И Катя сбрасывала эти бомбы. Уходя от пожара, она мысленно обращалась к подругам, спрашивала: "Правильно?" И сквозь темноту ей виделось суровое, обветренное лицо Ольги, которая ободряла ее и как бы говорила: "Правильно! Бей и за меня!"
И видела она в темноте скромное, спокойное лицо Галины, которая уже не вернется в университет, которую родители ждут на Урале. Читают письма, заготовленные ею еще в Москве и пересылаемые каждый месяц подругой: "Живу хорошо, учусь…"
"За всех, за всех, кто не вернется домой, за всех, кого будут оплакивать отцы и матери, я буду мстить сейчас, и завтра, и до последнего дня войны".
Глава шестнадцатая
Речкиной предстояло трудное дело, и она не знала, как к нему приступить. Надо было написать родителям Климовой и Руденко о гибели девушек. Вылетая на фронт, она готовилась ко всему и все же не верила, что ей придется писать такие письма: "Ваша дочь пала смертью храбрых…" Руки у нее дрожали, и казалось, что буквы прожигают бумагу. Что будет с матерью Галины, когда она прочтет эти строки? Нет, надо найти другие, более верные слова, чтобы родители, прочитав их, поняли, что их дочери были героями и что их великая жертва не была напрасной.
Закончив письмо, Речкина перелистала записную книжку, но не нашла адреса родителей Руденко. Адрес Климовой она знала, так как писала ее родителям из Энгельса. Тогда она отвечала на письмо - жива ли Ольга и почему не пишет. После этого тревожного письма она строго наказала девушкам каждое воскресенье писать родным, хотя девушки и ворчали, что им некогда. Комиссар нашла для них время: она приходила во время перерыва, раздавала листы бумаги, а вечером собирала письма и сдавала почтальону.
Но почему нет адреса Руденко? Кто был близок к ней?
Она вспомнила, что Галина училась в университете вместе с Кургановой и Румянцевой. Вызвала Курганову.
- У нее не было адреса, - глухо ответила Женя, - она посылала письма подруге в Москву, а та пересылала их ее родителям на Урал.
- Но какой адрес этой подруги? - сдерживая волнение, спросила Речкина.
- Я не знаю, университет эвакуировался из Москвы.
- А куда?
- Об этом надо спросить Румянцеву, она переписывается с товарищами.
- Позовите ко мне Румянцеву.
Теперь задача комиссара стала еще труднее. Как сообщить родителям о смерти их дочери, когда они уверены, что дочь вдали от опасности, спокойно учится в университете?
Курганова побежала в общежитие и разбудила Катю:
- Где сейчас университет?
- Какой университет? - удивилась спросонья Катя.
- Да наш, Московский!
- Ах, Московский, он сейчас в Ашхабаде. Я только сегодня получила письмо от Березина, не помнишь его? - Она достала из-под подушки красную папку и нашла письмо. - Хочешь - почитай.
- Некогда! Одевайся, иди к комиссару.
Катя шла и представляла, какое грозное лицо сделает "наша мамаша", чтобы выговор был внушительнее. Но она знала, как ни старается Речкина казаться строгой, ее мягкие черные глаза всегда полны доброты.
Но сейчас, увидав лицо Речкиной, Катя растерялась.
- Я тоже не знаю адреса Гали, - с трудом ответила она. - Может быть, лучше не сообщать ее родителям, пусть ждут. А когда война кончится…
Комиссар медленно покачала головой:
- Нельзя скрывать правду, как бы тяжела она ни была.
- Разрешите идти? - спросила Катя.
- Иди, - ответила Речкина и, вздохнув, продолжала писать самые трудные в мире слова.
Всю ночь самолеты висели над немецкими позициями. В коротких встречах на аэродроме летчицы не успевали переброситься и двумя словами. В эту ночь, которая стала для Кати особенно памятной, она в третьем часу встретила на аэродроме Курганову. Евгения крикнула:
- Летим в двухсотый!
- Попутного ветра! - весело отозвалась Катя и скоро потеряла Евгению из виду.
Самолет Полевой шел над горами, но равнину и ущелья прикрывала такая плотная темнота, что летчица сомневалась, отыщет ли Евгения врага.
Точно следуя указаниям штурмана, летчица закладывала вираж за виражом над темным ущельем. Самолет то ввинчивался вниз, как штопор, то поднимался вверх, откуда снова устремлялся в ущелье.
Немцы не выдержали этой психической нагрузки. Сверкнул выстрел, за ним второй. Вдруг из ущелья вспыхнули залпы, и штурман засекла, откуда стреляют.
- Ниже! Правее! - скомандовала она, прицеливаясь так, чтобы бомбы попали на первые машины и закрыли выход из ущелья.
Яркое пламя охватило стоявшие вплотную танки. Ущелье осветилось, будто в нем горело селение. Зарево расплылось, и летчица, пытаясь уйти, поднялась вверх и повела самолет в сторону от ущелья. Но зенитные снаряды догоняли их. Огненный шар разрыва вспыхнул на левой плоскости, мотор зачихал и смолк. В лицо летчице ударила струйка бензина.
