Эльпиниса придерживалась учения скептиков. Она любит очевидность, то есть ей нужны убедительные аргументы. Для греков в словах важна лишь убедительность. Они мастера так подбирать слова, что совершенно немыслимые вещи звучат правдоподобно.
Как всегда, Анаксагор держался скромно. Он говорит как "просто любопытствующий". Хотя этот упавший с неба камень подтвердил его теорию о природе Солнца, Анаксагор после этого стал еще скромнее, поскольку "так много еще осталось узнать!".
Демокрит спрашивал его о пресловутых частицах, которые всюду и которые невозможно увидеть.
После третьей чаши разбавленного вина Анаксагор сказал:
- Все в мире есть сочетание и разделение вечно существующих частиц. Ничто создать невозможно и уничтожить тоже ничего нельзя.
- Конечно, - заметил я. - Ничто - оно и есть ничто и не существует по определению. Естественно, его нельзя создать.
- Слово "ничто" неудачно? Тогда скажем "все". Представим все как бесконечное множество мельчайших частиц, которые и составляют все сущее. Тогда во всем есть все.
- В это поверить гораздо труднее, чем в то, что, скорбя по своей дочери, Деметра спускается в царство Аида и забирает с собой весну и лето, - сказал Каллий и забормотал молитву, как приличествует высокому жрецу на Элевсинских мистериях.
- Я не сравниваю, Каллий. - Анаксагор всегда очень тактичен. - Но ты ведь признаешь, что в миске с чечевицей нет ни одного волоса.
- Будем надеяться, - вставила Эльпиниса.
- А обрезков ногтей? Осколков костей?
- Я согласен с моей женой. То есть надеюсь, что никакие из названных предметов не смешались с чечевицей.
- Прекрасно. Я тоже согласен. Мы также согласимся, что как ни рассматривай зернышко чечевицы, в нем нет ничего, кроме самого зернышка. То есть в нем нет человеческих волос, костей, крови и кожи.
- Определенно нет. Но сам я все равно не люблю чечевицу, как и всякую крупу, впрочем.
- Это потому, что Каллий на самом деле пифагореец, - заметила Эльпиниса.
Пифагорейцы запрещают членам своей секты есть любые семена, так как те содержат переселяющиеся человеческие души. Это индийское воззрение каким-то образом подхватили пифагорейцы.
- Не в том дело, просто я не очень хорошо вижу.
Каллий счел, что пошутил.
- Если человек будет питаться одной чечевицей, - настаивал на своем Анаксагор, - и невидимой влагой, у него все равно будут расти волосы, ногти, кости, сухожилия. Таким образом, все составляющие человеческого тела как-то присутствуют в чечевице.
Остальную часть беседы, интересной и поучительной, Демокрит запишет для себя, не для меня.
Каллий с Эльпинисой ушли первыми. После их ухода Анаксагор, подойдя к моему ложу, произнес:
- Я некоторое время не смогу приходить к вам. Вы понимаете…
- Мидофильство?
Греки называют мидофилами тех, кто благоволит к персам и их собратьям мидийцам.
- Да.
У меня это вызвало скорее раздражение, чем тревогу.
- Эти люди не могут трезво взглянуть на вещи. Не желай Великий Царь мира, я не был бы послом в Афинах, а командовал войском.
Сказав это, я поступил не очень мудро. Сказалось вино.
- Перикл популярен. Я его друг. К тому же я приехал из города, когда-то принадлежавшего Великому Царю. Так что рано или поздно меня обвинят в мидофильстве. Ради Перикла я надеюсь, что это случится не скоро.
Совсем молодым Анаксагор сражался при Марафоне на нашей стороне. Мы никогда не касаемся этого эпизода в его жизни. В отличие от меня, у него нет ни малейшего интереса к политике. И поэтому его непременно используют, чтобы насолить Периклу.
- Лучше будем надеяться, что обвинение минует вас, - сказал я. - Иначе они приговорят вас к смерти.
Анаксагор издал короткий вздох, что можно было истолковать как смешок.
- Путь в царство Аида одинаков, где бы и когда бы ты его ни начал.
Тут я задал самый беспощадный из греческих вопросов, впервые сформулированный не слишком трезвым и рассудительным автором "Персов":
- Не лучше ли человеку вообще не рождаться?
- Разумеется нет, - последовал мгновенный ответ. - Стоит пожить хотя бы для того, чтобы изучать небо.
- Я, к несчастью, его не вижу.
- Тогда чтобы слушать музыку. - Анаксагор никогда не теряет темы. - Все равно Перикла обвиняют в том, что за восстанием в Эвбее стоят спартанцы. Так что нынче врагом Афин выступает Спарта, а не Персия. - Анаксагор понизил голос до шепота: - Когда я сказал стратегу, что пойду вечером сюда, он попросил извиниться перед вами. Он хочет как-нибудь принять вас, но за ним постоянно следят.
- Такова афинская свобода.
- Есть города и похуже, Кир Спитама.
