Досталось им здорово - кровоподтеки, заплывшие глаза, следы ботинок на одежде. Трое из четверых сразу же стали петь гимн, а четвертый, зачинщик, все никак не мог подняться с земли. Казалось, он сильно пьян, земля так и вырывалась у него из-под ног.
Татарочке Рамиле и молчаливому хохлу-мордовороту по имени Андрюха с четвертого сектора, приказали его поднять. Я подошел к врагу государства с листком текста гимна и слегка пожал ему руку, когда пытался этот гадский текст ему втюхать. Типа - давай уже, будет геройствовать-то - спой им песню и все спокойно разойдемся по делам.
Он глянул мне в глаза и, молча смяв гимн, швырнул его под ноги.
Тут что-то горячее плеснуло мне на плечо, это Бахром швырнул в упрямца фарфоровый чайник с недопитым чаем. Сам начальник режима выскочил из-за стола и, оттолкнув меня в сторону, несколько раз крепко двинул террористу под дых.
Человек сразу провис в руках Андрюхи, а татарочка его просто выронила, по-девчоночьи отскочив назад и схватившись руками за голову.
Один из контролеров плеснул на распростертого пожелтевшего вовчика водой.
Сагит дал команду всей дневной смене расходится на посты, а остальным по своим делам.
Мы вышли из ШИЗО и тут я заметил, что Рамилька плачет.
Я схватил ее за рукав, хотел сказать что-то ободряющее, но она вырвала руку и побежала вперед. В ту сторону, где висели два огромных портрета, написанные кустарной кистью лагерного портретиста. Гигантский портрет Амура Тимура на его знаменитом коне без яиц, и нашего юртбаши, подарившего народу гимн независимости со словом "серкуеш" - мой солнечный, свободный край…
2. 5
Эти полтора года жизни походили на самолет сорвавшийся в штопор, где пилот не осознал еще до конца - машина потеряла управление, осталось просто откинутся в кресле и ждать конца. Конца, который с чудовищным ревущим ускорением вот-вот ударит в лицо и расплющит.
И будь я героем положительным то, наверное, мучился бы тогда, не спал бы ночами, в холодном поту вспоминая как толпа крепких, сытых людей забивает ногами горстку невинных. Каялся бы, что очутился вовсе не среди невинных, а в пинающей озверевшей толпе.
Однако же, увы, должен вам признаться, мне тогда было совсем не до жертв режима юртбаши.
Я неожиданно стал сильвестром столовой - и этот факт волновал меня значительно больше. Должен вам с прискорбием сообщить, что я неисправимый карьерист и даже такая презренная и унизительная, или наоборот почетно успешная должность, как ночной вахтер столовой в мужской колонии строгого режима - настроила меня на прагматический, эдакий агрессивно деловой лад. Инструкция руководителя СПП Сагита была короткой:
- В жопу все движения. В жопу запалы. Слови тушенку. Погасни. Не отсвечивай. Всем нужна тишь да гладь.
Каждый день в восемь вечера из спортзала будем заходить мы с Греком. Обеспечишь горячий ужин. Вот и все твои обязанности на новом посту. Ты, по-ходу, готовить-то умеешь? У нас вахтер столовой - тоже, типа - кок на подводной лодке.
Ну… готовить… (я вдруг забуксовал взвешивая шансы потери сытого поста в столовой против возможности получить пинков от Сагита с Греком, вызванных фатальным несварением желудка) Ну…
Меня выручил сам Сагит:
- Ясно. Понятно. Мясо хоть поджарить сможешь? Берешь, блять, котел, калишь масло и туда мясо с луком бзиньк? Диплом тут не нужен
- Мясо пожарить смогу.
- Ну вот и ладненько. Завтра в восемь и попробуем дружно твоей стряпни
- А где его, мясо то это взять?
- К шефу, к Рустаму подойдешь, скажешь - "Сагиту", он все и выдаст, как положено.
Когда руководитель ушел, я стал осматривать свои новые владения бормоча под нос
- как один мужик двух генералов прокормил, как один мужик двух генералов прокормил!
Это походило на громкую речевку морских пехотинцев США. Речевку морпеха классно горланить, когда немного страшно - будь с морской пехотой, езди в экзотические места, знакомься с новыми людьми, УБЕЙ ИХ!
Интернетов тогда в джамахирии толком не было, да и тот отфильтрованный конторой отстой, что есть сейчас - никак иначе, как сетью и язык не повернется назвать. Так что новости типа Би-Би-Си и Голоса Америки слушали мы тогда по старинке на коротких шипящих волнах бесплатного радио.
Из бодрых военных сводок Пентагона я уже знал - всего-то в нескольких сотнях километров, объединившись с афганским Северным альянсом славная американская армия долбит ненавистный Талибан. Иногда я подолгу с надеждой смотрел в небо с надеждой, что вдруг прилетит добрый старый Б-52, сбившийся с курса, и случайно сбросит на нашу зону пухлого Литл Боя - мгновенно обратив в пар все это аккуратно побеленное к очередной годовщине безобразие.
Но Б-52 все не прилетал и, хотя сроку оставалось совсем уже с гулькин хрен - время отчего-то просто остановилось.
* * *
Комнатенка вахты, оставленная мне Валерчиком была даже уютна. Бывший сильвестр столовой был явно одним их тех, кого маруси с блаженным придыхом называют "рукастый мужик".
Стены каптерочки были аккуратно покрашены, оконце покрывали аккуратные занавесочки, сложенная из кирпичей электроплитка своими размерами скорее тянула на камин, на стене аккуратно висели чистые сковородки и разные разделочные досточки, а чуть ниже - прямо под ними стоял хороший вольный казан для плова и самая настоящая мантышница.
"О, - мантышница!" - сразу же мелькнуло в моем вечно ориентированном на мелкую пакость мозгу - "можно будет гнать самогон!"
Дерзкую мысль о производстве спиртного, впрочем, я немедленно отогнал, а вот сводящий скулы лубок, изображающий пальмы и белую яхту, немедленно сорвал со стены каптерки и вышвырнул.
Среди многообразия инструментария Валерчика, увы, не нашлось ни одного ножа. "Наверное отмели, когда приходили арестовывать за организацию кражи плова освященного великим юртбаши" - заключил я.
Еще одним достойным упоминания достижением бывшего сильвестра на поприще обустройства отсидки с максимальными удобствами, было кресло. Настоящий синхро-фазотрон.
Очевидно выброшенный из больших кремлевских кабинетов штаба зангиотинской колонии за колченогостью, трон попал в руки к этому пэтэушному страдивари.
Вместо сломанных колесиков кресло сильвестрово сидело теперь на подобии деревянного шасси - ручной работы. Его комфортабельную, генеральскую спинку покрывало несколько дополнительных слоев умыкнутого со швейки поролона. Воздвигнут этот памятник пенитенциарного мебелестроения был под петровский Валерчикин рост, поэтому, когда я я решил испытать его своей тощей задницей, то почувствовал будто погружаюсь в мягкую пучину безмятежности сравнимую разве что с утробой родной матери.
Вот в этом кресле я теперь и буду дремать волшебные несколько часов покоя ночной вахты, когда копытятся даже самые упрямые и злостные дежурные ментозавры.
Но ох сколько же времени еще до этих блаженных часов, и сколько еще предстоит сделать, чтобы весь долбаный мир, наконец, оставил уже меня в покое.