Иван сразу посерьезнел. Атаман написал какую-то грамоту и еще цидулю.
- Ежели в Киеве придется быть, вот тебе цидуля к человеку верному и як найти его - в ней указано. А грамоту эту в Диком Поле прочтешь своей тыще. Завтра, повечеряв, тронетесь с майдана. Удачи желаю.
Атаман хлопнул Ивана по плечу. Тот не стронулся. Крепко обнялись.
Закат гас, на Раздоры наплывал сумрак, спускался туман. От куреней раздалось цоканье многочисленных копыт. На майдан выезжали казаки, сотня за сотней, с самопалами, саблями, копьями. Торока набиты походным припасом. Казачьих шапок со шлыками на них не было видно, а просто бараньи, черные, серые, разномастные шапки. В чекменях, бешметах, свитках, жупанах. Одежа разная. Сходился к майдану народ: отцы, матери, жены, сбегались ребята… Разговоры шли:
- Ишь наши станичники одеты-то как: казака и не разберешь!
- И куды их посылают?
- Не ведомо. Сами не знают.
Вскоре прискакали атаман и с ним несколько человек старшины. Остановились против полукружья десяти сотен. Атаман в полумраке махнул рукой. На майдане стало тихо.
- Станичники! Напольным атаманом избрали вы Ивана Болотникова. Слушайтесь его. А поведет вас вож один. На татар едете: в месте одном им "хохол сбить" треба. Болотников! Примай сотни! Трогайтесь!
И рванулся к небу темному тысячеголосый крик:
- Слава, слава, слава!
И опять Дикое Поле! Видны белые кости человечьи, конские; черепа, давно-давно смотрящие пустыми глазницами, смеющиеся обнаженными челюстями. Найдет туча, прольется над Диким Полем живительным дождем, напоит землю. Разгорится битва, прольется кровь, опять напоит землю. Летит с граем воронье на пир после боя, бегут туда же радостно-зловещие волки. Красоту Дикого Поля омрачают людские распри…
Холм, покрытый ковылем. Белеет на нем меловая лысина. У подножия внизу холма из-под большого камня бьет ключ, ручьем стекает в балку, заросшую орешником. Ключ звенит среди камней, искрится на солнце. В балке расположился на отдых отряд Болотникова. Пасутся стреноженные кони. Казаки на кострах варят саламату, едят, калякают, спят. Кругом в степи маячат пешие дозоры.
Болотников лежит на попоне, глядит в синее небо; проносятся обрывки мыслей, воспоминаний, как вон те мелкие облачки… Достал из сумы книжицу "Хождение за три моря", о том, как тверской купец Афанасий Никитин сухим путем в Индию ездил. Читать стал… Потом задумался. "Ишь куды русский человек забрался! В Индию! То-то вот повидал стран всяких; людей диковинных, реки великие, леса дремучие".
И представилось ему, как Никитин на коне едет по такому лесу с провожатым. Деревья иные, не как на Руси, а по ним вьются тонкие плети других дерев. И вот тигр грозно взвыл, и обезьяны на деревьях перескакивают, и пестрые попугаи летают. "Да, непоседлив был купец сей. И я тоже непоседлив. Хошь не хошь, а по нужде из Телятевки сокрылся, на Дон попал. Ныне до черкасов коснулся, с ляхами столкнуся. Эй, гуляй, душа, пока молод, пока силушка ходит по тебе неизбывная".
Болотников непроизвольно задвигал руками и ногами, пружиня мускулы, чуя свою силу.
"Належусь еще на печи, коли до старости доживу. Токмо не доживу. Нет!"
Рядом с ним лежал дядько Опанас, запорожец; сухонький, зоркие глаза из-под кустистых бровей. И нос крючковатый. Лицо веселое. Лежал и тоже молчал. А потом сел и произнес нараспев:
- Пане Иване, рубеж близенько. Побачимо скоро.
- Ну?
- От тоби и ну! Он за тым гаем зелененьким!
Иван решил, что пора известить казаков:
- Станичники, в круг собирайтесь!
Те быстро сошлись.
- Слушайте, други мои, грамоту, кою атаман дал. Вот печать его приложена к подписи атаманской.
В грамоте было сказано:
"Станичники! Ведет вас походный атаман Иван Болотников не супротив татар, а супротив ляхов, на подмогу братьям нашим Наливайке и Лободе. Болотникову Ивану повинуйтесь!"
Оживленно заговорили:
- На ляхов так на ляхов.
- Нам все едино, что в лоб, что по лбу.
- То-то по одеже и не признаешь - чи мы донцы, чи украинцы.
Болотников отдал приказ: отдыхать дотемна. Вечером двинулись, а впереди ехал дядько Опанас, вож.
В те времена резкой грани между Украиной и Диким Полем не было. Ездили дозорные польские отряды или отряды реестровых казаков. Проедут - и переходи на месте том в Украину или обратно. Под покровом ночи дядько Опанас и провел донцов на Украину. Двигались по ночам, днем отдыхали в леску, в буераке - в укрытых местах. И вот случилась заминка. Донцы остановились в дубняке, с полверсты от селения, которое Опанас называл Тарсун. Через него пролегал шлях к Днепру. Лесок рос около глубокого буерака, покрытого можжевельником, папоротником, а на самом дне хвощами. Буераком можно было незаметно приблизиться к селению. Болотников направил туда лазутчиком одного парня, хорошо говорившего по-украински. Тот зашкандылял на костылях собирать милостыню: калека-де.
