Король, худосочный, нервный, тщедушный, был ниже своей жены; он был неизлечимо болен, и болезнь все сильнее подтачивала его силы. Настороженный, чуткий, как птица, он постоянно покашливал. Людей он боялся, жену ревновал. Альваро стоял рядом с ней, и одно это служило поводом для ревности. Хуан был молод, и это тоже вызывало ревность короля. Его беспокойная ревность постоянно находила себе объекты. Он боялся, он завидовал, он ненавидел. Вспрыгнув на деревянный помост, он стал рассматривать карты, а потом - ни к кому не обращаясь - громко выкрикнул: "И вовсе Земля не круглая!" Он знал Альваро, но у него недостало учтивости поздороваться с ним, вместо этого пустился разглагольствовать о форме Земли. Он ненавидел Колумба. Плюнув и перекрестившись - он был суеверен, - Фердинанд принялся долго и бессвязно объяснять Торквемаде, кто такой Колумб, каковы его воззрения и намерения. Как и его жена Изабелла, он любил поныть.
- Все это ересь, приор, ересь, ересь! Разве вы не согласны со мной? Ну конечно же, согласны.
- Сир, супруг мой, - возмутилась Изабелла. - Вы ведете себя как свинья. Слышите? Как свинья! У нас в гостях Альваро де Рафаэль, а вы даже кивком не поздоровались с ним. Где наше королевское достоинство? Что о нас подумают?
Фердинанд плюнул на карту, лежавшую перед ней. Растер плевок пальцами и вновь потребовал от Торквемады ответа: можно ли считать ересью утверждение, что Земля круглая?
Торквемада ответил, что такое утверждение - разумеется, сущая глупость, но не всякую глупость можно считать ересью. Альваро почувствовал, что Торквемада просит его одобрения, дружбы, возможно даже - подать ему надежду. "Он уже стал великим инквизитором", - сказал себе Альваро. Торквемада был сдержан и очень напряжен, и Альваро чувствовал, как он страдает. "Как, должно быть, ему тяжело", - подумал он.
Фердинанд, с силой ударив по карте кулаком, выкрикнул:
- Он еврей!
- Кто, сир? - спросил Торквемада.
- Этот итальянец, Колумб.
- Я слышал, он стал христианином, - тихо сказал Торквемада.
- Стал христианином! - взорвался Фердинанд. - Стал христианином! И такие слова я слышу от человека, которого только что назначил великим инквизитором! В нем иудей и христианин сплетены в неразрывный узел, а великий инквизитор вздумал спорить со мной!
Торквемада без промедления, мягко и убедительно возразил королю:
- Если он придерживается иудейской веры, мы можем принять меры. Но нужны доказательства, веские доказательства. Или по меньшей мере, нужно, чтобы кто-то обвинил его…
- Да все они исповедуют иудаизм! - воскликнул Фердинанд. - Включая и его! - И он указал на дона Альваро.
Спокойно, не повышая голоса, Торквемада произнес:
- Он не еврей, сир, он даже не выкрест.
- Там, в Сеговии, все евреи! - вопил Фердинанд. - В каждом есть примесь этой ублюдочной крови! В каждом, в каждом!..
Изабелла взяла Альваро за руку и увела с помоста.
- Пойдемте отсюда, друг мой, - шепнула она ему.
Альваро кивнул Хуану. В дверях они задержались. Изабелла заплакала. Альваро ничем не мог помочь ей и думал, что за странное это зрелище - королева в слезах. И тут его осенило: а ведь Изабелла не только королева, но и женщина. Дело в том, что никто и никогда не думал о королеве как о женщине.
Когда они вышли из дворца, Хуан сказал Альваро:
- Она вдруг превратилась в обыкновенную женщину.
Альваро ничего ему не ответил и только подумал: "Помоги ей Бог!"
3
На обратном пути в Сеговию все трое, и - как знать, - может, и Хулио, постоянно возвращались мыслями к тому, что произошло в Севилье. Однако заговорили они об этом не прежде, чем достигли окраин Сеговии, и то обиняками. Несколько часов они ехали в полном молчании - Торквемада и Альваро рядом впереди, Хуан и Хулио позади, отстав на несколько сотен ярдов. Альваро был погружен в свои мысли и впоследствии не мог вспомнить, почему он упомянул, что прошло двадцать лет с тех пор, как Торквемада крестил его дочь.
- Кажется, это было вчера, - сказал Альваро.
Торквемада стал изрекать прописные истины. Сказал, что время - это миг. И человеческая жизнь - миг. Песок, сыплющийся в песочных часах. Неожиданно, словно осознав, какую выспренную чушь он несет, Торквемада оборвал речь. Лишь перед Рафаэлем он стыдился произносить такие, неизбежные в устах любого священника фразы.
Альваро, будто ничего не заметив, сказал:
- А за пять лет до этого я приехал в Сеговию и тогда же познакомился с тобой, Томас.
- Как же, как же, - отозвался Торквемада. На него вдруг нахлынули воспоминания. - А откуда ты приехал, Альваро? Из каких мест?
