Не ведала она, что с этого момента над Россией начало всходить черное солнце. Что простое ее женское любопытство подтолкнуло на первый шаг мужика, который в скором времени станет затмением судьбы российского государства. Что сама она в недалеком будущем станет пресмыкаться перед этим косматым чудищем, будет униженно искать его расположения и участия.
Анастасия кивком как бы утвердила предложение сестры и поощрила странника ласковым взглядом.
Мужик не кинулся выражать свою нижайшую благодарность за приглашение столь милых высоких особ. Он подумал и ответил обстоятельно:
- Когда матушка Ефросинья даст на то свое благословение, то я со всем моим подобострастием. А счас вам надо в трапезную поспешать. Там все готово, ждут вас.
Анастасия и Милица снова переглянулись, уже в который раз за утро удивляясь мужику. Однако! Милица даже вскинула удивленно смоляную бровь.
- Верно. Нам в трапезную. Значит, до вечера?
- Пожалуйте, - дополнила ее Анастасия. - И считайте, что матушка Ефросинья дала свое благословение. - И, сделав легкий реверанс, взяв в руки подолы, они повернули к зданию. Милица еще оглянулась.
- Мы вас жде - ем! Будет несправедливо, если вы не припожалуете. Матушка пришлет за вами.
Мужик чинно поклонился, приложив руку к сердцу.
И вновь послышались глухие удары колуна и "звон" разлетавшихся поленьев.
Вечером в монастырской гостиной была небольшая суета: после молитвенной службы настоятельница велела послушнице достать свежую скатерть на стол, принести чайный сервиз, плетеные тарелки с бубликами, вазочки с клубничным вареньем и кое - какие закуски. Так бывает, когда в монастырь ожидаются важные гости. Городской голова Киева или другой какой чин с супругою и чадами.
Но каково же было удивление послушниц, когда на пороге божьего приюта появился рубщик дров. Расфранченный! В сатиновой косоворотке зеленого цвета, подпоясанный шелковым шнурком; в кафтане красного сукна. Правда, сильно поношенном. И в яловых сапогах, обильно смазанных дегтем.
Встречала его у порога сама матушка Ефросинья. Провела в гостиную, где все было приготовлено к чаю. Только самовар осталось подать. А вскоре проплыли туда величаво и знатные гости из Петербурга. Две сестрички - черногорочки. Беленькая и черненькая.
Послушницы только переглядывались недоуменно да били низкие поклоны. А потом прислушивались ко звоночку, которым мать Ефросинья обычно вызывала кого прислужить. И что там за "тайная вечеря" за дубовыми дверьми? Пробегая мимо гостиной, каждая норовила навостриться ушком, подслушать: что же там происходит?
А там, за тяжелой дубовой дверью шло первое чудо-представление, которое давал Григорий Распутин.
Из документов:
"Григорий Ефимович Распутин (Новых), крестьянин с. Покровского Тюменского уезда Тобольской губернии. Родился в 1871 г. Тяготел к хлыстовщине, понимая основы этого учения своеобразно, применительно к своим порочным наклонностям. Считал, что "человек, впитывая в себя грязь и порок, внедряет тем самым в свою телесную оболочку грехи, с которыми борется; благодаря этому достигает преображения души, омытой грехами". Главным своим призванием считал "снимать с людей блудные страсти".
Тогдашний директор департамента полиции Петербурга Белецкий оставил такую запись:
"Я имел в своих руках несколько писем одного петербургского магнетизера к своей даме сердца, жившей в Самаре, которые свидетельствовали о больших надеждах, возлагаемых этим магнетизером, лично для своего материального благополучия, на Распутина, бравшего у него уроки гипноза и подававшего, по словам этого лица, большие надежды, в силу наличия у Распутина сильной воли и умения ее в себе сконцентрировать".
Вступив в чистую нарядную гостиную с накрытым для чая столом, Распутин первым делом снял у порога сапоги. И босиком пошел смотреть картины на стенах и икону Владимирской Божией Матери. За этим занятием и застали его великие княгини Анастасия и Милица. Дочери короля Черногории, бывшие замужем за великими князьями Николаем Николаевичем и Александром Николаевичем. Увидев их, Распутин поклонился им и сел на стул возле двери. И как ни звали, как ни уговаривали его потом сесть к столу, он не посмел.
Послушницы принесли уже самовар, налили в чашки чай. Но Распутин так и не сел к столу.
- Кушайте, - сказал он озадаченным сестричкам, - а я отсель буду развлекать вас.
Сестры, несколько сконфуженные, походили вокруг стола и сели кто гд". Мать Ефросинья молча наблюдала за всем, стоя у зашторенного наглухо окна.
