Она вынула из-под одеяла фотографию и протянула ее К. "Взгляните на эту карточку", - попросила она. Чтобы лучше видеть, К. шагнул на кухню, но и там было нелегко разглядеть что-нибудь на фотографии - от времени она выцвела, пошла трещинами и пятнами и вся измялась. "Не очень-то она сохранилась", - сказал К. "Да, жаль, - сказала хозяйка, - носишь при себе годами, вот и портится. Но если вы хорошенько вглядитесь, вы все разберете. А я могу вам помочь: скажите, что вы разглядели, мне так приятно поговорить про эту карточку. Ну, что же увидели?" "Молодого человека", - сказал К. "Правильно, - сказала хозяйка. - А что он делает?" - "По-моему, он лежит на какой-то доске, потягивается и зевает". Хозяйка рассмеялась. "Ничего похожего!" - сказала она. "Но ведь вот она, доска, а вот он лежит", - настаивал на своем К. "А вы посмотрите повнимательней, - с раздражением сказала хозяйка. - Разве он лежит?" "Нет, - согласился К., - он не лежит, а, скорее, парит в воздухе, да, теперь я вижу - это вовсе не доска, скорее какой-то канат, и молодой человек прыгает через него". "Ну вот, - обрадованно сказала хозяйка, - он прыгает, это так тренируются курьеры из канцелярии. Я же знала, что вы все разглядите. А его лицо вам видно?" "Лица почти совсем не видать, - сказал К., - видно только, что он очень напрягается, рот открыл, глаза зажмурил, волосы у него растрепались". "Очень хорошо, - с благодарностью сказала хозяйка, - тому, кто его лично не знал, трудно разглядеть еще что-нибудь. Но мальчик был очень красивый, яви-дела его только мельком и то не могу забыть". "А кто же он был?" - спросил К. "Это был, - сказала хозяйка, - это был курьер, через которого Кламм в первый раз вызвал меня к себе".
К. не мог как следует слушать - его отвлекало дребезжание стекол. Он сразу понял, откуда идет эта помеха. За кухонным окном, прыгая с ноги на ногу по снегу, вертелись его помощники. Они старались показать, что они счастливы видеть К., и радостно указывали на него друг другу, тыча пальцами в оконное стекло. К. им погрозил пальцем, и они сразу отскочили, стараясь оттолкнуть друг друга от окна, но один вырвался вперед, и оба снова прильнули к стеклу. К. юркнул за перегородку - там помощники не могли его видеть, да и ему не надо было на них смотреть. Но тихое, словно просительное дребезжание оконного стекла еще долго преследовало его и в закутке.
"Опять эти помощники", - сказал он хозяйке, как бы извиняясь, и показал на окно. Но она не обращала на него внимания; отняв фотографию, она посмотрела на нее, расправила и снова сунула под одеяло. Движения ее стали замедленными, но не от усталости, а, как видно, под тяжестью воспоминаний. Ей хотелось все рассказать К., но она позабыла о нем, перебирая в памяти прошлое. Только через некоторое время она очнулась, провела рукой по глазам и сказала: "И платок у меня от Кламма. И чепчик тоже. Фотография, платок и чепчик - вот три вещи на память о нем, Я не такая молодая, как Фрида, не такая честолюбивая, да и не такая чувствительная - она у нас очень чувствительная; словом, я сумела примириться с жизнью, но должна сознаться: без этих трех вещей я бы тут так долго не выдержала, да что я говорю - я бы и дня тут не выдержала. Может быть, вам эти три подарка покажутся жалкими, но вы только подумайте: у Фриды, которая так долго встречалась с Кламмом, никаких сувениров нет, я ее спрашивала, но она слишком о многом мечтает, да и все недовольна; а вот я - ведь я была у Кламма всего три раза, больше он меня не звал, сама не знаю почему, - я принесла с собой эти вещички на память, наверно, предчувствовала, что мое время уже истекает. Правда, о подарках надо было самой позаботиться - Кламм от себя никогда ничего не даст, но, если увидишь что-нибудь подходящее, можно у него выпросить".
К. чувствовал себя неловко, слушая этот рассказ, хотя все это непосредственно его касалось.
"А когда это было?" - спросил он со вздохом.
"Больше двадцати лет назад, - сказала хозяйка, - куда больше двадцати лет тому назад".
"Значит, вот как долго сохраняют верность Кламму, - сказал К. - Но понимаете ли вы, хозяйка, что от ваших признаний, особенно когда я думаю о будущем своем браке, мне становится очень тяжело и тревожно?"
Хозяйке очень не понравилось, что К. припутал сюда свои дела, и она сердито покосилась на него.
"Не надо сердиться, хозяйка, - сказал К. - Я ведь слова не сказал против Кламма, но силой обстоятельств я все-таки имею к нему какое-то отношение, это-то даже самый ярый поклонник Кламма оспаривать не станет. Так что сами понимаете. Оттого я и начинаю думать о себе, как только упомянут Кламма, тут ничего не поделаешь. Но знаете, хозяйка, - и К. взял ее за руку, хотя она слабо сопротивлялась, - вспомните, как плохо кончился наш последний разговор, давайте хоть на этот раз не ссориться".
