- Нет, товарищ генерал, Кожина я никому не отдам. Я добре знаю того Степаненко. Этот чертов куркуль хочет у меня лучшего командира забрать. Не выйдет, не отдам!..
По автостраде подъехала машина полковника Полозова, командира Дальневосточной дивизии. Разрешив Кожину вести батальон дальше, генерал обратился к комдиву:
- Ну, что скажешь, Владимир Викторович?
Полозов развел руками: он только что закончил объезд всей многокилометровой полосы, которую должна была занять его дивизия, и ему стало ясно, что для организации глубоко эшелонированной обороны у него не хватит ни сил, ни средств.
Слушая Полозова, Павел Васильевич молча ходил взад-вперед вдоль окопа и думал. Громов знал, чем так обеспокоен полковник. Те же мысли тревожили и его. Вновь формируемая им армия, в которой находилось пока еще мало войск, обязана была занять огромный по протяженности фронт обороны. То есть вытянуться в ниточку. И эта ниточка должна была удержать моторизованные и танковые дивизии врага. "Да, значит, опять приходится обращаться к этой злосчастной "ниточке", - думал Громов. Он еще в первый месяц войны понял ошибочность такой тактики. В то время некоторые командиры, опасаясь окружения, старались как можно больше растянуть свои части по фронту. А это приводило к тому, что плотность боевых порядков становилась явно недостаточной. Немецкие танки без особого труда прорывались через них. Когда же это случалось, предпринимались бесплодные попытки залатать дыры небольшими подразделениями.
Громов был убежден, что надо не распылять силы, не бросать их в бой по частям, а создать мощный кулак и в подходящий момент обрушить его на голову противника и таким образом добиться решающего успеха.
Подъехали командиры остальных частей. Командующий выслушал и их соображения.
- Пойдемте к машине, - после долгого молчания сказал Громов и первым направился к "эмке". - Кленов, карту! - обратился он к своему адъютанту.
Адъютант достал из полевой сумки километровку и расстелил ее на капоте машины.
- Смотрите сюда…
Командиры подошли ближе, окинули взглядом карту, всю испещренную красными и синими знаками.
- В район Кубаревки, - острый конец красного карандаша с запада на восток прочертил в воздухе невидимую линию и опустился на черные квадратики, - прибывают новые части и соединения. Чтобы обеспечить сосредоточение и развертывание основных сил нашей армии, я решил: на главную полосу обороны, - карандаш скользнул далеко на северо-запад от Кубаревки, на секунду задержался на северном берегу Москвы-реки и, оставляя за собой извилистую линию, пополз на юг, пересек железную дорогу, автостраду, уперся в лесной массив и остановился, - выдвинуть части Дальневосточной дивизии, обе танковые бригады, запасной полк и батальон курсантов. Двумя другими танковыми бригадами, которые прибудут завтра, и небольшими отрядами пехоты мы будем вести подвижную оборону на подступах к переднему краю, перехватывая автостраду и железную дорогу… Если же противник сломит сопротивление наших передовых отрядов и двинется вперед - в дело вступаете вы. - Он посмотрел на командиров. - С фронта сдерживайте его пехотой и огнем артиллерии, а фланги и тыл атакуйте танками из засад. Оборону стройте очаговую, с отдельными опорными пунктами на наиболее опасных направлениях, иначе у нас не хватит сил: фронт широкий, а войск мало.
Командующий, изложив общий замысел, стал давать более конкретные указания командирам частей. Те, слушая, делали пометки на своих картах.
Полозову нравился замысел Громова. В создавшихся условиях это было, Пожалуй, единственно правильным решением. И все-таки его не покидала тревога. Он знал, что две танковые бригады, которые должны были действовать из засад, имели очень мало танков, да и те не подошли еще. Этого было явно недостаточно для выполнения такой серьезной задачи. А подвижные отряды!.. Пехотные подразделения он, конечно, выделит из своей дивизии. А танки?.. Когда они подойдут?
О своих сомнениях он доложил генералу.
- Понимаю, Владимир Викторович. Но что делать? Пока будем обходиться наличными силами, - сказал генерал и, подумав, добавил: - Впрочем, в моем распоряжении есть один отряд москвичей-ополченцев. Кремень народ. Отдаю вам и их.
- Спасибо, товарищ командующий.
- Товарищ генерал, подполковник Протасов возвращается с полигона, - сообщил капитан Кленов.
Генерал посмотрел в сторону автострады. По ней на предельной скорости неслась полуторка. Домчавшись до развилки, она свернула на проселочную дорогу и, подскакивая на ухабах, разбрызгивая по сторонам грязь, подкатила к "эмке". Из нее выскочил невысокий, подвижный подполковник, с большими светло-рыжими бакенбардами и тоненькими усиками.
Громов выжидающе смотрел на приближающегося к нему работника штаба армии. Еще ночью, размышляя над тем, где ему взять силы и средства для организации обороны, генерал вспомнил, что в Кубаревке до войны имелся танковый полигон. Он тут же приказал Протасову отправиться туда и выяснить, не остались ли на этом полигоне какие-нибудь танки.
