- Неужели на шахтах совсем прекратили работу? - спросила Катя, сознавая, что говорит не то и спрашивает только для того, чтобы нарушить тягостное молчание.
Но шахтерка вместо ответа лишь покачала головой и крикнула ребятам:
- Ешьте скорее! Куда теперь с вами денусь?! Дети перестали есть. Стало так тихо, что Катя услышала их испуганное дыхание. А шахтерка сидела, опустив голову, безвольно уронив на колени сильные руки, которые умели держать отбойный молоток с такой сноровкой, словно это была скалка. И вот у этих рук отняли работу. Они сразу ослабли, как слабеет воздушный провод перфоратора, когда прекращается подача воздуха. А где нет воздуха - нет работы, нет и жизни.
- Значит, вы уходите? - тихо спросила Катя. Впервые ей пришлось увидеть тех, кто вынужден испытать всю тяжесть отступления.
- Уходим, - сказала шахтерка, - уходим бог знает куда. Кто для нас хлеб и крышу припас? Куда идти с такой оравой? Чи ребят, чи узлы в руки брать? Ума не приложу!
- Я сбегаю в райком, узнаю, - сказала Катя и направилась к двери, но вдруг остановилась и нерешительно добавила: - Вы пока соберите необходимое…
Она побежала к калитке, расталкивая кусты, и вдруг остановилась: "В райком?.. А если там скажут: "Какое отступление? Что вы панику наводите!.." Нет, нельзя бежать. Надо прийти спокойно, ни о чем не спрашивая, понаблюдать - и тогда станет ясно, что делать дальше".
Поправив пилотку и подтянув ремень, она вышла за калитку и увидела на дороге обоз. Шахтеры уходили. Подслеповатые лошади, черные от угольной пыли, медленно тащились по улице.
Катя побежала обратно в дом и стала помогать шахтерке одевать детей.
С первого же воза закричали:
- Анна, давай ребят, тут им оставили место!..
Лошади остановились, и Катя начала подсаживать детей, подавать узлы.
Шахтерка стояла и оглядывалась. Вокруг были люди, с которыми она прошла всю жизнь. И ей не так уж страшен становился неведомый путь. Она уходила не одна, а всем миром.
- Что ж, до свидания, голубушка солдатик, бог даст, еще и увидимся. Не сердись, если вгорячах и обидела. Не твоя вина, что нам приходится уходить. Спасибо тебе за помощь.
- Не горюй, мать, - перебил ее старый шахтер, сидевший за кучера на возу, - нам уходить не страшно, земля везде своя. Вот немцу уходить потруднее будет. Как он свои пуховые перины потащит?.. Помню я, как наши горнозаводчики драпали: несет, несет чемодан, да и кинет, сто шагов пробежит - да другой оставит; к железной дороге голяком дошли. Сноровки на тяжелую работу у богатых нету…
Воз заскрипел и пошел. Седые тучи пыли поднялись и заслонили даль, куда скрылись обозы и люди.
Катя прислонилась к дереву и смотрела на дорогу. Дети скоро запросят есть. Шахтерка набьет мозоли на ногах и станет седой от пыли…
- Катюша, дорогая, - обняла ее подбежавшая Надя. - Понимаешь, как все это глупо и по-бабски вышло! Мы вроде с тобой поссорились. Не может быть в нашем полку ссор, не может! Прости меня и давай летать вместе.
Катя не сразу и поняла, о чем говорит Надя. Угрюмо посмотрев на нее, она твердо сказала:
- Нет. Я буду летать с Дашей. Буду учиться очень точно уничтожать врага.
В ту же ночь полк получил задачу бомбить колонны автомашин и переправы.
На штурманских картах передний край обороны был изображен зигзагообразной линией, клинья немецкого фронта уже подходили к Ростову.
Маршанцева ставила боевую задачу и смотрела на летчиц строгим взглядом, стараясь внушить им, что они должны понимать не только то, что она говорит, но и то, о чем думает.
- Задача ваша простая: не давать немцам скапливаться на переднем крае. Бомбить окопы, артиллерийские позиции. Работать четко, ни одной бомбы мимо цели! - Тут она взглянула на Катю, и Катя мгновенно подобралась и взглядом ответила ей: "Нет, я больше не промахнусь".
Самолеты поднимались в небо с интервалом в пять минут. Теплые струи воздуха доносили запахи горелой земли и железа, и, если бы не было ракет, трассирующих лент и вспышек орудийного огня, летчицы все равно знали бы, что они подлетают к передовой линии.
Катя следила только за целью, забыв о зенитном огне, о возможной атаке.
Со второго рейса уже труднее стало подходить к цели. Немцы встречали самолеты шквальным огнем. Надо было действовать осторожно и внимательно, отбомбившись, уходить в темноту, прятаться в дымные тучи, потом снова заходить - и уже с запада, откуда их не могли ждать.
На третьем рейсе огонь стал еще яростнее. Видно было, что немцы подтягивают новые и новые силы. Раза три Кате пришлось свернуть с курса, чтобы найти новый подход.
Обстрел продолжался и тогда, когда, по их расчету, под ними уже должны были находиться свои.
