С тех пор как стали рекламировать этот шелк, он занял большое место в жизни дам. Они говорили о нем, мечтали о нем, мучились желанием и сомнениями. И в том болтливом любопытстве, которым они досаждали молодому человеку, своеобразно проявлялись темпераменты покупательниц: г-жа Марти, увлекаемая неистовой потребностью тратить, покупала в "Дамском счастье" без разбора все, что появлялось на витринах; г-жа Гибаль прогуливалась там часами, никогда ничего не покупая, счастливая и довольная тем, что услаждает свой взор; г-жа де Бов, стесненная в средствах, постоянно томилась непомерными желаниями и дулась на товары, которых не могла унести с собой; г-жа Бурделе, с чутьем умной и практичной мещанки, направлялась прямо на распродажи и как хорошая хозяйка и женщина, не способная поддаваться азарту, пользовалась большими магазинами с такой ловкостью и благоразумием, что и впрямь достигала основательной экономии; наконец, Анриетта, женщина чрезвычайно элегантная, покупала там только некоторые вещи, как-то: перчатки, чулки, трикотаж и простое белье.
- У нас будут и другие ткани, замечательные как по дешевизне, так и по качеству, - продолжал Муре певучим голосом. - Рекомендую вам, например, нашу "Золотистую кожу", это тафта несравненного блеска… У нас большой выбор шелков разнообразнейших расцветок и рисунков, они отобраны нашим закупщиком среди множества образцов. Что касается бархата, вы найдете богатейший подбор различных оттенков… Предупреждаю вас, что этой зимой будет модно сукно. Вы найдете у нас превосходные двусторонние ткани, отличные шевиоты…
Дамы слушали его, затаив дыхание, и еще теснее сомкнули круг; уста приоткрывались в неопределенной улыбке, а лица, как и все их существо, тянулись к искусителю. Глаза у них туманились, легкие мурашки пробегали по спине. А он, несмотря на волнующие ароматы, исходившие от их волос, был по-прежнему невозмутим, как завоеватель. После каждой фразы он отпивал глоток; аромат чая смягчал эти более резкие запахи, в которых было что-то животное. Барон Гартман, не переставая наблюдать за Муре, все больше восхищался этим обольстителем, который так владеет собой и так силен, что может играть женщиной, не поддаваясь исходящему от нее опьянению.
- Итак, в моде будут сукна? - переспросила г-жа Марти, обезображенное лицо которой похорошело от возбуждения и кокетства. - Надо будет посмотреть.
Г-жа Бурделе вскинула на Муре свой ясный взгляд и спросила:
- Скажите, распродажа остатков у вас по четвергам? Я подожду до четверга, мне ведь надо одеть целую ораву.
И, повернув изящную белокурую головку к хозяйке дома, она спросила:
- Ты шьешь по-прежнему у Совер?
- Да, - отвечала Анриетта. - Совер берет очень дорого, но что поделаешь: только она во всем Париже и умеет сшить корсаж… Кроме того, что бы ни говорил господин Муре, а у нее материи самых красивых рисунков, таких нигде больше не найдешь. Я не желаю видеть свое платье на плечах каждой встречной.
Муре сначала скромно улыбнулся. Затем он дал понять, что г-жа Совер покупает материи у него; спору нет, некоторые она получает непосредственно от фабрикантов и в таких случаях обеспечивает себе право собственности; но что касается, например, черных шелков, она обычно подстерегает хороший товар в "Дамском счастье" и делает значительные закупки, а затем сбывает материю по удвоенной или утроенной цене.
- Поэтому я не сомневаюсь, что ее доверенные скупят у нас все "Счастье Парижа". И в самом деле, зачем ей платить за этот шелк на фабрике дороже, чем она заплатит у нас!.. Ведь мы, честное слово, продаем его в убыток.
Это был последний удар. Мысль приобрести товар, продающийся в убыток, подхлестнула в дамах всю жадность покупательниц, получающих особое удовольствие от сознания, что им удалось обставить торговца. Муре знал, что женщины не в силах устоять перед дешевизной.
- Да мы вообще все продаем за бесценок! - весело воскликнул он, взяв со столика веер г-жи Дефорж. - Вот хотя бы этот веер… Сколько вы, говорите, за него заплатили?
- За кружева двадцать пять франков и за оправу двести, - ответила Анриетта.
- Ну что ж, за такие кружева это недорого. Однако мы продаем их по восемнадцать франков. Что же касается оправы, то это чудовищный грабеж. Я никогда не посмею продать такой веер дороже девяноста франков.
- Что я вам говорила! - воскликнула г-жа Бурделе.
- Девяносто франков, - прошептала г-жа де Бов. - Надо в самом деле сидеть без гроша, чтобы пропустить такой случай.
Она взяла веер и снова принялась разглядывать его вместе с Бланш; на ее крупном правильном лице, в больших томных глазах появилось выражение сдержанной зависти и отчаяния от того, что она не может удовлетворить свой каприз. Веер вторично обошел всех дам среди замечаний и возгласов. Тем временем г-н де Бов и Валаньоск отошли от окна. Первый снова сел позади г-жи Гибаль, обшаривая взглядом ее корсаж и в то же время сохраняя величественный и корректный вид, а молодой человек склонился к Бланш, намереваясь сказать ей что-нибудь приятное.