Уже когда он направился к выходу, я спросил:
- А где были эти мельчайшие частицы до того, как разум привел их в движение?
- Везде.
- Это не корректный ответ.
- Возможно, но и вопрос не был корректен.
Я рассмеялся:
- Вы напомнили мне одного мудреца, которого я встретил на Востоке. Когда я спросил его, как возник мир, он дал невразумительный ответ. На мое замечание, что в его ответе нет смысла, он сказал: "Бессмысленные вопросы предполагают соответствующие ответы".
- Мудро, - неуверенно заметил Анаксагор.
- Но почему, по какой причине разум привел их в движение?
- Потому что такова внутренняя природа разума.
- Это можно доказать?
- Доказано, что Солнце - это камень, столь быстро вращающийся, что загорелся. Раньше оно должно было где-то покоиться, иначе к настоящему времени уже сгорело бы, как тот кусок, когда упал на землю.
- Тогда почему вы не можете согласиться со мной, что разум, приведший все частицы в движение, принадлежал Мудрому Господу, чьим пророком был Зороастр?
- Вы должны больше рассказать мне о Мудром Господе и что он говорил вашему деду. Возможно, Мудрый Господь и есть тот разум. Кто знает? Я не знаю. Вы должны рассказать мне о нем.
Анаксагор показался мне очень любезным. Он не торопится с выводами, как большинство софистов. Я подумал о своем родственнике Протагоре. Он обучает юношей так называемой морали, и они платят ему за обучение. Он богатейший софист в греческом мире - так говорят другие софисты, а уж им ли не знать.
Много лет назад я встретил Протагора в Абдере. В один прекрасный день он пришел в дом к моему деду, принес дрова. Это был симпатичный молодой человек с живым умом. Позднее он каким-то образом получил образование. Не думаю, что ему помог дед, хотя и был очень богат. Протагор не появлялся в Афинах уже несколько лет. Говорят, он дает уроки в Коринфе - городе, переполненном вольнодумными и нечестивыми молодыми бездельниками, как считают афиняне. Демокрит восхищается нашим родственником и предложил мне прочитать одну из его многочисленных книг. Я отказался от такого удовольствия. Хотя не прочь встретиться с этим человеком снова. Перикл тоже обожает Протагора.
Не считая одной короткой встречи со стратегом, я больше ни разу не был в той части города, где живет Перикл. И потом, как вчера вечером сказал Анаксагор, за Периклом всегда следят. Хотя он фактический правитель Афин, его тем не менее могут обвинить на собрании в мидофильстве или атеизме - или даже в убийстве своего политического наставника Эфиальта.
Демокрит считает этого великого мужа тупым. Правда, он восхищается Аспазией. Недавно его стали принимать у нее в доме, где постоянно живет с полдюжины прелестных милетских девиц.
Поскольку я диктую Демокриту, то не имею возможности изложить свой взгляд на подобающее молодому человеку поведение в обществе. Он уверяет меня, что Аспазия, несмотря на свой солидный возраст - ей двадцать пять, - еще прекрасно выглядит. И бесстрашна - тоже неплохо, потому что в этом беспокойном городе хватает страхов, особенно для метеков - так здесь называют иностранцев, - а она из Милета да еще любовница человека, которого ненавидят исконные аристократы и их многочисленные прихлебатели. И ко всему еще окружила себя блистательными мужчинами, не верящими в богов.
В настоящее время один полоумный прорицатель угрожает обвинить Аспазию в святотатстве. Если он исполнит свое обещание, ей грозит реальная опасность. Но по словам Демокрита, при упоминании об этом прорицателе Аспазия только хохочет. Разливает вино. Дает советы музыкантам. Слушает сплетни. Проводит время с Периклом и его новорожденным сыном.
3
Вначале был огонь. Все сущее казалось объятым пламенем. Мы выпили священной хаомы, и мир представлялся нам вечным и светлым, как само пламя на алтаре.
Бактрия. Мне семь лет. Я стою рядом со своим дедом Зороастром. В одной руке у меня ритуальный пучок прутьев, и я смотрю…
Только я начал вспоминать тот страшный день, как раздался стук в дверь. Поскольку слуг никогда не бывает на месте, Демокрит открыл сам и впустил софиста Архелая с одним из его учеников, молодым каменщиком.
- Его арестовали!
У Архелая голос громче, чем у любого из слышанного мною греков. Это значит - самый громкий голос в мире.
- Анаксагора, - пояснил молодой каменщик. - Его арестовали за оскорбление святынь.
- И за мидофильство, - гремит Архелай. - Вы должны что-то предпринять!
Я сохраняю любезность:
- Но поскольку в Афинах я представитель Мидии, не думаю, что мои слова могут повлиять на собрание. Скорее наоборот.
Архелай, однако, думает иначе. Он хочет, чтобы я обратился к властям и заявил, что после заключения мирного договора Великий Царь ничего не замышлял против греков. И раз между Персией и Афинами царит мир, Анаксагора нельзя обвинять в мидофильстве. Этот довод показался мне довольно простодушным, как и сам Архелай.