. Выпил ты, видно, здорово!
– По рюмочке, – говорю, – мы, действительно, с Лейзер-Волфом пропустили да по стаканчику пунша выпили, но я еще в своем уме. Да будет тебе известно, Голда-братец, что наша Цейтл – в добрый час – просватана за него, за Лейзер-Волфа то есть.
И рассказал ей всю историю от начала до конца, как, и что, и почему, и о чем мы с ним говорили, не упустив ни одной мелочи.
– Знаешь, Тевье, – говорит жена, – а ведь право же, чуяло мое сердце, – да поможет мне так господь бог! – чуяло оно, что Лейзер-Волф звал тебя неспроста! Но я боялась и думать об этом, а вдруг окажется, что все это – мыльный пузырь. Благодарю тебя господи, спасибо тебе отец милосердый! Пусть же это и в самом деле будет в добрый час! Пусть она состарится с ним в богатстве и чести, потому что покойная жена Лейзер-Волфа, Фруме-Сора – царство ей небесное! – как будто не так уж счастливо жила с ним. Она – не к ночи будь помянута! – была женщина въедливая, да простит она мне, не умела ладить ни с кем, совсем не то, что наша Цейтл. Благодарю, благодарю тебя господи! Ну, Тевье! Что я тебе говорила, умник мой! Надо ли горевать человеку? Уж ежели что суждено, так оно само в дом приходит.
– Что и говорить! – отвечаю я. – Ведь есть такой стих…
– Что толку в твоих стихах? – говорит она. – Надо к свадьбе готовиться. Прежде всего надо составить для Лейзер-Волфа список, что нашей Цейтл требуется к свадьбе. Ведь у нее ни лоскута белья, ни чулок даже нет. Затем – платья: одно шелковое к венцу, одно шерстяное на лето, другое – на зиму, и еще пару платьев бумажных, и нижних юбок, и шуб, – говорит, – хочу, чтоб у нее было две: кошачий бурнус для будней и другая шуба – лисья – для субботы; затем – сапожки на каблучках, корсет, перчатки, носовые платки, зонтик и всякие прочие вещи, которые нужны девушке по нынешним временам…
– Откуда, – говорю я, – Голда-сердце, ты знаешь обо всех этих финтифлюшках?
– Что ж, – говорит, – я среди людей не бывала? Или, думаешь, я у нас, в Касриловке, не видала, как люди одеваются? Ты дай мне, уж я с ним столкуюсь. Лейзер-Волф, слава богу, человек богатый, он, надо думать, и сам не захочет людям на язык попасть. Ежели есть свинину, то пусть по бороде течет!
Словом, проговорили мы эдак до самого рассвета.
– Собери-ка, – говорю, – жена, сыр и масло, надо, пока суд да дело, в Бойберик съездить. Все это, конечно, очень хорошо, но дело запускать тоже не следует. Как там сказано: "Душа божья, да спина-то барская", что означает: "И о деле помнить надо!"
И ранехонько, чуть свет, я запряг лошадку и отправился в Бойберик. Приехал на рынок – ага! Существуют разве секреты у нашего брата? Все уже известно, со всех сторон меня поздравляют:
– Дай бог счастья, реб Тевье! Когда, с божьей помощью, свадьба?
– Спасибо! – отвечаю. – И вам того же. Выходит по поговорке: отец родиться не успел, а сын уже на крыше вырос…
– Глупости! – кричат они. – Ничего вам, реб Тевье, не поможет! Выпивку придется поставить. Не сглазить бы, такое счастье! Прямо – золотое дно!