- Черные кружева в белой оправе - это несколько мрачно. Как вы находите, мадемуазель?
- Я видела однажды перламутровый веер с белыми перьями, в нем было что-то девически юное… - отвечала она серьезно, и одутловатое лицо ее ничуть не оживилось.
Г-н де Бов заметил, вероятно, лихорадочный взгляд жены, устремленный на веер, и решил вставить наконец свое слово:
- Эти вещицы сейчас же ломаются.
- И не говорите, - согласилась г-жа Гибаль со своей обычной гримасой: эта рыжая красавица всегда играла в равнодушие. - Мне так надоело отдавать их в починку.
Г-жа Марти, крайне возбужденная этим разговором, уже несколько минут лихорадочно вертела на коленях красную кожаную сумку. Ей так и не удалось еще показать свои покупки, но она горела своеобразной чувственной потребностью похвастаться ими. Вдруг, забыв о муже, она открыла сумку и вынула несколько метров узких кружев, намотанных на картон.
- Взгляните на валансьен, который я купила для дочери, - сказала она. - Ширина три сантиметра. Они восхитительны, не правда ли?.. Франк девяносто.
Кружева пошли по рукам. Дамы восторгались. Муре уверял, что продает эти кружева по фабричной цене. Г-жа Марти поспешно закрыла сумку, словно скрывая от взоров вещи, которые нельзя показать. Однако, польщенная успехом кружев, она не устояла и вытащила носовой платок.
- А вот еще платок… С брюссельской аппликацией, дорогая… О, это находка! Двадцать франков!
И тут сумка, казалось, превратилась в рог изобилия. Г-жа Марти доставала предмет за предметом, разрумянившись от наслаждения и смущаясь, как раздевающаяся женщина, и это придавало ей особую прелесть. Здесь был галстук из испанских блондов за тридцать франков; она и не хотела его брать, да приказчик поклялся, что это последний и что цена на них будет повышена. Затем вуалетка из шантильи, - немного дорого, пятьдесят франков, но если она сама не станет ее носить, из нее можно будет сделать что-нибудь для дочери.
- Боже мой! Кружева - это такая прелесть, - твердила она с нервным смешком. - Стоит мне попасть туда, и я, кажется, готова скупить весь магазин.
- А это что? - спросила г-жа де Бов, рассматривая отрез гипюра.
- Это прошивка, - отвечала она. - Здесь двадцать шесть метров. И, понимаете, всего-навсего по франку за метр.
- Но что вы будете с ней делать? - удивилась г-жа Бурделе.
- Право, не знаю… У нее такой милый рисунок.
В этот момент она подняла глаза и увидела прямо против себя ошеломленного мужа. Он стал еще бледнее и всем своим существом выражал покорное отчаяние бедняка, который присутствует при расхищении так дорого доставшегося ему жалованья. Каждый новый кусок кружев был для него настоящим бедствием: это низвергались в бездну горькие дни его преподавания, пожиралась его беготня по частным урокам, постоянное напряжение всех сил в аду нищенской семейной обстановки. Под его растерянным взглядом жена почувствовала желание схватить и спрятать и носовой платок, и вуалетку, и галстук; нервно перебирая покупки, она повторяла с деланным смешком:
- Вы добьетесь того, что муж на меня рассердится… Уверяю тебя, мой друг, что я еще была очень благоразумна: там продавалось и крупное кружево за пятьсот франков, - настоящее чудо!
- Почему же вы его не купили? - спокойно спросила г-жа Гибаль. - Ведь господин Марти - любезнейший из мужей.
Преподавателю не оставалось ничего другого, как поклониться и заметить, что его жена совершенно свободна в своих поступках. Но при мысли об опасности, которою угрожало ему крупное кружево, по спине его пробежал озноб. И когда Муре принялся утверждать, что новая система торговли способствует повышению благосостояния средней буржуазии, г-н Марти бросил на него гневный, ненавидящий взгляд робкого человека, у которого не хватает смелости задушить врага.
А дамы не выпускали кружев из рук. Кружева опьяняли их. Куски разматывались, переходили от одной к другой, еще более сближая их, связывая тонкими нитями. Их колени нежились под чудесной тонкой тканью, в ней замирали их грешные руки. И они все тесней окружали Муре, засыпая его нескончаемыми вопросами. Сумерки сгущались, и, чтобы рассмотреть вязку или показать узор, ему иной раз приходилось настолько наклонять голову, что борода его касалась их причесок. Но, несмотря на мягкое сладострастие сумерек, на теплый аромат, исходивший от женских плеч, несмотря на восхищение, которое он напускал на себя, он все же оставался властелином над женщинами. Он сам становился женщиной; они чувствовали, как он своим тонким пониманием самых сокровенных тайников их существа проникает им в душу, постепенно овладевает ими, и, обольщенные, покорно отдавались ему; а он, вполне уверившись в своей власти, грубо дарил над ними, как деспотический владыка королевства тряпок.