- Бензобак пробит! - крикнула Полевая.
Но Евгения и сама все поняла. Самолет, планируя, шел на темную землю. Мелькнула черная тень дерева, затем раздался треск, самолет запрыгал по земле и встал. Плотная темнота и тишина окружили девушек.
- Сели благополучно, теперь давай выбираться, - сказала Надя.
Евгения оглядела местность:
- Я думаю, мы недалеко от аула Дарг…
Полевая, не сдерживая раздражения, сказала:
- Недалеко? Километров сто будет! Пока доберемся до аула, нас десять раз прикончат.
- Прикончат и раньше, если будешь сидеть и ждать, - ответила Евгения.
Небо бледнело. Евгения торопливо рассматривала карту. Надя несколько раз обошла самолет и увидела, что ему уже ничем не поможешь.
- Бежим, - сказала Евгения. - Самолет подожжем.
- Немцы сейчас же увидят нас, - возразила Надя.
- Это полбеды, а если они захватят наш самолет, починят да прилетят, тогда будет полная беда.
Надя открыла бак, смочила тряпку в бензине и сунула под мотор.
Евгения достала запасную карту, отметила на ней обратный маршрут и дала летчице.
- Это еще зачем?
- А если разойдемся. - Евгения поровну разделила патроны.
Вокруг было тихо. Должно быть, немцы еще не установили, где сел подбитый ими самолет.
Надя сунула спичку в мотор и, не оглядываясь, побежала в темноту.
Позади них взвилась зеленая ракета, потом в направлении костра зачастили выстрелы.
Девушки бежали по изрытому полю, торопясь добраться в предрассветной темноте до чернеющего на горизонте леса. Но уже наперерез им зажужжали пули, и около леса упала ракета. Должно быть, немцы наконец поняли, что горит самолет, и теперь искали летчиц, простреливая окрестность.
Вдруг Надя, бежавшая впереди, куда-то исчезла. Евгения остановилась. Перед ней чернел ров, не похожий на противотанковый, так как весь зарос травой. Снизу послышался осторожный голос Нади:
- Не бойся, прыгай! Это арык.
Евгения прыгнула. Из-под ног шумными шлепками рассыпались лягушки. Евгению передернуло: она с детства боялась их.
- Пошли скорее, - сказала Надя. - Канал, наверное, тянется к реке, а река идет в лес. Там и отдохнем.
Пригнув голову, она побежала по воде. Евгения пошла за ней, морщась от отвращения.
Идти было трудно. Ноги вязли в тине, но хуже всего были, конечно, лягушки - их было так много, словно они собрались со всего Кавказа.
Немцы продолжали искать летчиц. Пули непрерывно пролетали над землей. Потом послышался лай собак.
- Быстрее! - взволнованно сказала Евгения.
Зашагали быстрее, с трудом вытаскивая ноги из тины.
Воды становилось все больше, местами она доходила до пояса, но они не могли броситься вплавь, потому что со дна арыка поднимался высокий камыш. Потом канал стал мельче, и девушки пошли пригнувшись, заботясь лишь об одном: чтоб немцы не заметили качающегося камыша.
Солнце взошло, и лес, к которому они стремились, манил их своей спокойной глубиной.
Оглянувшись, Евгения увидела свору собак, которая рассыпалась по равнине, увидела, как бежали немцы, пригнув головы к земле, тускло поблескивая касками.
"Ну, ну! - подумала Евгения. - Сейчас увидим, на чьей стороне счастье!.."
Схватив Надю за руку, она рванулась вперед. Захлюпала вода, защелкали пули по воде.
Скоро Евгения почувствовала боль в боку и стала задыхаться. Но рядом с ней ровным шагом, словно по беговой дорожке стадиона, бежала Надя. И Евгения напрягла все силы, чтобы не отстать.
Стрельба пока не причиняла им вреда, - очевидно, немцы их еще не заметили. Но из леса тоже могли выйти немцы. И все-таки Евгения упорно бежала туда. Первые деревья овеяли их свежестью, но под ногами опять захлюпала вода.
- Болото, - шепнула Надя.
Вскоре выстрелы стихли, смолк лай собак, но они брели, не останавливаясь.
Вторую половину дня они просидели в болоте. Правда, Надя все время порывалась идти, но Евгения чувствовала себя такой слабой, что Наде пришлось уступить.
- Переждем, это будет лучше, - сказала Евгения, пристраиваясь на ветвях раскидистого дерева. - Немцы ищут нас в той стороне: они не думают, что мы рискнули влезть в такое болото.
Когда стемнело, девушки пошли дальше.
Трое суток пробирались они к горам, прячась днем в укромные места, часто слыша голоса немецких солдат, а едва темнело, снова брели, теперь уже часто спотыкаясь и падая от усталости.
Под ногами было много растений, среди них, наверное, были и съедобные, но обе не знали их. Евгения выросла в городе и лес знала только по литературе. Но ни у Пришвина, ни у Джека Лондона она не вычитала, чем питаются их герои, попав в такое положение, в каком очутилась она. Надя знала растения полевые - щавель, дудки, но их они не встречали.