Альваро насторожился. А когда испанец настораживается, в нем проступает нечто звериное, и Торквемаде показалось, что Альваро ниже пригнулся в седле, словно прячась от опасности, и взялся за шпагу. Торквемада удивился. Его вопрос не таил подвоха. Праздный вопрос, только и всего. Говорил он одно, думал другое. Как и за минуту до этого, ему было безразлично, откуда приехал Альваро, а тот вдруг насторожился и чуть ли не испугался.
- Прошло двадцать пять лет, - медленно произнес Альваро. - И ни разу за все это время ты не поинтересовался этим. Почему, Томас? Почему ни разу за все двадцать пять лет?
- Наверняка спрашивал, - возразил Торквемада.
- Может быть, и так, - согласился Альваро.
Стремясь скрыть тревогу, Альваро перевел разговор на Колумба, и вскоре они уже спокойно рассуждали, действительно Земля круглая или нет.
- Кому, как не вам, купцам, знать это, - сказал Торквемада. - Я хочу сказать - вы всегда знали это. Ведь у вас в некотором смысле братство.
- Какое еще братство? - спросил Альваро.
- Купеческое.
- Купеческое? - переспросил Альваро.
- Ну, скажем, ты и Колумб. Вы оба купцы. Вы накопили определенные знания. Используете одни и те же карты. Разве не так?
- Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, - сказал Альваро.
- А ты подумай.
Они вновь замолчали.
День клонился к вечеру. Путешественники подъехали к каменному дорожному столбу, старому, как само время. На одной его стороне были еле заметные знаки, высеченные некогда, возможно, еще финикийцами. На другой стороне сохранилась латинская надпись - ее до сих пор можно было разобрать. Она гласила: "Четыре мили". Всякий раз, подъезжая к этому столбу, Альваро удивлялся: ведь до окраин Сеговии оставалось всего полторы мили. Всадники дали здесь отдохнуть своим лошадям. Альваро и Торквемада сели рядом, Хулио и Хуан на почтительном расстоянии позади. Кивнув на Хуана, Торквемада сказал Альваро:
- Он все время едет поодаль. Он что, боится меня?
- Думаю, да, - ответил Альваро.
- Почему?
- И ты еще спрашиваешь? Теперь ты великий инквизитор, Томас. Гроза всей Испании.
- Инквизиция - рука Господа, - проговорил Торквемада и, так как от Альваро не последовало никакого отклика, спросил: - А ты тоже боишься меня, Альваро?
- Мы же старые друзья, Томас.
- Почему королева призвала тебя, Альваро? Ты ничего не рассказал. Она поддержит итальянца?
- Если найдем деньги, - ответил Альваро. - Ну что, поедем?
Торквемада поехал первым. Альваро тронулся за ним; озабоченный и расстроенный, он запутался в собственных мыслях - они увлекали его туда, куда ему не хотелось. Услышав крик о помощи, он испытал чуть ли не облегчение. Они уже ехали городскими окраинами. Пришпорив коня, Альваро вырвался вперед и увидел, что дерутся четверо. Трое избивали четвертого. Тот стоял, руками закрыв голову. Альваро наехал на дерущихся, и они расступились. Он сразу обратил внимание на длинное черное одеяние четвертого и решил, что избивают священника. Его охватила ярость: как смеют эти головорезы нападать на духовное лицо! Альваро вдруг с особой остротой ощутил, что Сеговия - его родной город. Как смеют эти подонки нарушать его спокойствие! Выхватив шпагу из ножен, он с криком наносил удар за ударом. Подоспевший Хуан Помас загородил проход, чтобы хулиганы не могли улизнуть; пробыв так долго с Торквемадой, он даже обрадовался, что наконец может показать себя в бою, доказать, что он не трус. Три грабителя бежали, Хуан гнался за ними и наносил удары шпагой. Их вопли и мольбы о помощи доносились до Альваро - тот, попридержав коня, вернулся к жертве и спешился.
Торквемада был уже там - не покинув седла, он мрачно смотрел на спасенного. И тут Альваро увидел, что это никакой не священник, а седобородый раввин, никоим образом не похожий на католического священника. Как мог он так обмануться, спросил себя Альваро, почему сразу этого не заметил? Вот Торквемада ведь не ошибся. Он и раввин стояли друг перед другом. Раввин, невысокий, внушительного вида, лет за пятьдесят, изрядно пострадал. Струйка крови сбегала по его лицу. Шляпа валялась на земле. Альваро поднял ее. Возвращая раввину шляпу и спрашивая, не ранен ли он, Альваро ощущал на себе пристальный взгляд Торквемады.
Потрясенный раввин, казалось, не мог чего-то понять.
- Я еврей, - наконец вымолвил он.
Альваро - все еще возбужденный - перевел дух и сказал:
- Я не спрашиваю, кто вы, я спрашиваю, не ранены ли вы.
- Ранен? - Еврей, похоже, серьезно обдумывал, ранен ли он, и лишь потом ответил: нет, он не ранен, вот только голову ему ушибли.
Тем временем вернулся погнавшийся за грабителями Хуан, подоспел и Хулио с вьючной лошадью. Хуан - он так и не спешился - странно смотрел на Альваро. Тот попросил его приглядеть за вьючной лошадью, а Хулио приказал проводить еврея домой. Раввин отрицательно покачал головой:
- Меня не нужно провожать, дон Альваро. Синагога совсем близко.
В разговор неожиданно вступил Торквемада: