Дело в том, что письма государыни и Великих Княжон действительно существовали. "Их было 6, - пишет Коковцев. - Одно сравнительно длинное письмо от императри цы, совершенно точно воспроизведенное в распространенных Гучковым копиях; по одному письму от всех четырех Великих Княжон, вполне безобидного свойства, написанных, видимо, под влиянием напоминаний матери, и почти одинакового свойства. Они содержали в себе главным образом упоминание о том, что они были в церкви и все искали его, не находя его на том месте, где они привыкли его видеть, - и одно письмо, или вернее листок чистой почтовой бумаги малого формата с тщательно выведенной буквой "А" маленьким наследником".
Таковы факты.
Эти письма через опального иеромонаха Илиодора, с которым поскандалил и подрался Распутин, попали к женщине, которой тот передал их, боясь обыска. Об этом узнал министр внутренних дел после напряженнейших поисков. Когда он напал на след этих писем, то прибежал советоваться к Коковцеву - что делать? Тот посоветовал ему завладеть ими во что бы то ни стало, вплоть до покупки их у обладательницы. Для этого он согласен "открыть необходимый кредит". Но Макарову удается заполучить их без особого труда: женщина просто отдала их, понимая всю опасность, связанную с хранением этих писем.
Владимир Николаевич Коковцев держал их в руках. Даже прочитал их. Он не комментирует их содержание. Лишь приводит строчку из письма императрицы, которая была известна ему еще по фотокопиям, помещенным в газетах. "Мне кажется, что моя голова склоняется, слушая тебя, и я чувствую прикосновение к себе твоей руки…"
Эти слова, считает Коковцев, "могли дать повод к самым непозволительным умозаключениям, если воспроизвести их отдельно от всего изложения…"
Можно себе представить состояние Государя и Государыни, прочитавших в газетах эту строчку.
Конечно же, царь, подогреваемый супругой, постарался употребить всю силу власти, чтобы заткнугь рот разгулявшейся прессе. Но… Но не тут‑то было. К тому времени закон о печати был сформулирован так, что к ней не подступиться. (Как похоже на сегодняшние вольности наших СМИ. Присвоивших себе статус четвертой власти, которая "направляет" все три первые).
На соображения царя приструнить печать, "так как ему кажется, что следовало бы подумать об издании такого закона, который давал бы правительству известное влияние на печать…" Коковцев вынужден был ответить: "Дума никогда не решится облечь правительство реальными правами относительно печати, не пойдет ни на какие действительные ограничения свободы печатного слова из простого опасения встретить обвинения себя в реакционности".
Между тем со страниц многих газет и журналов кричало справедливое в общем‑то требование: "Удалите этого человека (Распутина. - В. Р.) в Тюмень, и мы перестанем писать о нем".
Распутин между тем продолжал назначать и смещать министров и других высоких и высочайших должностных лиц государственной и духовной власти. Вплоть до назначения обер - прокурора Святейшего Синода. "По городу ходили слухи даже о том, что Распутин рассказывал всем и каждому, что Саблер поклонился ему в ноги, когда тот сказал ему, что "поставил его в оберы".
На парадном обеде в Зимнем, устроенном в честь приезда короля Черногории (отца Милицы и Анастасии. - В. Р.), Государь изволил долго разговаривать с министром внутренних дел Макаровым. Все о том же. О Распутине. Вернее, о газетах, которые никак не оставляют его в покое. Требовал обуздать печать. И даже сказал с неудовольствием:
- Я просто не понимаю, неужели нет никакой возможности исполнить мою волю?
Подумал и поручил Макарову обсудить с Коковцевым и Саблером, что следует предпринять, чтоб унять борзописцев.
Так и хочется сказать словами великого Крылова: "И щуку бросили в реку".
Саблер - ставленник Распутина и находится под тайной крышей и лютым контролем еврейской общины. Он будет приструнивать печать, которая на корню продана и давно уже является рупором социалистов, послушным орудием еврейской общины? И даже такие газеты монархического толка, как "Новое Время", грудью защищавшая незыблемость самодержавия, никак не могли понять, что травля Распутина - это косвенная травля августейшего монарха. Главными же распространителями известий о похождениях и проделках Распутина были газеты "Речь" и "Русское слово". Что касается "Нового Времени", то Коковцев пишет об этом так: "Для меня было ясно, что в редакции "Нового Времени" какая‑то рука сделала уже свое недоброе дело и что рассчитывать на влияние этой редакции на ее собратий по перу не приходится".
