Сёхэй пристально посмотрел на сына. Но у Кацухико на лице было его обычное идиотское выражение.
– Сестра говорила, что можно приходить! – возразил он.
Сёду будто снова ударили по голове. – Когда говорила? – совершенно забывшись, громко спросил он.
– Когда? Она всегда так говорит! Говорит, что я могу караулить у ее двери.
– Значит, ты не первый раз здесь стоишь? Вот дурак!
В Сёхэе вспыхнула жгучая ревность к сыну и в то же время шевельнулось неприятное чувство к Рурико.
– Вздор! Не могла Рурико такое сказать! Я спрошу у нее.
Отстранив сына, Сёхэй толкнул дверь, по она не поддалась. В ту же минуту скрипнула другая дверь.
Из комнаты вышла в белом халате Минако и подбежала к отцу.
– Что здесь за шум? Прошу вас, отец, идите к себе, умоляю! Если услышит сестра, всем нам будет стыдно.
Волнение Минако заставило Сёхэя умолкнуть, только Кацухико продолжал смеяться.
Разбуженная громкими голосами, Рурико оказалась невольной свидетельницей этой непристойной сцены, но продолжала лежать в постели, натянув еще выше белоснежное пуховое одеяло. Лишь насмешливая улыбка появилась на ее лице.
Сёхэй вернулся в свою спальню и провел бессонную, мучительную ночь.
Куда девались его самоуверенность, беспечность, покой. Он, как влюбленный при неожиданном появлении соперника, испытывал тревогу.
Соперник! И кто? Его собственный сын! Эта мысль была невыносима даже для Сёхэя, который больше всего в жизни ценил деньги.
Будь Кацухико нормальным человеком, имеющим понятие о нравственности, Сёхэй пристыдил бы его, упрекнул в недостойном поведении. (Впрочем, неизвестно, хватило бы или не хватило у Сёхэя духу упрекать сына в безнравственности!) Но Кацухико находился под властью слепого инстинкта и безудержного желания, и ему было безразлично, чья жена Рурико. Для него имела значение лишь ее красота. Вдобавок он владел огромной физической силой, поэтому становился весьма опасен.
Теперь Сёхэй с досадой вспоминал о том, что однажды, когда он решил просить руки Рурико для Кацухико, он как-то в шутку сказал об этом сыну. И поскольку новость была для Кацухико из ряда вон выходящей, он крепко ее запомнил, хотя хорошей памятью не отличался. Сёхэй был в полной растерянности. Голова у него отяжелела.
"Надо услать Кацухико из дому! – думал Сёхэй. – Пусть поживет в Хаяме на даче! Придумаю что-нибудь и ушлю его из Токио…"
Устав от непривычных для него мучительных переживаний, Сёхэй потерял способность соображать и к четырем часам забылся беспокойным сном.
Проснулся он в десятом часу. Утро выдалось ясное. Через прозрачные занавески яркое солнце пробивалось в комнату, заливая ее радостным светом. Бодрящая свежесть утра вытеснила из головы Сёхэя неприятные воспоминания прошедшей ночи. С трудом подняв с постели свое грузное тело и надев туфли, Сёхэй вышел на веранду подышать чистым утренним воздухом. Глядя на свой огромный сад, он с наслаждением потянулся и зевнул.
Вдруг он увидел Кацухико, который вышел из зарослей и стал спускаться к пруду. Как и отец, он был плотным и крупным. С ним рядом шел кто-то в нарядном кимоно. Сёхэй подумал было, что это Минако. Они с братом часто совершали утренние прогулки. Но когда тропинка в зарослях повернула направо, Сёхэй отчетливо увидел рядом с сыном Рурико. Ее рука лежала у Кацухико на спине, чуть пониже плеча.
Сёхэя будто ошпарили кипятком. Он ясно представил себе идиотскую блаженную улыбку на лице сына и, придя в неописуемую ярость, почувствовал неодолимое желание надавать сыну пощечин. Но какова Рурико! Не может быть, чтобы она не знала о вчерашнем происшествии, чтобы не слышала отвратительной ссоры отца с сыном у ее дверей. Даже Минако из соседней комнаты выбежала на шум. Нет, быть не может, чтобы Рурико оставалась в неведении! И вот сегодня она нарочно приблизила к себе Кацухико! Это был выпад с ее стороны по отношению к нему, Сёхэю!
"Да, напрасно я считал ее невинным созданием и выполнял все ее капризы. Кажется, я взял в жены дочь военачальника неприятельской армии, сдавшегося на милость победителя. Еще неизвестно, что кроется за этим красивым личиком".
Но все эти трезвые рассуждения не могли заглушить в Сёхэе любовь к Рурико, равно как и ревность, вспыхнувшую в нем с новой силой при виде молодой жены, гуляющей с его сыном.
Сёхэй неподвижно стоял у перил, словно прирос к ним, устремив взгляд в ту сторону, где скрылись молодые люди. С пруда доносился веселый смех Рурико. Беспечный и радостный, он походил на пенье жаворонка. Впервые после свадьбы Рурико так весело смеялась, Сёхэй представил себе, как его сын, молодой и безупречно сложенный, резвится возле пруда вместе с Рурико. Сёхэй плюнул с досады и, что-то решив про себя, о чем говорили его упрямо сдвинутые брови, вернулся в дом.
