Новая дружба Лили с Ниной давала выход. Барышни и их матери переписывались. Почти в каждом письме Лейденов звали в столицу погостить. "А отчего бы Лиленьке и не поехать без меня?" - как-то спросила себя Ольга Ивановна. С той поры эта мысль ее не оставляла. "Конечно, гостить три месяца у друзей не очень удобно. Правда, я накупила бы им всяких подарков, и они так милы и гостеприимны". Было еще и другое препятствие: Нина собственно находилась точно в таком же положении, как Лиля; она тоже занималась тем, что ждала жениха; тоже была хорошенькая, но не красавица, со средствами, но не богатая. "Послать туда Лилю - точно отбивать хлеб". После долгих колебаний, Ольга Ивановна написала своей подруге дипломатическое письмо. Сообщала, что им обеим очень хотелось бы к ним приехать, но она из за дел мужа уехать не может. "Не подбрасывать же вам Лильку одну? Правда, есть оказия, чтобы ее к вам доставить, да это ведь невозможно, как вы обе ни милы. Она всё-таки была бы вам в тягость так долго", писала Ольга Ивановна.
Ответ пришел точно такой, какого она ждала: Лилю восторженно просили приехать в гости: "Уж если ты, Оленька, никак не можешь, что ж делать? И как тебе не стыдно писать, будто Лиленька "будет в тягость"! Ниночка уже сошла с ума от радости, и мы обе умоляем об одном, чтобы Лиленька у нас осталась подольше, до самого июня. А в следующем году, Бог даст, отдадим вам визит в Киев. Мы давно хотим увидеть "мать русских городов"".
До февраля о поездке Лили не говорили. Все киевские барышни и их родители оживлялись, когда дело подходило к Контрактам. Но в 1848 году съезд оказался небольшим, отчасти из за приютившейся где-то на зиму холеры. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы Лиля путешествовала одна. "Оказией" был Тятенька. По мнению Ольги Ивановны, он должен был ухватиться за ее план. "А если он скоро захочет вернуться в Киев, то я съезжу за Лилей в июне".
Тятенька действительно пришел в восторг.
- Да я отвезу Лильку, за чем дело стало? Я и сам давно хочу проветриться. И по делам нужно! - сказал он. Ольга Ивановна догадывалась, что дела он тут же выдумал. Однако жертва со стороны Тятеньки была не велика: он каждые два-три года уезжал в столицы и чрезвычайно это любил. Для роли сhaperon он годился превосходно по возрасту, по своей совершенной порядочности, по тому, что очень любил Лилю и считался "как бы вторым отцом". Тятенька говорил, что в Петербурге, в отличие от Киева, сезон прекрасный. Итальянская опера чудесная, - правда, Рубини и Виардо больше нет, но Бореи и Фреццолини поют одна лучше другой, так что образовались две партии: Фреццолинисты и Борсисты.
О поездке Лили следовало бы, конечно, запросить отца. Это было трудно: ответ пришел бы не скоро и, вероятно, был бы отрицательный. В разлуке со своими Константин Платонович не пришел бы в ярость, но, догадавшись, в чем дело, написал бы: "Зачем Лиленьке ехать одной и бросать тебя? Вот я вернусь, тогда осенью или будущей весной съездим втроем".
Ольга Ивановна и сама немного колебалась: что Лиля будет там делать без нее? Хотя занятие ни с какими трудами не было связано, всё-же мать для него была очень полезна. "Ну, просто перезнакомится с молодыми людьми, отведет с Ниной душу".
Приняв решение, Ольга Ивановна прибегла к своей обычной тактике: она делала с дочерью что хотела, но незаметно выходило так, будто Лиля всё решает самостоятельно.
- А что, Лиленька, еслиб ты в самом деле приняла их приглашение? Они такие милые. Тятенька туда собирается, он мог бы тебя отвезти. Опера там нынче превосходная. Говорят, эта Фреццолини всех сводит с ума.
- Нет, я не поеду, - сказала кратко Лиля. Ей показалось, что мать хочет увезти ее от мосье Яна.
- А почему бы нет, Лиленька? Ты ведь очень любишь и Петербург, и Нину. Тятеньке нужно туда по делам. Он, конечно, будет жить в гостинице. Почему бы тебе не съездить?
- Так, просто не хочется. Хочу быть с вами… И не могу я вас оставить одну без папы, - сказала Лиля. Очевидно, этот довод только что пришел ей в голову. Ольга Ивановна была им тронута; всё же ее беспокойство увеличилось. "Конечно, Ян! Так и есть!".
Быть может, начался бы разговор "на чистоту", но вышла неожиданность. В этот день у них обедал Виер. За столом он со своей обычной учтивой улыбкой сказал, что, как ни хорош Киев и как ни приятно ему было пользоваться их гостеприимством, он на днях должен уехать.
Лиля помертвела. Мать старалась на нее не смотреть.
- Куда?
- В Пруссию.
- Вот как! Что-ж так скоро?
