Но его не расстреляли. Автоматчики по приказанию Берендта вывели его тогда за город, дали в руки лопату и заставили рыть для себя могилу. И он рыл. Рыл долго, мучительно. Рыл и думал: "Ну, значит, это конец".
Когда работа была закончена, его поставили лицом к могиле, спиной - к солдатам. Он стоял на самом краю ямы. Из-под ног, шурша, осыпалась земля. Он стоял и кожей спины, всем телом чувствовал, что делается позади него. Вот встали с земли солдаты, сделали несколько шагов - отошли дальше. Стукнув каблуками, повернулись. Вот он слышит тяжелые, размеренные шаги. Это шаги Шлейхера. Евгений уже хорошо знал его походку. Вот капитан подал короткую, отрывистую команду. Солдаты вскинули автоматы.
- По врагу-у гер-ман-ского рейха!.. - растягивая слова, по-русски командовал Шлейхер.
Лес, земля - все, что было перед глазами Евгения, вдруг покачнулось, стронулось с места и… стало кружиться, теряя очертания.
- Ого-онь! - закончил Шлейхер.
Раздались выстрелы. Но Хмелев даже не слышал их. Он еще до выстрела, потеряв сознание, упал вниз лицом, в могилу. Очнулся он через шесть часов, в камере.
Потом этот кошмар повторялся еще несколько раз. Через два дня на третий его поднимали рано утром и выводили за город, заставляли копать себе могилу, ставили на край ямы и… открывали огонь. В бессознательном состоянии привозили Хмелева обратно и вновь бросали в вонючий подвал. Вечером вызывали на допрос. Говорили, что сопротивление русских сломлено, что на днях Москва будет взята и война закончится победой Германии. Убеждали, что он, Хмелев, может сделать большую карьеру, если будет лоялен к германской армии, если захочет помочь ей. А он может помочь. Он должен помочь.
На всех допросах Евгений держался стойко. Что бы ему ни предлагали, он отвечал односложно: "Нет". Его бросали на пол и били, били… После каждого такого допроса он еще больше озлоблялся и уже заранее, с ночи, готовился швырнуть в рожи палачей самое ненавистное для них слово: "Нет". Но на вчерашнем допросе в нем что-то надломилось. Он уже не мог говорить "нет". Он молчал и жаждал одного: чтобы скорее кончился этот кошмар, чтобы наступила смерть.
Кто-то подошел к камере. Звякнули ключи. Отодвинулся железный засов, со скрипом открылась тяжелая дверь. "Чего они еще хотят от меня?" - глядя из-под красных, опухших век, думал Евгений.
В лицо ему ударил сильный, слепящий свет карманного фонаря. Хмелев не видел никого, но уже знал, что это Шлейхер. "Значит, опять на допрос".
- Вам письмо, господин Хмелев.
"Я, наверное, схожу с ума… Письмо? Кто это сказал? Какое письмо? Кто может прислать мне письмо?"
- Я вижу, вы не очень-то рады?
- Чего вы еще хотите от меня, Шлейхер? - с трудом произнес Евгений.
- Хочу передать вам письмо от вашей матери.
"Он ненормальный. Нормальные люди не станут плести такое…" - закрыв глаза, думал Евгений.
- Возьмите же письмо. Я не могу по целому часу стоять перед вами.
Евгений разомкнул веки и увидел в протянутой руке Шлейхера конверт. С большим трудом дотянулся до него и взял. В ту же минуту солдат, стоящий позади капитана, выступил вперед и поставил перед Хмелевым фонарь "летучая мышь".
- Читайте, - приказал Шлейхер и вместе с солдатом направился к двери.
Оставшись один, Евгений дрожащими пальцами вскрыл конверт. Да, письмо было написано рукой матери. Правда, строчки шли вкривь и вкось, слова обрывались, но… На этот раз Шлейхер не обманул его.
"Но как? Как это письмо могло попасть сюда? Откуда мама узнала, что я здесь? - думал Евгений, а глаза уже пробегали по строчкам. Ведь это письмо было от его матери. - Боже мой, мама!.. Она писала это письмо. Она держала в своих ласковых руках этот листочек бумаги. Она…" Он задыхался от наплывших чувств, воспоминаний.
Евгений не сразу мог сосредоточиться и вникнуть в смысл написанного. Потом, когда волнение улеглось, он стал понимать содержание письма. Вначале мать сообщала, как они с отцом волновались, что от него так долго не было писем, потом… На лбу Евгения выступил холодный пот. Мать писала, что ее и отца арестовало гестапо. "… Не знаю, сынок, в чем наша вина. Что мы такое сделали?.. Чем провинились?.. Но нас вот уже неделю держат в сыром подвале, по три-четыре раза в сутки водят на допрос, бьют. Если бы ты знал, Женя, ка-ак они бьют!.."
На глаза Евгения навернулись слезы. Буквы расплывались, прыгали. Он по нескольку раз читал одно и то же слово. "… Отец так ослабел, что уже не может самостоятельно двигаться. Его волоком таскают на допросы… - читал дальше Евгений. - Мы, сынок, не боимся смерти. Нам теперь уже все равно. Мы только молим бога, чтобы перед смертью увидеть тебя. Но это невозможно. Через три дня нас повесят.
Прощай и прости, нас, родной!"