- Бросай красную ракету! Что они там, ослепли?! - крикнула летчица, измученная преследованием.
Катя стала давать сигналы наземным частям, предупреждая, что летит свой самолет, но обстрел не прекращался. И она поняла, что враг продвинулся еще на несколько километров.
На земле шел бой. В пламени видны были танки, идущие к аэродрому.
Самолет развернулся влево от танковой колонны и пошел на аэродром. Катю поразило, что посадочные огни были очень скупы. Чтобы не привлечь внимания немцев, Даша убрала газ, и самолет мягко спланировал.
Но едва он коснулся земли, к ним подбежала штурман эскадрильи Галина Руденко. Лицо ее было такое бледное, что светилось в темноте. Порывисто дыша, она сказала:
- Наши перебазировались. Летите за нами…
Через несколько минут два последних самолета снялись с аэродрома.
Глава одиннадцатая
В густом саду на окраине станицы было душно от пыли. Дорога на Ставрополь проходила невдалеке, и вся пыль войны оседала на этот сад. Сквозь серую завесу тускло просвечивала спелая черешня, но до нее никто не дотрагивался.
К пяти часам летчицу Нечаеву и штурмана Румянцеву вызвали в штаб, и они приготовились получить новое задание. Явились минута в минуту, но их попросили обождать: в штабе заканчивалось срочное совещание командиров.
Нечаева присела на ступеньки крыльца и вертела в руках веточку мальвы.
Румянцева нетерпеливо ходила по дорожке от крыльца до калитки.
- Катя, посмотри, до чего тонко сделаны эти цветки. Снаружи - пунцовые, а внутри - белые лучики, словно кисточкой нарисованы. Такая вот мелочь, а какое мастерство!
- Вот уж именно мелочь! - буркнула Катя. - Не понимаю, как ты можешь говорить сейчас об этом. А меня вот что волнует: долго ли еще нам ждать?
Даша спокойно ответила:
- На войне все время уходит на ожидания да выжидания. Не тот командир хорош, который с бухты-барахты на смерть пошлет, а тот, который семь раз примерит, а уж потом отрежет. А когда меряют, не торопятся.
- Должно быть, ночь будет серьезная, - вслух подумала Катя.
- Теперь все ночи серьезные.
- Заметила, какое лицо было у командира?
Даша пожала плечами и неохотно проговорила:
- У нашего командира на лице ничего не заметишь. Она у нас молодец, выдержка железная, не то что у других…
- У кого "у других"? - насторожилась Катя.
- Ну, указывать не буду, - с хитринкой улыбнулась Даша.
- Ага! Понимаю! И приму к сведению…
Из дома напротив вышла старушка, подошла к ним. У нее было загорелое морщинистое лицо, глаза мутные, как вода Дона.
- Скоро у них совещание кончится? - спросила она, тревожно заглядывая в окна. - Жду Варвару Федоровну обедать, а ее все нет. Блины остыли. - Остановившись перед летчицами, она посмотрела на них, потом вздохнула и сказала: - Может быть, вы свободны?.. Может, пойдете поедите? Не пропадать же добру. Намесила, напекла, а ей и поесть некогда.
Голос ее звучал так грустно, что нельзя было отказаться.
- Спасибо, - сказала Катя. - Мы, пожалуй, зайдем. В окно увидим, когда кончится совещание.
Даша кивнула, и они пошли за старушкой.
Хозяйка проворно вынула из печки горшок и опрокинула на тарелку горку блинов. Кисловатый запах сразу напомнил Кате о доме. Морщинистое лицо старушки было похоже на материнское. Как будто они у мамы дома побывали.
- Это с собой в небо захватите, - давала хозяйка блины перед уходом. - Чай, не ангелы, полетаете-полетаете - и есть захотите.
Девушки пятились к двери:
- В небе есть некогда. Лучше спрячьте, а мы после полетов забежим.
- После полетов? - старушка сразу осеклась, на глаза навернулись слезы. "Вернетесь ли?" - подумала она, но вслух произнести не посмела.
С улицы донесся голос дежурной по части:
- Нечаева! К командиру!
Обняв старушку, Катя подумала: "И плечи такие же, как у мамы, и такая же согнутая спина, щека такая же мягкая, и глаза чуть что - и в слезах, и нельзя смотреть на них, нельзя… Ты не девочка, ты солдат, и тебя зовут".
Катя вырвалась и ушла, не оглядываясь.
- Как только начнутся дожди, - сказала она Даше, - попросим у командира разрешения перебраться к этой мамаше. Тут и помыться и просохнуть можно, а это нужно солдату.
- Солдату надо только одно, - сухо перебила Нечаева, - фронт удержать!
- Удержим, - ответила Катя и погрозила кому-то кулаком.
Зайдя в штаб, Катя услышала разговор Маршанцевой с комиссаром:
- Положение тяжелое, вал катится дальше. Пехота первого эшелона смята, артиллерийские полки раздавлены. Остатки стрелковой части откатились на восток.
Катя видела ночью в степи этот железный поток. Силу этого потока она уже знала.
Самолеты летели навстречу этой железной лавине, бомбили, а пламя с земли показывало им, что они работали удачно.