Правду говорить не всегда хорошо. Если вымолвить нечаянно такое слово, которое тронет или обидит собеседника, то его самолюбие взбунтует против вас. Значит, надобно говорить осторожно и чужим грехам приписывать имя добродетелей, которые с ними хоть какое-нибудь сходство имеют. Например, если человек скуп - найдите, что он бережлив и домовит, если он расточает свое имение - объясните, что он щедр, о лицемере скажите, что он благочестив и богобоязлив. И таким способом вы удовольствуете любочестие и суеверие всех людей.
Во всех ваших предприятиях делайте вид, будто для вас нет в них никакой выгоды и что вы делаете все только для услуг отечеству…
Порошин отложил рукопись. Эти советы были не для него. Однако придворная жизнь, как и думал Никита Иванович, показалась ему понятнее. И стало совершенно очевидно, что он должен много читать, если желает быть достойным своей новой должности. Во все времена народы заботились о воспитании юношества. Порошин принялся за книги. Он изучил трактат о совершенном воспитании детей знатного рода и шляхетного достоинства, сочиненный аббатом Беллегардом и на русский язык переведенный Сергеем Волчковым. Автор видел только два пути к счастью человека - на войне служить или при особе государя быть - и, как духовное лицо, не очень упирал на военную карьеру, а больше наставлял, как проходить поприще придворной службы. О том, каким должен быть требуемый сей книгою человек, гласили пятьсот два правила, но читать их все Порошин поленился - его воспитаннику такие сведения были не нужны, а сам он дворцовым духом пропитываться не желал.
Один совет показался ему полезным.
"Умные разговоры подобны кремням, - писал аббат, - которые из холодного и крепкого своего корпуса огненные искры дают, ежели один о другой ударить… Обходительство с двумя или тремя умными людьми лучше науки всех школьных мастеров и педантов ("вралей", - разъяснил переводчик). Откровенные таких мудрых людей разговоры отворяют у человека природным неведением запертый ум и больше в один час покажут, нежели человек в три дня из книг научиться может".
В книге французского философа Мишеля Монтеня "Опыты" Порошин прочитал, что в древнегреческих Афинах умели хорошо говорить, а в Спарте - хорошо действовать. Там учили разбивать обманы словесных хитросплетений, здесь - сбрасывать путы страстей и сопротивляться ударам судьбы; там заботились о словах, здесь - о деле, там непрестанно упражняли язык, здесь - душу. Не удивительно поэтому, что когда Антипатр потребовал у спартанцев заложниками пятьдесят детей, они ответили не так, как могли бы ответить мы, и предложили: лучше возьмите сто взрослых мужчин. Столь высоко ставили они воспитание, получаемое детьми на их родине, и опасались, что дети-заложники не получат его, будут плохими гражданами.
Порошин узнал также, что старшие сыновья персидских царей, которых впоследствии ожидала власть в государстве, воспитывались по-особому. Новорожденного отдавали на попечение не женщинам, а евнухам, заслужившим доверие царской семьи. Они растили мальчика здоровым и на восьмом году начинали приучать к верховой езде и охоте. В четырнадцать лет ему назначали четырех воспитателей - самого мудрого человека в Персии, самого справедливого, самого умеренного и самого доблестного. Первый учил его верить в бога, второй - никогда не лгать, третий - властвовать над своими страстями, четвертый - ничего не страшиться.
Из рассказов немца-профессора Якова Штелина, учителя Петра Федоровича, Порошин знал, какое образование получил бывший государь, точнее - насколько был он малообразован.
Шести лет у себя в Голштинии начал Петр солдатскую службу, стал ходить в караулы - крошечный мальчик! Маршировка, развод, ротный смотр, парад были его любимым занятием и развлечением, других он знать не хотел. С ним пытались заниматься латинским языком - в те годы латынь открывала дорогу к учености, - принц не учил слов и не запоминал объяснений.
На десятом году отец произвел Петра в секунд-лейтенанты - мальчик заплакал от восторга и выбросил в окно латинские книжки.
Тринадцати лет, в декабре 1741 года, он поехал в Россию - императрица Елизавета Петровна, тетка его, сестра матери, задумала оставить ему после себя российский престол. Да, собственно, другого выбора у нее и не было.
По отцу Петр мог предъявить права и на шведскую корону, и о ней придворные голштинцы думали с удовольствием. России никто из них не любил, и нелюбовь эта передалась мальчику. Воспитатели принца - Брюммер, Берхгольц, лакей Румберг, егерь Бастиан - поехали в свите Петра только потому, что надеялись разбогатеть в дикой северной стране, о сокровищах которой среди немцев слагались легенды.
В Петербурге голштинского принца объявили великим князем и наследником престола, а по военной части подполковником Преображенского полка - полковником была императрица Елизавета - и командиром первого лейб-кирасирского полка.