Это невероятно, чудовищно! За что его, Евгения, мучают, еще можно понять. Он - солдат. Он воевал против них. А вот за что старых, ни в чем не повинных людей бросили в тюрьму? За что их терзают там? Этого Евгений не мог постичь своим разумом. "Ведь не звери же они, в конце концов? Не-ет, что-то надо делать… Тут какая-то ошибка. Недоразумение".
Собрав последние остатки сил, Хмелев встал и, держась за стену, пошел к выходу. Обеими руками стал стучать в окованную железом дверь.
Тут же откинулся волчок, и перед глазами Евгения возникла голова немецкого солдата в каске.
- Вас ист лос? - гаркнул прямо в лицо Евгению часовой. - Почему ты есть стучаль?
- Господин солдат, мне нужен ваш начальник. Очень нужен.
Солдат моргал, не понимая, чего хочет этот русский. Хмелев не знал, как ему объяснить. Припомнив несколько немецких слов, путая русские слова с немецкими, он снова стал просить часового:
- Слушай. Руфен зи гер капитан Шлейхер… Позови сюда капитана Шлейхера. Понимаешь?
- Гут, гут. Корошо, - ответил часовой и закрыл волчок.
До самого утра Хмелев, не смыкая глаз, ждал Шлейхера, но тот так и не пришел.
Только в десять часов утра открылась дверь камеры, и Хмелева вызвали на допрос к Берендту. Здесь находился и Шлейхер.
- Ну-у, как чувствуете себя, господин Хмелев? - спросил Берендт. - Письмо получили?
- Да, спасибо. Но… Я не понимаю, за что арестовали моих родителей?.. - волнуясь, говорил Евгений. - Их хотят расстрелять. Это недоразумение… Они ни в чем не виноваты… Клянусь вам!..
Берендт пристально смотрел на Хмелева. Смотрел так, как садовник смотрит на плод, висящий на дереве, пытаясь определить, созрел тот или еще нет.
- Мы знаем, - после продолжительного молчания сказал полковник. - Их судьба в ваших руках. Если вы действительно любящий сын… вы можете спасти своих стариков. Ни один волос не упадет с их головы.
Теперь Евгений понял все. Его мать и отец взяты как заложники, и, если он не согласится на условия Берендта или, согласившись, не выполнит его задания, их расстреляют.
- Мы вас сегодня спрашиваем в последний раз. Если вы не согласитесь, через три дня в одно и то же время - вас здесь, а ваших родителей там, в Гжатске, - повесят.
Да, Евгений понимал, что это последний разговор. Самый последний. "Что же делать? Если раньше от моего решения зависела только моя жизнь, то теперь…"
Берендт встал, подошел вплотную к Евгению и строго приказал:
- Отвечайте. Согласны вы помочь германской армии? Согласны выполнить наше задание?
Хмелев молчал.
- Отвечайте. Да или нет? - повысил голос Берендт.
- Не-ет… - еле вымолвил Евгений.
Полковник внимательно посмотрел на Хмелева и ничего не сказал. Он понял, что это "нет" прозвучало как "да". Воля пленного была сломлена, он сдался и теперь будет делать все, что прикажет ему он, Берендт.
7
Наконец-то генерал фон Мизенбах достиг своей заветной цели. Его мечта осуществилась - немецкие войска сломили сопротивление большевиков и ворвались в русскую столицу. О, это было потрясающее зрелище. Толпы людей приветствовали его радостными возгласами, засыпали цветами, встречали хлебом и солью. Император французов сто двадцать девять лет назад так и не дождался русских на Поклонной горе, а он, фон Мизенбах, дождался. Ему с радостью преподнесли на цветных рушниках огромный белый каравай и вручили ключи от города.
На празднование этой величайшей победы прилетел сам фюрер. Он лично поздравил Мизенбаха с блестящей победой и сообщил, что ему за особые военные заслуги присвоено звание генерал-фельдмаршала! Да, да, сразу фельдмаршала. За праздничный стол Гитлер сел рядом с. ним, новым фельдмаршалом. На фон Бока, фон Клюге и других генералов фюрер даже не смотрел.
После того как Гитлер улетел в свою ставку, Мизенбах возвратился в Кремль, вошел в апартаменты русских царей и лег спать на широкую резную кровать. Ему было очень удобно на этой кровати. Только воротник ночной рубахи почему-то сжимал ему горло. Он попробовал расстегнуть ворот, но его тонкие пальцы вместо пуговиц нащупали узловатые, сильные руки какого-то человека. Он отдернул свои руки, открыл глаза и ужаснулся. На нем лежал огромный бородатый русский мужик и с ненавистью смотрел на него. Он словно стальными клещами сжимал ему горло и с угрозой спрашивал: "Ты зачем пришел в мой дом, немец? Зачем землю мою топчешь, паскуда?"
- Господин генерал, господин генерал, - тормошил Мизенбаха встревоженный Бруннер. - Вы заболели? Вам плохо?
Наконец генерал проснулся, спустил с походной кровати тонкие ноги в шелковой пижаме и с удивлением стал оглядываться.
… Не было ни Москвы, ни Кремля с просторными апартаментами и резными царскими кроватями, ни фюрера, который сообщил, что ему, фон Мизенбаху, за особые военные заслуги присваивается звание генерал-фельдмаршала.
- Вот наваждение, - еле выговорил генерал. - Я долго спал?