К. снова остановился, как будто так, не на ходу, ему было легче судить о том, что он видел. Но ему помешали. За сельской церковью, где он остановился, - в сущности, это была, скорее, часовня с пристройкой вроде амбара, где можно было вместить всех прихожан, - стояла школа. Длинный низкий дом - странное сочетание чего-то наспех сколоченного и вместе с тем древнего - стоял в саду, обнесенном решеткой и утонувшем в снегу. Оттуда как раз выходили дети с учителем. Окружив его тесной толпой и глядя ему в глаза, ребята без умолку болтали наперебой, и К. ничего не понимал в их быстрой речи. Учитель, маленький, узкоплечий человечек, держался очень прямо, но не производил смешного впечатления. Он уже издали заметил К. - впрочем, никого, кроме его учеников и К., вокруг не было. Как приезжий, К. поздоровался первым, к тому же у маленького учителя был весьма внушительный вид. "Добрый день, господин учитель", - сказал К. Словно по команде, дети сразу замолчали, и эта внезапная тишина в ожидании его слов как-то расположила учителя. "Рассматриваете Замок?" - спросил он мягче, чем ожидал К., однако таким тоном, словно он не одобрял поведения К. "Да, - сказал К. - Я приезжий, только со вчерашнего вечера тут". "Вам Замок не нравится?" - быстро спросил учитель. "Как вы сказали? - переспросил К. немного растерянно и повторил вопрос учителя, смягчив его: - Нравится ли мне Замок? А почему вы решили, что он мне не понравится?" "Никому из приезжих не нравится", - сказал учитель. И К., чтобы не сказать лишнего, перевел разговор и спросил: "Вы, наверно, знаете графа?" "Нет", - ответил учитель и хотел отойти, но К. не уступал и повторил вопрос: "Как, вы не знаете графа?" "Откуда мне его знать? - тихо сказал учитель и добавил громко по-французски: - Будьте осторожней в присутствии невинных детей". К. решил, что после этих слов ему можно спросить: "Вы разрешите как-нибудь зайти к вам, господин учитель? Я приехал сюда надолго и уже чувствую себя несколько одиноким; с крестьянами у меня мало общего, и с Замком, очевидно, тоже". "Между Замком и крестьянами особой разницы нет", - сказал учитель. "Возможно, - согласился К. - Но в моем положении это ничего не меняет. Можно мне как-нибудь зайти к вам?" "Я живу на Шваненгассе, у мясника", - сказал учитель. И хотя он скорее просто сообщил свой адрес, чем пригласил к себе, но К. все же сказал: "Хорошо, я приду". Учитель кивнул головой и отошел, а дети сразу загалдели. Вскоре они скрылись в круто спускавшемся переулке.
К. не мог сосредоточиться - его расстроил этот разговор. Впервые после приезда он почувствовал настоящую усталость. Дальняя дорога его совсем не утомила, он шел себе и шел, изо дня в день, спокойно, шаг за шагом. А сейчас сказывались последствия сильнейшего переутомления - и очень некстати. Его неудержимо тянуло к новым знакомствам, но каждая новая встреча усугубляла усталость. Нет, будет вполне достаточно, если он в своем теперешнем состоянии заставит себя прогуляться хотя бы до входа в Замок.
Он снова зашагал вперед, но дорога была длинной. Оказалось, что улица - главная улица Деревни - вела не к замковой горе, а только приближалась к ней, но потом, словно нарочно, сворачивала вбок и, не удаляясь от Замка, все же к нему и не приближалась. К. все время ждал, что наконец дорога повернет к Замку, и только из-за этого шел дальше, от усталости он явно боялся сбиться с пути, да к тому же его удивляла величина Деревни: она тянулась без конца - все те же маленькие домишки, заиндевевшие окна, и снег, и безлюдье, - тут он внезапно оторвался от цепко державшей его дороги, и его принял узкий переулочек, где снег лежал еще глубже и только с трудом можно было вытаскивать вязнувшие ноги. Пот выступил на лбу у К., и он остановился в изнеможении.
Да, но ведь он был не один, справа и слева стояли крестьянские избы. Он слепил снежок и бросил его в окошко. Тотчас же отворилась дверь - первая открывшаяся дверь за всю дорогу по Деревне, - и старый крестьянин в коричневом кожухе, приветливо и робко склонив голову к плечу, вышел ему навстречу. "Можно мне ненадолго зайти к вам? - сказал К. - Я очень устал". Он не расслышал, что ответил старик, но с благодарностью увидел, что тот подложил доску, чтобы он мог выбраться из глубокого снега, и, шагнув по ней, К. очутился в горнице.