Терзаемый ревностью, он сорвал зло на слугах, кое-как умылся и с пожелтевшим от злобы лицом сел завтракать. Рурико, которая обычно завтракала вместе с мужем, все еще не возвращалась из сада.
– Где же госпожа? – грубо спросил он у служанки.
– Они в саду.
– Скажи, чтобы возвращалась, что я давно уже встал!
– Слушаю-с.
Испуганная грозным видом Сёхэя, девочка побежала за Рурико.
"Я скажу ей, что возмущен ее поведением, ее необдуманным поступком", – решил Сёхэй и стал с нетерпением дожидаться Рурико.
Спустя несколько минут в коридоре послышался шелест платья, и в комнату впорхнула Рурико.
– Ах, доброе утро! Вы уже встали? А я не знала. Думала, вы проспите до одиннадцати, потому что очень любите поспать. Вчера мы поздно вернулись домой, как вы сумели так рано проснуться? Посмотрите, какие красивые цветы! Но больше всех мне нравится этот – самый большой и самый яркий.
Говоря это, Рурико поставила крупные пурпурные, как кровь, азалии в вазу.
Сёхэй собирался ее отчитать, но слова застряли в горле, когда он услышал ее веселый лепет и радостный смех.
– Как вам спалось? – продолжала Рурико. – Я так устала после театра, что впервые за последнее время спала как убитая.
Все это Рурико произнесла с таким видом, словно понятия не имела о вчерашней сцене, и принялась завтракать, держа палочки для еды своими ловкими тонкими пальчиками.
Сёхэй не знал, как выразить ей свое недовольство. Раз она не знает о ночном происшествии, ему неловко заводить об этом разговор. На ее вопрос Сёхэй ничего не ответил, лишь нервно задвигал палочками.
Словно не замечая недовольного вида Сёхэя, Рурико продолжала улыбаться, потом обратилась к нему тоном избалованного ребенка:
– Я хотела бы пойти к Мицукоси! Вы не проводите меня?
– Нет, не смогу. Сегодня у меня внеочередное заседание в судостроительной верфи "Тоё".
Впервые Сёхэй был резок с Рурико.
– Вот как! В таком случае я попрошу проводить меня Кацухико-сан! Надеюсь, вы не станете возражать? – Рурико мстила мужу за грубость.
Она видела, как изменился в лице Сёхэй при упоминании имени Кацухико, но продолжала все тем же капризным тоном:
– Разве нельзя попросить Кацухико-сан? Мне скучно идти одной! И потом, когда делаешь покупки, хорошо с кем-нибудь посоветоваться!
– Возьмите с собой Минако, – холодно произнес Сёхэй. Он был рассержен, но упрекать Рурико не решался.
– Мина-сан? Но она вернется домой лишь после трех. А тогда уже поздно идти в магазин.
Улыбка не сходила с лица Рурико. Сёхэй молчал.
– Но почему мне нельзя идти с Кацухико-сан, скажите, пожалуйста?
Сёхэй снова изменился в лице. Дрожащей рукой он положил на стол палочки и, стараясь говорить как можно спокойнее, произнес каким-то чужим, осипшим голосом:
– Кацухико! Вы все время твердите: Кацухико, Кацухико! Но что, собственно, вы думаете о нем? Уже больше месяца вы живете в этом доме и могли бы заметить, – мне, отцу, даже стыдно говорить об этом, – что он идиот! Взять его с собой к Мицукоси – значит опозорить дом Сёды. Неужели вам хочется сделать его предметом насмешек и издевательств в глазах всего общества? Я не склонен обвинять вас в преднамеренности, но раз вы вошли в нашу семью, то могли бы проявить больше чуткости и не афишировать, что сын Сёды слабоумный!
Рурико слушала мужа спокойно, даже бровью не повела. Когда же он кончил, она, широко раскрыв от удивления глаза, сказала:
– Ах, зачем вы так говорите! Вы просто не поняли меня! Я ни разу не обидела Кацухико-сан, назвав его слабоумным. Редко встретишь такого доброго человека, как он. Правда, голова у него не совсем в порядке, говорю вам это откровенно, как отцу, но такого честного человека я вижу впервые в жизни. К тому же он очень послушен и готов выполнить любое мое желание. Как-то я сказала ему, что дом наш очень велик и по ночам мне бывает страшно одной в своей спальне. Кацухико-сан тотчас же пообещал мне караулить каждую ночь у моей двери. Я приняла его слова за шутку. Но позавчера около двух часов ночи услыхала шаги в коридоре. Открываю дверь, и, представьте, Кацухико-сан стоит подле моей комнаты с грозным видом средневекового рыцаря, охраняющего высочайшую особу! Это было отчасти забавно, но, признаюсь, я почувствовала к нему благодарность. Мне надоели умные и ловкие люди, я разочаровалась в них. Свой ум и ловкость они употребляют на то, чтобы заманивать других в западню. Мне надоело общество, в котором человек человеку причиняет зло, наносит оскорбления. Я полюбила таких людей, как Кацухико-сан, с душой бесхитростной и простой, они словно пришли к нам из золотого века. Как я раскаиваюсь теперь, что выбрала вас, а не Кацухико-сан. – И Рурико рассмеялась.