"Вы правы, - сказала хозяйка, склонив голову, - но пощадите меня. Ведь я ничуть не чувствительней других людей, напротив, у всех есть много больных мест, а у меня одно-единственное".
"К сожалению, это и мое больное место, - сказал К., - но я постараюсь взять себя в руки, только объясните мне, уважаемая, как я смогу вынести в семейной жизни эту потрясающую верность Кламму - если, конечно, предположить, что Фрида в этом похожа на вас?"
"Потрясающая верность? - сердито повторила хозяйка. - Да разве это верность? Я верна своему мужу, при чем тут Кламм? Кламм однажды сделал меня своей любовницей, разве я когда-нибудь могу лишиться этого звания? Вы спрашиваете, как вы перенесете такую верность со стороны Фриды? Ах, господин землемер, ну кто вы такой, чтобы осмелиться это спрашивать?"
"Хозяйка!" - предостерегающе сказал К.
"Знаю, - сдалась хозяйка, - только мой муж таких вопросов не задавал. Мне непонятно, кого можно считать несчастнее - меня тогда или Фриду теперь? Фриду, которая бросила Кламма по своей воле, или меня, которую он больше к себе не звал? Может быть, все-таки Фрида несчастнее, хотя она еще не знает всей глубины своего несчастья. Но тогда это горе занимало все мои мысли, потому что я непрестанно себя спрашивала и, в сущности, до сих пор спрашивать не перестала: почему оно так случилось? Трижды Кламм велел тебя позвать к себе, а в четвертый не позвал! Четвертого раза так никогда больше и не было! А о чем другом я могла думать в то время? О чем еще могла я разговаривать со своим мужем, за которого я вскоре вышла замуж? Днем у нас времени не было, этот постоялый двор достался нам в жалком состоянии, надо было как-то его поднять, - но по ночам? Годами мы разговаривали ночью только о Кламме, о том, почему он переменил свои чувства ко мне. И если мой муж во время этих разговоров засыпал, я его будила, и мы снова продолжали тот же разговор".
"Тогда, - сказал К. - я, с вашего разрешения, задам вам один очень невежливый вопрос".
Хозяйка промолчала.
"Значит, спрашивать нельзя, - сказал К. - Что же, мне и так все понятно".
"Да, конечно, - сказала хозяйка, - вам и так все понятно, это дело особенное. Вы все толкуете неправильно, даже молчание. Иначе вы не можете. Хорошо, я позволю вам задать вопрос".
"Если я все толкую неправильно, - сказал К., - так, может быть, я и свой вопрос неправильно толкую, может быть, он вовсе не такой уж невежливый. Я хотел только знать: где вы познакомились со своим мужем и как вам достался этот постоялый двор?"
Хозяйка нахмурила лоб, но ответила вполне равнодушно: "Это очень простая история. Отец мой был кузнец, а Ханс, мой теперешний муж, служил конюхом у одного богатого крестьянина и часто захаживал к моему отцу. Это было после моей последней встречи с Кламмом, я почувствовала себя очень несчастной, хотя оснований для этого не было: все произошло как положено, и то, что меня больше не пускали к Кламму, было решением самого Кламма, значит, и тут было все как положено. Только причины такого решения были неясны, и мне пришлось о них размышлять, но чувствовать себя несчастной я права не имела. И все-таки я была несчастна, не могла работать и целыми днями сидела в нашем палисадничке. Там меня увидел Ханс, иногда он ко мне подсаживался, я ему не жаловалась, но он и так знал, в чем дело, а так как он добрый малый, то он, бывало, и всплакнет вместе со мной. И вот тогдашний хозяин постоялого двора - он потерял жену и решил прикрыть дело, да он уже и сам был стариком - однажды проходил мимо нашего садика и увидел, как мы сидим вдвоем, он остановился и тут же предложил нам свой постоялый двор в аренду, даже денег вперед брать на захотел - сказал, что он нас знает, и цену за аренду назначил совсем маленькую. Быть в тягость своему отцу я не хотела, все на свете мне было безразлично, потому я и стала думать о постоялом дворе, о новой работе, которая хоть немного поможет мне забыть прошлое, потому я и отдала свою руку Хансу. Вот и вся история".
Наступило недолгое молчание, потом К. сказал: "Владелец постоялого двора поступил великодушно, но неосторожно, или у него были особые причины доверять вам обоим?"
"Он хорошо знал Ханса, он ему дядя", - сказала хозяйка.
"Ну, тогда конечно, - сказал К., - наверно, семья Ханса была очень заинтересована в вашем браке?"
"Возможно, - сказала хозяйка, - не знаю, я этим никогда не интересовалась".
"Нет, наверно, так оно и было, - сказал К., - раз семья пошла на такие жертвы и решилась передать вам постоялый двор без всяких гарантий".