Исторический роман из Смутного времени
Содержание:
В селе Молокове 1
За Святого Сергия! 2
В польском стане 4
В огне 6
Приступ 8
Злые вести 10
Черный день 12
Атаман Епифанец 13
Милость Божия 15
Битва при Красной Горе 17
Лукавство ляшское 19
Раненый богатырь 20
Зимою студеною 22
Искушение 24
Болезнь лютая 26
У ляхов 27
Мартьяш 29
Немко 31
Казнь предателя 33
Чудеса и видения 35
Последнее испытание 37
Заключение 39
СЛОВАРЬ старинных и малоизвестных слов и понятий 40
Примечания 40
В селе Молокове
Много беды терпела Русь православная в правление царя Василия Иоанновича Шуйского. И опытен был в делах государских надежа-царь, и разумом его Господь не обидел, а знать уж, выдался он такой незадачливый: все грознее и грознее надвигалось на Русь-матушку горе-злосчастие. Под самой Москвой гнездился в селе Тушине вор-самозванец и грозил престольной столице несметными разбойничьими скопищами; рыскали спесивые ляхи хищными конными полками по русской земле, жгли, грабили и похвалялись полонить нашу Отчизну на веки вечные. Греховные соблазны одолевали бояр, князей, воевод, людей думных и ратных, торговых и деревенских… Корысть, разбой, измена и безначалие царили повсюду.
Близ святой обители преподобного Сергия Чудотворца лежало в те давние времена село Молоково. Было оно сначала богатое и людное, а когда наступила злая година, зарыскали разбойничьи толпы - село опустело и обеднело. Чернели пожарища, стояли пустые, разрушенные избы. Хлеб на нивах гнил на корню; не трогал его испуганный, обездоленный крестьянин, хоть уже давно осень наступила, хоть и зима уже близилась…
Печально глядело на хмурое село осеннее солнышко, словно думая: к чему взошло я на зорьке ясной, коли мне и полюбоваться не на что?.. Вот скользнули робкие лучи за крайнюю избу, осветили у ворот ее на завалинке трех рослых молодцов. Была та изба лучше да краше всех других на селе; крепкий тын хранил постройку от злых людей. Молодцы, что на завалинке зарю встретили, были хозяева-домочадцы той избы. Трех братцев Селевиных по всему селу уважали за домовитость и оборотистость. Старшего звали Ананием, силы он был богатырской, нрава прямого, доброго. Второй брат, Данила, послабее был, зато сметливее и расторопнее. Третий, Осип, тоже был собой молодец хоть куда - из десятка не выкинешь - да ходила о нем молва худая: корыстолюбив был парень, завистлив.
- О, Господи! - молвил со вздохом Ананий Селевин, поглядывая на нивы. - Ну и времечко настало!
- Одно слово - беда! - подхватил Данила. Младший брат усмехнулся лукаво и вставил:
- Что ж, ребятушки, зато хошь рук не натрудим…
- Пустое говоришь! - перебил его старший. - Труд-то Господу Богу угоден, особливо наш - крестьянский.
- Иди, потрудись, - опять усмехаясь, кивнул ему Осип головой на легшую вповалку рожь.
- Стану я для нехристей-ляхов работать. Нагрянут да отнимут… Сам знаешь, почему мы сиднем сидим.
Опять замолчали братья. Солнышко все выше да выше всходило, даже припекать стало, даром что сентябрь на дворе стоял.
- Гляньте-ка, и Тимоха на свет Божий выглянул, - сказал быстроглазый, заметливый Данила.
Сосед Селевиных, Тимофей, парень не слабее самого Анания, носил по селу прозвище смешливое - "Суета". Был он тучен, высок, широк и мешковат, а нрава бойкого, любопытного: везде и всюду за другими спешил - и частенько его сельские зубоскалы на смех подымали.
- Мир честной беседе, - молвил он, подходя. - Где бы тут присесть с вами?..
Но на завалинке для такого парня-великана места не нашлось, трое Селевиных ее всю заняли. Огляделся Суета, шагнул к недалекой полусгоревшей избе и мигом выломал из сруба пенек не тоньше себя. У избы рухнул угол, пылью и золой понесло на братьев.
- Ишь медведь! - крикнул Осип. - Чего избу рушишь?!
Принес Суета свой пенек, уселся и ответил:
- Не велика беда - избу порушить, а вот, братцы, ежели тушинский вор Москву-матушку порушит - тогда будет беда злая, горе-горькое…
Вздохнули все. Помолчал Осип и пробормотал тихо:
- А слышь, весело живут в Тушине: пьют-гуляют…
- Небось, и тебя туда тянет? - поймал его на слове Суета.
- Кабы он помыслить только такое успел, я бы его своими руками удушил! Замест отца я теперь ему… За младших братьев старший перед Богом и царем в ответе. Слышь, Оська? - прибавил Ананий.