- Ваше приказание выполнено, товарищ командующий! - доложил подполковник. - На танкодроме обнаружено восемнадцать танков Т-28.
- Вы сами видели их? - обрадовался Павел Васильевич.
- Так точно, сам! Все танки вооружены семидесятишестимиллиметровыми пушками, но они без моторов.
- Ничего, что без моторов. Мы их используем как неподвижные огневые точки, - ответил генерал и обратился к Полозову: - Берите эти танки себе, полковник. Прибуксируйте и поставьте их на танкоопасных направлениях.
- Слушаюсь, товарищ командующий!..
- Это пока все, что я могу дать вам, товарищи, - обратился Громов уже ко всем. - Остальное зависит от вас и ваших людей. - Громов сделал несколько шагов вперед, потом вернулся назад, остановился и, окинув взглядом командиров, произнес: - Пусть каждый из нас помнит, что нам придется столкнуться с гитлеровцами на том поле, где сто двадцать девять лет назад наши деды и прадеды насмерть стояли за Русскую землю, били французов, где враг узнал и навеки запомнил, на что способен русский солдат…
Командиры танковых, артиллерийских и пехотных частей слушали командующего, и перед их взором, словно наяву, возникали картины давно отгремевших боев. Они как бы видели тех русских людей, которые смело бросались в атаку на французов, рубили их палашами, кололи штыками, разили картечью…
- Так неужели же мы не потомки тех героев, которые много лет назад стояли здесь, под Москвой, насмерть?! - спросил Громов.
Ему никто не ответил. Но у каждого были те же мысли. И каждый твердо решил про себя: победить или умереть.
4
Над Подмосковьем с запада на восток низко плыли темные тучи, и все вокруг - поля, сады и рощи, еще недавно весело желтевшие в лучах осеннего солнца, - казалось таким же мрачным, как эти тучи. Всей своей громадой двигались они в сторону холма, на вершине которого две молодые белоствольные березки тревожно перешептывались о чем-то пожелтевшей листвой. Словно огромные птицы, прикрыв высоту тенью темных крыльев, тучи двинулись дальше на восток - в сторону Березовска.
В эту пору обычно здесь безлюдно и тихо - урожай собран, грибной сезон закончился, - и потому редко можно встретить человека в поле или на лесной тропинке. Только по шоссе изредка проносились грузовики, развозившие овощи для жителей Москвы, Березовска и других городов. И так день и ночь. Проурчит трехтонка, прошипит шинами по накатанному асфальту легковая машина - и снова тишина кругом, только ветерок посвистывает в кронах, да где-то далеко, сразу и не поймешь, в какой стороне, замычит теленок или залает собака.
Но в эту осень здешнюю тишину вспугнули люди. Их очень много. Они приходили сюда уже не первый день - мужчины, женщины, подростки.
У автострады, ближайшего села и дальше, насколько мог видеть глаз, трудились люди в телогрейках и пальто, в кепках и шляпах, меховых шапках и шерстяных платках… Разбившись на группки по десять - пятнадцать человек, они делали на этой знакомой им земле то, что в отчетах коротко именовалось строительством оборонительного рубежа.
Одни рыли окопы и ходы сообщения, другие копали противотанковые рвы, ставили надолбы, третьи натягивали на колья в несколько рядов колючую проволоку.
У самой автомагистрали вместе со своей бригадой трудился сухощавый старик, одетый в изношенный полушубок и шапку-ушанку. Это был Филипп Дмитриевич Шмелев, которого звали просто Митрич. Когда-то он работал в Москве и жил в одном доме со Степаном Даниловичем Пастуховым. Уйдя на пенсию, он купил на окраине Березовска небольшой домик и переселился туда на постоянное жительство, а московскую комнату оставил сестре.
Митрич работал сосредоточенно. Левой рукой он натягивал колючую проволоку, ловким ударом молотка вгонял в торец кола гвоздь, загибал его и переходил к другому колу. Там он повторял ту же операцию и шагал к следующему. Обычно он проделывал это с шутками и прибаутками.
Но сейчас Митрич был не в духе. Закрепляя проволоку на кольях, он то и дело сердито поглядывал туда, откуда, покачиваясь из стороны в сторону, шел высокий, худой человек в драповом пальто. Прижимая к груди небольшую охапку кольев, он тянул пьяным голосом какую-то песню.
- Во, как развезло человека! Отродясь так не напивался, а тут на тебе - в стельку!..
- Кто "в стельку"? - не поняла Надежда Васильевна Ермакова, работавшая рядом с Митричем.
- Да этот… Полынин, заведующий столовой. Видите, как его из стороны в сторону кидает.
В это время подошел Полынин и небрежно швырнул к ногам Митрича несколько кольев.
- Вот, пожалуйста… Принес.
Он сказал это таким тоном, будто сделал старику величайшее одолжение.
- Чего принес? - въедливо спросил Митрич.
- Колья. Разве не видите?