Вскоре за селением на шляхе поднялась пыль от движущегося отряда, и ветер донес до леска отрывки жолнерской песни. Болотников еще подумал: "Где ляхам петь, как у нас на Руси поют али на Украине? Ишь, словно капусту рубят". С дерева он видел, как конники спешились около Тарсуна, оставив у коней стражу. Сами бросились в селение, и видно было, как вбегали в хаты, потом выбегали, что-то тащили. Тарсун стал походить на разворошенный муравейник: поднялась суетня, слабо доносились крики, ругательства, лай и визг собак, временами выстрелы.
Вернулся лазутчик, запыхавшись, рассказал:
- Атаман! Собрал я, Христа ради, милостыню, токмо скудную. Сами голодные: спокою ляхи им не дают. Тарсун - маенток пана Пшепшиковского, язви его в душу. Отсель много посполитых к восставшим подались. Вот ляхи и измываются над тарсунцами. И ныне явились; грабят, кого убили. Меня, убогого, - лазутчик захохотал, - рейтар - немец в латах - палашом по спине как вдарит! Я упал, стенаю, ногами сучу, а рейтар, сукин кот, ржет. Доглядел я, как на майдан ляхи да немцы посполитых тащили, вешать будут. У ляхов за плечами крылья железные прилажены. Токмо летать не могут. Не анделы. Для красоты, что ли? Скорее, по дурости.
Болотников мрачно усмехнулся.
- Ладно, мы им крылья обломаем!
Все остальное быстро свершилось. После команды донцы поехали буераком. Доехав почти до Тарсуна, кинулись наметом. Человек сто поскакали к польским коням, перебили стражу, кони разбежались по степи. Донцы во главе с Болотниковым, крикнувшим: "Ангелы грабят, бей до единого!" - ворвались в Тарсун, избивали ошалелых рейтаров и конников с железными крыльями. Ляхи на двух осокорях, кои росли на майдане, уже готовили виселицы. Там распоряжались пан - начальник крылатых конников, маленький, грузный, и командир рейтаров, высокий, тощий. Убили обоих наповал.
Казачья волна смыла, растоптала почти всех грабителей на майдане и в селении. Кое-кто из врагов забрались в хаты, оттуда отстреливались. Особенно яростно стреляли из одной хибарки, видать, подобрались упорные. Донцы тут же подтащили к хате соломы и зажгли. Вскоре в вышибленные оконницы стали высовываться физиономии с опаленными головами, усами, вытаращенными глазами, кричали:
- Змилуйтесь, панове!
Получали "милость" из самопалов. Все сгорели. После всей этой суматохи сразу как-то необычайно тихо стало в Тарсуне. На майдан сходился народ, съезжались казаки. Отдельной кучкой стояли спасенные от петли посполитые. Люди были истощенные, замызганные. Один подошел к Болотникову, низко поклонился ему, а потом в сторону отряда поклонились и все селяне. И хриплым голосом сказал спасенный от петли:
- Пан полковник и вы, люди добри! Видкиля вы приихалы? Спасыби, спасыби, що упасли вы нас од смерти!
И все повторяли:
- Спасыби, спасыби!
Болотников на коне, упершись рукой в бок, веселый, крикнул:
- Не стоит благодарности, люди добри! Мы с Московии сходцы, мужики посошные. Вам, посполитым, супротив ляхов и даем подмогу.
Донцы, а за ними и посполитые закричали:
- Слава, слава, слава!
Подъехали десятка три селян на пойманных польских конях, вооруженных вилами, рогатинами, косами, крича:
- До вас, паны добродии, приихалы, до вас!
Часа через три донцы вместе с кучкой принятых селян, разделив между собой польское и немецкое оружие, отправились дальше. Весь Тарсун провожал их. Иные плакали. И думал Иван с грустью: "Ныне мы защиту дали им от ляхов. Глядишь, вновь нагрянут, живодеры, пожгут, пограбят, побьют без нас. Тяжелая ихняя доля, праховая!"
Отряд Болотникова в безмолвии стоял на берегу Днепра. Светила яркая луна. Река, берега ее, окрестности окрашивались в сказочпый зеленовато-голубоватый цвет.
"Краса неописуемая!" - думал Иван.
Далеко к северу за Днепром мигали огоньки. Опанас сообщил:
- Це Триполье!
На противоположном берегу у места переправы было пустынно, огней не видно.
- Люды там не живуть, - пояснил Опанас.
Посреди Днепра тянулся довольно большой островок от наносного песка. Иван сообразил: "До острова, там передохнуть и далее плыть!" В переметных сумах у казаков были спрятаны порох, заряды, пистоли; наружу торчали стволы самопалов. Сумы и одежда были привязаны на седлах.
- Готовься! Трогай! - скомандовал Болотников и первый пошел в воду, ведя под уздцы своего коня. За ним тронулись гусем донцы.