Дело с Распутиным было так закручено, что сам Государь обнаружил свое бессилие что‑либо сделать. Тогда он решается на крайнюю меру: он извлекает из дальнего архива дело Распутина о причастности его якобы к хлыстам и передает его на заключение… М. В. Родзянко. Ему кажется, что этим он отвлечет общественное мнение от своей особы и направит его в другое русло. Но вышло не так, как он думал. Это был самый опрометчивый шаг в его усилиях погасит^ скандал, связанный с Распутиным. Кто его только надоумил на этот шаг! На этот счет имеется предположение Коковцева, что сам Святой Синод в лице Саблера и надоумил. И вот что из этого вышло: "М. В. Родзянко, - пишет Коковцев, - немедленно распространил по городу весть об "оказанной ему Государем чести"… "…Родзянко рассказывал направо и налево о возложенном на него поручении и, не стесняясь, говорил, что ему суждено спасти государя и Россию от Распутина, носился со своим "поручением", показывал мне однажды 2–3 страницы своего черновика доклада, составленного в самом неблагоприятном для Распутина смысле…" "…Под влиянием всех рассказов Родзянко толки и сплетни не только не унимались, но росли и крепли".
Таков результат этого расследования по поручению Государя. Комментарии, как говорится, излишни.
Однако надо было что‑то делать.
Помня поручение Государя обсудить меры по предотвращению скандала, связанного с Распутиным, Коковцев, Макаров и Саблер собрались 30 января 1912 года на совещание в кабинете Председателя Совета Министров. И до 12 часов ночи бились над вопросом: как быть? Что делать? Спорили несколько часов. Коковцеву с самого начала казалось, что Саблер будет хитрить и изворачиваться, чтобы тройка не могла принять какого‑либо определенного решения. Но вдруг именно Саблер в самой резкой форме и предложил единственно правильный и возможный выход - уговорить Распутина уехать к себе в село Покровское и никогда больше не появляться в Петербурге. Мало того, он взял на себя труд переговорить с Распутиным и затем доложить Государю. При этом заметил, что ему будет чрезвычайно трудно выполнить эту миссию, так как он лично не имеет отношений с Распутиным. Придется, мол,
действовать через сослуживцев, которые хорошо с ним знакомы. Он, конечно, лгал. Саблер - есть Саблер. Порешили на том, что надо уговорить Распутина покинуть Петербург, если он хоть каплю озабочен покоем и честью Государя и его семьи.
Было решено также подключить к делу графа Фредерикса - министра двора Его Величества. Эту миссию - встречу и переговоры с Фредериксом - Коковцев взял на себя. Несмотря на полночь, они и отправились к нему. Тот отнесся к предложению с пониманием и взялся поговорить с Государем относительно идеи выезда Распутина из столицы. Но его разговор с Государем окончился полным провалом. Царь сказал ему в сильном раздражении:
- Сегодня требуют выезда Распутина, а завтра не понравится кто‑либо другой и потребуют, чтобы и он уехал?..
Граф Фредерикс просил Коковцева не отчаиваться, а продолжать убеждать Государя. Решено было, что в ближайшее время при докладе Государю сначала Макаров скажет об этом, затем он, Коковцев, поговорит при докладе, а сам граф Фредерикс переговорит лично с государыней.
Далее события разворачивались с нарастающим напряжением.
Как только Макаров заикнулся о выезде Распутина, Государь прервал его:
- Мне нужно обдумать хорошенько эту отвратительную сплетню и мы переговорим подробно при вашем следующем докладе, но я все‑таки не понимаю, каким образом нет возможности положить конец этой грязи.
На следующий день в пятницу, день обычного доклада Государю, Коковцев тоже затронул эту тему. Государь выслушал его молча, не прерывая, глядя по своему обыкновению в окно. Но уже в самом конце доклада вдруг перебил:
- Да, нужно действительно пресечь эту гадость в корне, и я приму к этому решительные меры. Я вам скажу впоследствии, а пока - не будем больше говорить об этом. Мне все до крайности неприятно.
Не знал Коковцев в тот момент, что именно намерен был предпринять Государь, какие - такие "решительные меры". Он скрыл свои намерения, не желая, очевидно, выслушивать отговоры и возражения. А намеревался он, как потом выяснилось, пустить в ход старое дело на Распутина, о чем сказано выше, - о причастности его якобы к секте хлыстов. Что из этого вышло, мы знаем. И посочувствуем бедному Государю, доверившемуся инородцам на свой позор и погибель. Пренебрег преданностью русских людей, пошел на поводу у продажных подручных, ведущих двойную игру.
Но отступать было некуда, надо было действовать. И действовать именно в том направлении, чтобы уговорить Распутина уехать.
Чувствуя накал страстей, старая императрица, мать Николая II Мария Федоровна посылает приглашение Коковцеву. 13 февраля утром у них состоялась полуторачасовая беседа.