Смешался, зарделся тот, испугался.
- Да чего вы, братцы! Так слово сказалось, а они почли уж меня за вора-переметчика… Чай, я не лях…
- Не одни ляхи теперь кровь православную льют, - вмешался Данила Селевин. - Свои-то перебежчики хуже…
- А что, братцы, силен-силен вражий лях, а все на нашу святую обитель не дерзает, - заговорил Суета.
- Чай, ее сам преподобный Сергий хранит. Не попустит Господь такой беды! - И Ананий перекрестился.
- Да и прихожане - народ православный, за обитель-матушку вступятся.
- Голову за нее сложим! - подхватил Суета.
У всех четверых лица нахмурились, глаза сверкнули. Денек теплел да теплел; в ближайшей роще зачирикали птицы, зашелестела кругом осенняя желтая трава. Задумались молодцы молоковские, глядя на далекое поле, по которому вилась дорога сергиевская.
- Идет кто-то, - молвил Данила.
Всмотрелись - видят: две богомолки по дороге шагают, торопятся; все ближе и ближе путницы: одна - седая старуха, сгорбленная, другая - совсем еще девочка. Укутаны обе в разное тряпье.
Поклонилась старуха молодцам и спросила.
- Не пустите ль нас отдохнуть малость, люди добрые? Притомились мы с дочкой, от обители-то идучи.
- Милости просим, бабушка, - сказал, вставая, Ананий. Ввел он богомолок в избу, воды им в деревянной чашке принес.
- А насчет еды - не обессудьте, голубушки. Один черствый хлебушко, да и то летошнего помолу.
- Спаси тебя Господь, кормилец, - в голос молвили странницы, раздеваясь и усаживаясь.
Напились они водицы, сухих корок погрызли. Тем временем в избу вошли остальные молодцы и сели.
- Ляхи что ль пожгли у вас село? - спросила старуха.
- И ляхи, и свои, бабушка. Такая уж пора злая…
- Верно, кормилец, правда твоя… Хуже этой поры и не бывало на Руси… Вот и наше село Здвиженское - чай слышали, молодцы - тоже с двух концов ляхи да перелеты запалили. И сгорело оно, как свечечка, словно все избы косой срезало… Ох, горе-горькое!..
Заплакала старуха, закручинилась и дочь: из голубых глаз покатились крупные слезы.
- Батюшка! Родненький!.. - простонала она сквозь слезы.
- И убили моего старика-хозяина! - повела опять речь старуха. - И остались мы с Грунюшкой сиротинками! Негде голову преклонить, опричь храмов Божиих, да и те, почитай все, поруганы нехристями. Одно было прибежище бедным сиротам, нищей братии - обитель-матушка; да и ту хотят теперь злодеи боем взять…
Вскочили молодцы со скамеек все как один.
- Не бывать тому! Костьми ляжем за обитель!
- Да полно, бабушка, может, ты ослышалась? - недоверчиво спросил хитрый Оська.
- Какой, родимые! правда правдинская… Все богомольцы про то толковали, плач и стон стоял в обители. Поплелась я, грешная, к святому старцу Корнилию - духовный отец он мой - пала ему в ноги. Мудрый он старец и милостив к бедным.
- Еще бы! Кто старца Корнилия не знает? Святой человек, - вымолвил Ананий.
- Благословил меня старец и поведал мне: истинно идут на обитель ляхи, и царю то уже ведомо, и посылает он, царь-батюшка, на подмогу бойцам обительским воевод своих с силою ратною и нарядом… Заплакала я, кормильцы мои, как услышала эту злую весточку, побежала спешно к Грунюшке; собрались мы и пошли куда глаза глядят.
Помолчали все недолгое время в думах тяжелых.
- А еще толковали в обители бывалые люди, - опять зачастила старуха, - что поднялся на русскую землю сам Жигимонт со всей силою ляшскою. И больно тот Жигимонт обличьем страшен: власы у него красные, огненные, очи полымем пышут, сидит он, Жигимонт, на крылатом коне, ведет за собой тьмы- тем басурманов; как увидит село али город, дохнет полымем, и только пепел остается…
- Пустое! - степенно сказал Ананий. - На вражью силу есть молитва святая. А вот что, братцы, - надо нам идти обитель- матушку оборонять…
Закрестилась старуха-богомолка.
- А ляхи-то?!
- А Бог-то, бабушка? А Сергий-то преподобный?.. Глянула Груня на Анания, и просветлело ее печальное лицо.
- Видишь, матушка, как добрые люди думают. И я то ж тебе говорила…
Замолчала старуха, не знала что делать. Ананий тем временем оделся, топор из-под лавки взял, в мешок хлеба положил. Остальные парни тоже снарядились, торопливый Данила уже к двери пошел, как вдруг от могучего удара рухнула дверь на пол, послышались чужие голоса.