- Пора. Дела.
- Значит, в Киеве вы все дела закончили?
- Закончил ли дела? Да, теперь все закончил. В Петербурге верно на неделю задержусь, а затем морем в Штеттин. К чему откладывать?
- Это правда, - сказал Тятенька. - Если дела кончены, то откладывать незачем. Правду говорят: годить только гадить. А в Питер мы могли бы поехать вместе, - добавил он. Ольга Ивановна с неудовольствием на него взглянула, но он этого не заметил. - Лилю зовут в Петербург, и мне тоже туда надо.
- Это было бы очень приятно.
Разговор перешел на Контракты, на холеру: в городе опять произошло несколько смертных случаев. Для Ольги Ивановны это был лишний довод, чтобы отправить Лилю на север.
В тот же день она с самым беззаботным видом снова спросила дочь:
- Что же, Лиленька, как же Петербург-то? Ведь надо им дать ответ.
- Да зачем же, мама, я поеду? - спросила Лиля, и
Ольга Ивановна, с очень смешанными чувствами, почувствовала, что дело сделано. "Ну, что-ж, ведь он туда только на неделю, да и едва ли будет ходить в чужой дом. Разве один раз зайдет с визитом".
- Как зачем? Развлечешься.
- А как же я вас оставлю?
- Как-нибудь, я не маленькая. Ты, конечно, старше, но я обойдусь без твоего надзора.
Лиля засмеялась и поцеловала мать.
Снег рано начал таять. Решено было путешествовать не в санях, а в карете, не на долгих; у Лейденов была только пара лошадей, для кареты требовалась в далекую поездку четверка. Ольга Ивановна приготовила много съестных припасов, но это было ничто по сравнению с тем, что приготовил Тятенька. Все только разводили руками, когда в дом стали привозить его корзины, бутылки, даже кадки с морожеными щами.
- Тятенька, да ведь это на полк солдат!
- Дай Бог, чтобы что-нибудь осталось через три-четыре станции.
Виер съестных припасов приготовить не мог, но купил несколько бутылок старого меда. В разговоре с Тятенькой он твердо поставил условие:
- Будем делить все расходы.
- Сделайте милость, пане Яне. Может, мне и за мою снедь купно с благодарностью заплатите?
- За вашу снедь вы денег не приняли бы, но расходы на лошадей, на ночлег будем делить.
- Ничего решительно против этого не имею… Пане Яне, вас за гордость черти припекут на том свете. Впрочем, вы в это не верите. А в чертей Товянского верите? - спросил Тятенька. Слухи о Товянском, в форме смешных анекдотов, уже дошли и до Киева. - Ну, не буду, не сердитесь. Всё же странно, как у вас сразу в голове и революция, и Товянский.
- В этом ничего странного нет. Только спорить об этом не стоит, особенно в России.
В день отъезда Тятенька рано утром прикатил в своей бричке еще с какими-то припасами. Его дорожный наряд вызвал общее веселье. На нем под медвежьей шубой был яркий тулуп и коты с красной оторочкой. Перед дорогой все присели, затем долго, уже на улице, прощались. Ольга Ивановна и Лиля плакали.
- Ну, с Богом!
- Прощайте, Ольга Ивановна, еще раз от души вас благодарю за всё ваше милое гостеприимство, - сказал Виер, целуя ей руку.
- Не прощайте, а до скорого свиданья, - поправил Тятенька, три раза поцеловавшись с Ольгой Ивановной. - Дети мои, айда! Взбирайтесь, едем. Frisch in's Leben hinein! Дай нам Боже добрый путь! Олечка, дуся, не плачьте… Не забувайте мене. Пошли вам Господи усе добре!
- До свиданья, маменька, до свиданья… Скоро вернемся, маменька, - говорила в слезах Лиля. Теперь не назвала Ольгу Ивановну и "maman".
XI
Je meurs de soif aupres de la fontaine.
Villon
Эта поездка из Киева в Петербург осталась одним из самых счастливых воспоминаний Лили. Впоследствии ей казалось, что Бог хотел ее побаловать перед большим несчастьем.
Она теперь находилась в обществе мосье Яна целый день, - чего же можно было еще желать! Всё в дороге, даже неудобства, усталость, грязь, мелкие приключения, было для нее источником радости. Карета катила с горы несколько быстрее, чем полагалось. Лиля вскрикивала, хватала Виера за руку, затем весело хохотала над своим испугом. Им кланялись мужики, очевидно принимавшие их за местных бар, - ах, какие смешные и милые!
Тятенька никогда не мог пожаловаться на дурное настроение; теперь же ему была особенно приятна роль отца Лили. Она была на его попечении; он всё делал, чтобы ей было хорошо. Лиля знала его с раннего детства, он был такой же принадлежностью их дома, как няня, как Ульяна, как старая собака Шарик. Но только в этом путешествии она увидела, как мил может быть Тятенька.
И даже Виер повеселел после того, как они выехали за заставу.