- Он дорог мне как память, - ответил Альваро. - Я отказался от большей части воспоминаний, но расстаться со всеми - невозможно. Никому - ни мне, ни Торквемаде.
Альваро нащупал под рубашкой цепочку и снял ее через голову. Положил крест и цилиндрик на стол перед Катериной, но тут к нему обратилась Мария, голос ее звучал неприязненно:
- Альваро, что ты делаешь? Что за нелепые шутки? Торквемада приезжал сюда специально, чтобы расспросить о медальоне. Неужели ты ничего не понимаешь?
- Я знаю, что Торквемада приезжал сюда специально ради этого, - кивнул Альваро. - Добрый приор стремится знать как можно больше. Для него не должно быть тайн. Не сомневаюсь, он догадался, что именно я ношу на шее. А ты не догадывалась, Мария? Неужели тебе никогда не было интересно, что я ношу и почему? Неужели никогда?
Хуан Помас поднялся, он чувствовал себя неловко и попросил извинить его. Их разговор явно не предназначался для чужих ушей, и хотя со временем он тоже станет членом семьи, но пока он им не является.
- Поэтому прошу извинить меня, - сказал он. - Я, пожалуй, пойду.
- Погоди! - ледяным голосом остановил его Альваро. - Сядь, Хуан. Ты уйдешь, когда я разрешу тебе уйти. - Повернулся к Хулио и добавил: - Ты свободен. Мы останемся одни.
Хулио, степенно поклонившись, вышел; воцарилось молчание. Альваро крутил в руках крест и цилиндрик. Катерина следила за его руками, отмечая про себя, какие они сильные и ловкие, какие длинные и изящные у отца пальцы. Почему она не замечала этого раньше? Хуан после слов Альваро опустился на стул и теперь сидел, уставившись в стол. Мария, раздраженная и взволнованная, потребовала от Альваро, чтобы он объяснил, зачем к ним сегодня приезжал Торквемада. Альваро молчал, и тогда она указала на медальон и, срываясь на крик, спросила:
- Что это, Альваро?
- Ты спрашиваешь об этом сейчас - после того, как мы прожили вместе двадцать два года?
- Отец, - взмолилась Катерина, - ради Бога, скажи, что сегодня произошло?
- Не знаю. Я ни в чем не уверен. Что-то произошло, но что - толком не могу сказать. Как бы это тебе объяснить… Эта… - Альваро поднял медальон. - Эта вещь принадлежала моему отцу, а до него - деду. Что это такое? Это святая вещь, такая же святая, как и крест. В ней лежит кусочек пергамента, на нем написано несколько слов…
- Перестань! Хватит! - Голос Марии звучал визгливо.
Альваро, словно не слыша жены, повернулся к Хуану и спросил: все ли он понял? Следил ли за его мыслью? Хуан покачал головой. Он был озадачен и испуган.
Катерине он напоминал попавшего в западню зверя, но Хуан не был зверем - совсем нет. Скорее цыпленком в руках повара, собакой, угодившей в капкан, или мужчиной, лишившимся мужества. Катерине хотелось заплакать, зарыдать, упасть на колени и молить отца позволить Хуану уйти. Но она молчала.
Тут встала ее мать.
- Я не хочу этого слышать! Не хочу! - холодно объявила она.
- Сядь, Мария, сядь! Ты поняла меня? - В голосе Альваро сквозила горечь. - Я сказал, что тебе нужно сесть, Мария.
Жена повиновалась и снова села за стол.
- Чего ты не хочешь слышать? Того, что в тебе течет еврейская кровь? И во мне? И в Катерине? И в Хуане?
Хуан отчаянно замотал головой. Он открыл было рот, облизнул губы и снова замотал головой. Он страшно побледнел - Катерине показалось, что его черные глаза смотрят из посмертной маски.
- Ну что? Говори, Хуан Помас. - Голос Альваро понизился до шепота. - Ты не согласен со мной?
Хуан - он совершенно потерял голову - вскочил на ноги, через стол подался к Альваро и с мольбой сказал:
- Что вы делаете, дон Альваро? Ради Бога, что вы делаете со мной? Я христианин. И вы это знаете.
- Христианин? - переспросил Альваро, губы его скривились в улыбке. - Конечно же, ты христианин, Хуан Помас. Разве я это отрицаю? Но вот твой прадедушка, Якоб Помас, был раввином. Ты и его христианином считаешь?
- Я христианин. - Голос Хуана звучал жалобно.
Мария, чернее тучи, встала из-за стола, стремительно направилась к двери, но на пороге остановилась и вернулась к Альваро; подойдя едва ли не вплотную к мужу, она прошипела:
- Ты сумасшедший! Ты потерял рассудок! Сумасшедший! Безумец! Тебя свяжут и упрячут в сумасшедший дом.
- Я сумасшедший? - устало переспросил Альваро. - Значит, ты, Мария, думаешь, что я сумасшедший? А что, если я просто не обманываюсь? Есть ли в Испании хоть одна благородная семья, в которой не было бы примеси еврейской крови? И разве твоя собственная мать наполовину не еврейка?