Большая сумрачная комната. Войдя со свету, сразу ничего нельзя было увидеть. К. наткнулся на корыто, женская рука отвела его. В одном углу громко кричали дети. Из другого валил густой пар, от которого полутьма сгущалась в полную темноту. К. стоял, словно окутанный облаками. "Да он пьян", - сказал кто-то. "Вы кто такой? - властно крикнул чей-то голос и, обращаясь, как видно, к старику, добавил: - Зачем ты его впустил? Всех, что ли, впускать, кто шляется по дороге?" "Я графский землемер", - сказал К., как бы пытаясь оправдаться перед тем, кого он все еще не видел. "Ах, это землемер", - сказал женский голос, и сразу наступила полнейшая тишина. "Вы меня знаете?" - спросил К. "Конечно", - коротко бросил тот же голос. Но то, что они знали К., как видно, не шло ему на пользу.
Наконец пар немного рассеялся, и К. стал постепенно присматриваться. Очевидно, у них был банный день. У дверей стирали. Но пар шел из другого угла, где в огромной деревянной лохани - таких К. не видел, она была величиной с двуспальную кровать - в горячей воде мылись двое мужчин. Но еще неожиданнее - хотя трудно было сказать, в чем заключалась эта неожиданность, - оказалось то, что виднелось в правом углу. Из большого окна - единственного в задней стене горницы - со двора падал бледный нежный свет, придавая шелковистый отблеск платью женщины, устало полулежавшей в высоком кресле. К ее груди прильнул младенец. Около нее играли дети, явно крестьянские ребята, но она как будто была не из этой среды. Правда, от болезни и усталости даже крестьянские лица становятся утонченней.
"Садитесь!" - сказал один из мужчин, круглобородый, да еще с нависшими усами - он все время отдувал их с губ, пыхтя и разевая рот, - и, нелепым жестом выбросив руку из лохани, он указал К. на сундук, обдав ему все лицо теплой водой. На сундуке в сумрачном раздумье уже сидел старик, впустивший К., и К. обрадовался, что наконец можно сесть. Больше на него никто не обращал внимания. Молодая женщина, стиравшая у корыта, светловолосая, в расцвете молодости, тихо напевала, мужчины крутились и вертелись в лохани; ребята все время лезли к ним, но их отгоняли, свирепо брызгая в них водой, попадавшей и на К.; женщина в кресле замерла, как неживая, и смотрела не на младенца у груди, а куда-то вверх.
Верно, К. долго глядел на эту неподвижную, грустную и прекрасную картину, но потом, должно быть, заснул, потому что, встрепенувшись от громкого окрика, он почувствовал, что лежит головой на плече у старика, сидевшего рядом. Мужчины уже вымылись и стояли одетые около К., а в лохани теперь плескались ребята под присмотром белокурой женщины. Выяснилось, что крикливый бородач не самый главный из двоих. Второй, хоть и ростом не выше и с гораздо менее густой бородой, оказался тихим, медлительным, широкоплечим человеком со скуластым лицом; он стоял опустив голову. "Господин землемер, - сказал он, - вам тут оставаться нельзя. Простите за невежливость". "Я и не думал оставаться, - сказал К. - Хотел только передохнуть немного. Теперь отдохнул и могу уйти". "Наверно, вас удивляет негостеприимство, - сказал тот, - но гостеприимство у нас не в обычае, нам гостей не надо". Освеженный недолгим сном и снова сосредоточившись, К. обрадовался откровенным словам. Он двигался свободнее, прошелся, опираясь на свою палку, взад и вперед, даже подошел к женщине в кресле, ощущая, что он ростом выше всех остальных.
"Правильно, - сказал К. - Зачем вам гости? Но изредка человек может и понадобиться, например землемер, такой, как я". "Мне это неизвестно, - медленно сказал тот. - Если вас вызвали, значит, вы понадобились; наверно, это исключение, но мы, мы люди маленькие, живем по закону, вам за это на нас обижаться не следует". "Нет, нет, - сказал К. - Я вам только благодарен, и вам лично, и всем присутствующим". И неожиданно для всех К. буквально подпрыгнул на месте, перевернулся и очутился перед женщиной в кресле. Усталые голубые глаза поднялись на него. Прозрачный шелковый платочек до половины прикрывал лоб, младенец спал у нее на груди. "Кто ты?" - спросил К., и с пренебрежением к самому ли К. или к своим словам она бросила: "Я служанка из Замка".
Но не прошло и секунды, как слева и справа К. схватили двое мужчин и молча, словно другого способа объясниться не было, с силой потащили его к дверям. Старик чему-то вдруг обрадовался и захлопал в ладоши. И прачка засмеялась вместе с загалдевшими вдруг ребятами.