После этих назначений стали думать о воспитании наследника. Елизавета Петровна приказала русским министрам в иностранных государствах выспросить, как там обучают королевичей, и ей доложить. Свои планы представили и петербургские ученые люди. Проект Штелина оценили выше других, и сочинителя взяли ко двору великого князя.
- Не потаю, сударь, от вас, - рассказывал Штелин Порошину, - что великий князь до меня ничему не был выучен, разве только помнил несколько французских слов, манже да буар - есть и пить. От уроков он уставал, и я должен был с ним рассматривать картинки в книгах. Смотрел он только те, где изображалась война. Я показывал ему рисунки крепостей и говорил об архитектуре, рисунки пушек - и говорил о механике. Чтобы сказать об истории, я приносил ему старинные монеты и описывал царей, при которых они чеканились. На ландкартах я чертил пути движения войск Александра Македонского, Юлия Цезаря - так мы изучали географию.
- Сколько же на день бывало уроков? - спросил Порошин.
- Какие там уроки! - с огорчением воскликнул Штелин. - Великий князь мог сидеть на месте лишь пять минут. Даже танцам не выучился, а ведь как старался французский танцмейстер господин Лоде! Великий князь сказал ему: "Ваши танцы - пустяки. От развода караулов мне больше радости, чем от всех балетов". Каков?
Порошин слушал рассказы Штелина, ничем не выражая своего отношения к ним. Он хорошо знал, сколь опасна при дворе искренность.
Другой петербургский немец, Август Шлецер, сотрудник Академии наук, сказал Порошину, что великий князь должен старательно изучить историю, ибо для особы царского рода это самый необходимый предмет. - Учите вашего воспитанника, - требовал он от Порошина, - прежде всего истории. Никогда я так искренне не убеждался в практическом значении этой науки, как во время переворота, произведенного императрицей Екатериной. Все те невероятные ошибки управления, какие совершил сто пятьдесят семь лет назад известный Лжедмитрий Первый, повторил Петр Третий. Можно ли вообразить, что этот несчастный впал бы в такие ужасные ошибки, если б знал, к чему они приводят, то есть если бы не был он полным невеждою в русской истории? Никогда!
Много и смешного и полезного нашел Порошин в первой русской печатной книге, трактовавшей о воспитании юношества. Называлась она "Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению, собранное от разных авторов повелением царского величества….". Книга была издана в 1717 году и начиналась букварем, содержавшим новый и старый алфавиты, то есть гражданскую, введенную Петром, и славянскую азбуки, а также славянские, арабские и римские цифры. Берущему в руки эту книгу словно бы предлагалось повторить, а может быть, и выучить, ежели не знал раньше, грамоту, чтобы читать затем "зерцало", или правила житейского обхождения, помещенные в книге вслед за букварем.
"В первых наипаче всего должны дети отца и матерь в великой чести содержать, - читал Порошин начальный параграф, им открывались правила. - И когда от родителей, что им приказано бывает, всегда шляпу в руках держать, а пред ними не надевать, и возле их не садитися, и прежде оных не заседать, при них в окно всем телом не выглядывать, но все потаенным образом с великим почтением, не с ними в ряд, но немного уступя позади оных в стороне стоять, подобно яко паж некоторый или слуга. В доме ничего своим именем не повелевать, но именем отца или матери; от челядинцев просительным образом требовать, разве что у кого особливые слуги…"
Этот пункт понравился Порошину. Обыкший с детства искренне уважать родителей, приученный в корпусе к воинской дисциплине, он отчетливо представлял себе систему подчинения, на которой были основаны и семейные отношения, и государственный порядок в России, и внутренне был согласен с этой системой. Но все же - как быть в рассуждении покойного государя Петра Федоровича? Если, как советует зерцало обхождения, содержать его перед лицом воспитанника в величайшей чести, будет ли это полезно впоследствии для русского государства? Что говорить, Петр Федорович был дурным правителем, и надобно стараться, чтобы сын, - нет, вернее сказать, цесаревич, - ни своим образованием, ни характером на него не походил, а пошел бы в свою матушку, именно в свою родительницу - ныне здравствующую императрицу Екатерину Алексеевну.
Далее Порошин читал о том, что детям надлежит речей старших не перебивать, говорить правду истинную, не прибавляя и не убавляя ничего, себя не хвалить, но и не уничижать, быть в присутствии слуг осторожными в словах.
Юноше, который соблюдает правила, чтобы преуспеть в жизни, предлагалось запомнить главное:
"Младый отрок должен быть бодр, трудолюбив, прилежен и беспокоен, подобно как в часах маятник, для того, что бодрый господин ободряет и слуг, подобно яко бодрый и резвый конь учиняет седока прилежна и осторожна…"