- Ложь! - вскричала Мария. - Как ты смеешь лгать и богохульствовать?
- Ты права, моя дорогая жена, - сказал Альваро. - Что такое наша жизнь - ложь, загадка, ну а потом, если повезет, эпитафия. Не знаю, но мне кажется, мы смертельно больны и вот-вот умрем. И Испания умрет вместе с нами.
Альваро поднял медальон повыше. Катерина спокойно, почти безучастно спросила:
- Что это, отец? Ты сказал, что там кусочек пергамента. На нем есть какая-то надпись?
Мария и Хуан застыли на месте - ждали, что ответит Альваро. Когда тот заговорил, Хуан рухнул: силы вдруг оставили его.
- Это называют еврейским заклятием, - ответил Альваро. - Такой кусочек пергамента евреи прибивают к дверному косяку своих домов. В медальон вложен кусочек пергамента, и на нем надпись на иврите: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей душой твоею и всеми силами твоими".
Мария закрыла лицо руками, зарыдала и, спотыкаясь, вышла из столовой. Оставшиеся минуту-две сидели молча, потом Катерина спросила отца:
- И это все?
Альваро встал:
- Да, дитя мое, это все. Мне больше нечего сказать. Сейчас мне нужно идти к твоей матери. Она страдает. Не знаю, зачем я причинил ей эту боль. Поверь, раньше я никогда так не поступал.
С этими словами Альваро покинул столовую, Хуан и Катерина остались за столом. Катерина взяла цепочку, потрогала крест и медальон. Перебирала их, как перебирают четки.
- Катерина! - взмолился Хуан. - Прошу тебя, Катерина!
- О чем, Хуан?
Хуан ничего не ответил - молча сидел за столом. Тогда Катерина без обиняков спросила:
- Почему ты так боишься, Хуан? Ты сердишься на отца из-за того, что он сохранил этот медальон?
Хуан по-прежнему молчал. Катерина протянула ему цепочку. Он в ужасе отпрянул, словно в той таилась страшная угроза.
- Я не чувствую в себе никакой перемены, - сказала Катерина. - Час назад я не знала, что во мне и в тебе течет еврейская кровь. Теперь я это знаю. Но никакой перемены в себе не чувствую. Решительно никакой.
- Я христианин, как и ты. И тебе это известно, Катерина, - вырвалось у Хуана.
- Да, известно. И это означает, что я - и то и другое. Я еврейка и христианка, и это ничего не меняет.
- Что ты говоришь!
Катерина надела на шею цепочку и взглянула на Хуана. Тот яростно зашептал:
- Сними ее, пожалуйста! Ради всего святого, сними!
Катерина улыбнулась, сжимая цилиндрик в руке. И беспечно сказала:
- Держа эту вещь в руке, я как бы исповедую иудаизм. А теперь представь себе, что наш добрый приор Томас здесь. В таком случае я сказала бы ему: "Отец Томас, я исповедую иудаизм". Бедный приор! Ему пришлось бы отправить меня на костер. Отдать приказ привязать меня к столбу и сжечь…
Голос ее пресекся, лицо потемнело - так темнеет свеча перед тем, как погаснуть фитильку. Катерина приблизила лицо к Хуану:
- Боже мой, Хуан, что здесь творится?
- Главное, чтобы это не коснулось нас, - с мольбой в голосе проговорил Хуан.
- Когда я была совсем маленькой, Хуан, у нас в Сеговии проходил рыцарский турнир. Последний - больше такого не было. Думаю, не только в Сеговии, но и во всей Испании. Мир изменился, над турнирами теперь смеются. Но тогда меня, маленькую девочку, турнир привел в восторг. Испанские рыцари с головы до ног были закованы в латы, их стяги и вымпелы всех цветов радуги развевались по ветру. Один рыцарь был в ярко-красном, другой - в небесно-голубом, третий - в снежно-белом. А потом начался поединок - рыцари съехались, раздался звон мечей, лязг доспехов… - Катерина замолчала, - казалось, она перенеслась в то время. - Мой отец тоже участвовал в турнире. Тебе трудно вообразить дона Альваро в латах? Он был в белом. С ног до головы в латах, поверх них белый плащ. Знаешь, мне казалось: в мире нет рыцаря доблестнее его. Он выбил из седла своего противника, поднял коня на дыбы, прискакал ко мне, поднял меня и посадил в седло впереди себя…
- Катерина, неужели ты не поняла, что произошло? Как ты можешь болтать о рыцарях, об их доспехах? Ты что, дурочка? Разве ты не знаешь, что творится в Сеговии? Нет больше рыцарей в доспехах. Никакой рыцарь не оградит нас от того, что здесь творится…
- Ты по-прежнему хочешь жениться на мне? - перебила его Катерина; голос ее звучал холодно и отчужденно.
- Я дал слово.
Кровь ударила Катерине в голову; она встала, отошла было от стола, потом повернулась к Хуану.
- Будь ты проклят вместе с твоим словом! - выкрикнула она. - Я освобождаю тебя от него! - И вышла из комнаты, оставив Хуана Помаса в одиночестве.