- Так вот, значитца, - начал Распутин и огладил свою косматую бороду. - Вы интересуетесь, стал быть, нащёт справедливости. Тому ходит сказка - присказка в народе - что есть настоящая справедливость. У одного мужика с бабою было три сына - два умных, а один дурак. Умные были работящие, дурак же пребывал трутнем. Оно бы и ничего удивительного - бывает такое на Руси, да вот застреха какая - дурак был шибко проворен с ложкою за столом: не успевали за ним натруженные братья. И, конешно, возроптали: доколь дурака кормить своими трудами будем, брюхо его рогожное набивать?! Требуем разделения…
Пригорюнился старый, заусомневался: разделить хозяйство, разбить на куски, - оно не бог весть какая премудрость, но зачем, скажите на милость, дураку долю давать? Дурак и добро превратит в дурево. И разделил хозяйство меж умными сынами. Дурак только руками всполохнул: ах, так?! Пойду по миру. Взял суму и пошел по миру. Чтобы родителям досадить, значитца…
Тут Распутин помолчал, вперившись глазами в свои босые ноги, будто в них виделось ёму продолжение про обделенного дурака. Пошевелил длинными костлявыми пальцами. И вдруг стрельнул одним глазом в сестричек. Да еще подмигнул к чему‑то.
- Ну вот! Идет дурак, значитца, мурлычет себе под нос, напевает. День идет, два. На третий встречается ему поп - батюшка. И спрашивает: "Ты куда, дурак, навострился?" "Да вот, - отвечает, - ушел из дому. Обиделся на родителев". "Отчего так?" "От несправедливости…" И выложил батюшке все как есть подробно. "Да - а-а! - сказал поп. - У вас, у мирян, все не слава Богу. А вот у нас, у служителей, у нас только по справедливости". "Не скажи, батюшка, - говорит попу дурак, - какая же у вас справедливость, ежели ты за обывателя, за дурака, такого как я, и за убийцу одинаково молишься? Нет, нету и у вас справедливости".
Рассердился поп: "Дурак - ты и есть дурак!.."
Пошел дурак дальше. Идет, мурлычет себе под нос. День идет, два идет. На третий встретился ему сам Бог. Спрашивает: "Ты куда, дурак, навострился?" "Да вот из дому ушел. И от попа ушел". "Отчего так?" "От несправедливости". "Как так?" И поведал дурак как было. "Да - да - а! - почесал в затылке Бог. - Самый справедливый - это я. Все творю по справедливости, по - божески". "Не скажи, Отче Наш, - суперечит ему дурак. - Как же по справедливости, по - божески, когда, положим, Смерть всех без разбора косит? И тебе хилого - больного, и тебе здорового; и тебе бедного, и богатого; и тебе старого, и малого. Вот приходит и забирает. И у тебя не спрашивает. Нет! Нету твоей справедливости".
Разгневался Бог: "Поди прочь, дурья твоя башка!"
А что дураку? Пошел дальше. Идет, мурлычет себе под нос. День идет, два. На третий встретилась ему Смерть. Спрашивает: "Ты куда, дурак, лапти свои навострил?". "Да вот из дому ушел, от попа ушел, от Бога ушел, иду по миру". "Пошто так?" - удивилась Смерть. "От несправедливости". "От какой - такой несправедливости?" "Одному все - другому ничего. Разве это справедливо?"
Задумалась Смерть. "Да - а-а! - Повертела косой за плечами. - Ты прав. Нет на этом свете справедливости. А потому я, Смерть, самая справедливая". "Да ну?! - изумился дурак. - А докажи!.." "А чё доказывать? Я кошу всех, не смотрю на чины…"
Дурак хвать сумой о дорогу и говорит: "Ты, пожалуй, права, у тебя всяк одинаков - коль пришла пора, то полезай в ящик".
Достал из сумы последний кусок хлеба и разделил его со Смертью: дальше жить ему не пристало, потому как голодная смерть впереди. Ест и просит Костлявую: "Ты забери‑ка меня". "Э - э, нет! - сказала Смерть. - Твое время еще не пришло. А за то, что поделился со мной последней краюхой, - вот тебе дар исцелять людей." "Куда мне, дураку! - отмахнулся дурак. - У меня ума не хватит". "А тут и не надо никакого ума. Я буду всегда рядом: коли стану в ногах больного - не лечи, бесполезно. А в головах - лечи".
И пошел дурак по людям, стал лечить. Прославился далеко окрест. Повалил к нему народ - и стар, и млад, и беден, и богат.
Прослышал про то больной богач. Призвал к себе и говорит: коли вылечишь, поднимешь на ноги - озолочу. Половину состояния отвалю. Дурак глядь, а Смерть в головах больного стоит. Взялся и вылечил того богача. Тот и отвалил ему, как обещал, полсостояния.
Зажил дурак - кум королю. Пьет, гуляет, денег не считает. А состояние не убывает. Случилось ему как‑то в лесу гулять. И набрел на избушку на курьих ножках. Зашел в нее и видит - свечи горят. Видимо - невидимо. Которые из них почти еще целые, а которые есть уже догорают. Меж свечами знакомая Смерть бродит, царством своим любуется. Говорит дураку: "У кого свеча только возгорелась, тому еще жить да жить. А у кого догорает, за тем вскорости приду". "А где туг моя?" - обрадовался дурак, поглядывая на те, которые почти целые, в надежде, что для него Костлявая постарается за прошлые заслуги. "А вот", - говорит Смерть. И показывает на манюсенький огарок. "Ты спятила, Старая! Я только жить начал. Смилуйся. Полсостояния отвалю…" "Нет, голубчик. Пробил твой час".