Далее следуют данные многочисленных анализов и исследований. Рентгенограмма показывает: все отделы сердца расширены. Диагноз: недостаточность митрального клапана с отложением извести в створках. Нарушение кровообращения. Значительные вторичные изменения в печени.
План операции я рассказал сам. Вскрытие левой плевральной полости, затем перикарда. Искусственное кровообращение. Гипотермия 21 . Разрез левого предсердия. Ревизия клапана. Если створки его не очень изменены, то попытаться выполнить пластику, то есть утаивание клапанного кольца. При сомнениях в эффективности — вшивание искусственного клапана. Он надежно устраняет недостаточность и сразу облегчает работу сердца. Должен облегчить.
Вопросов и замечаний не было. Младшие, может быть, постеснялись, а со старшими уже было обсуждено.
Ассистенты: Мария Васильевна и двое молодых докторов — Женя и Вася. Наркоз: Дима — Дмитрий Алексеевич.
Конференция закончилась. Расходились молча. Я вижу, что всем не понравилась моя расправа со Степой. Мне тоже не по себе. Но не очень. Все мысли о предстоящей операции. Степино самолюбие так ничтожно перед этим. Переживет. Пусть работает где-нибудь и не губит нам больных. Я так себя убеждаю. Так вбита в людей идея возмездия. Ладно. Я ее придавлю. Сумею, сделаю. Степины обиды тут ни при чем.
Пойду в кабинет, посижу, подумаю. Нужно собраться — там, внутри.
Кабинет. Какой он неуютный! Не умею создать уют. Черт с ним! Как хочется закурить! Но нельзя. Перед сложными операциями стараюсь терпеть. Затуманивает мозг, и руки больше дрожат.
Чем бы заняться? Небось там будут копаться час. Вечно так — пока найдут сестру, одного, другого доктора, каталку, пока сделают уколы. Не могу довести до порядка: уже отчаялся. Видно, не умею. Есть, говорят, клиники: операции в 9.00, и все точно. Завидую.
Дел на столе полно, но они или скучные, или неприятные. Диссертации, присланные на рецензию. Научные «труды» своих ребят. Всякие письма от больных, которых нельзя оперировать из-за тяжести состояния. Как их утешишь? Нет времени писать длинные ответы. Да и слов уже нет, кажется. А вот это хорошее, я уже его читал, но хочется еще раз. От матери Катеньки. Как ее фамилия? Забыл: склероз. Да, Смирнова. «Дорогой профессор! Вчера исполнилось два года после операции. Мы празднуем этот день больше, чем день рождения...» Приятно. Сколько было с ней мучений, пока выходили.
Давай посмотрим еще раз Сашину историю болезни. Она толстая, за столько месяцев. Целый том.
Анализы. Снимки. Записи. А вместе с ними и сама история. Не та, что записана тут, а та, что мелькает перед глазами. Как это все переплелось: Саша, его болезнь, мои ощущения, хирургия.
Может быть, я где-то допустил ошибку с Сашей, с этим искусственным клапаном?
Я не думаю словами. Всю эту историю я знаю очень хорошо, и слова не нужны. Вспыхивают только отдельные картины. Длинные разговоры проносятся как молнии — одним только смыслом. Когда пишешь и говоришь — волочишь груз слов — грубых, невыразительных. Будет ли когда-нибудь разговор мыслями? Фантазии. Говорят, бывает между близкими. «Понял без слов». Было? Нет, пожалуй, не было. Что-то очень примитивное. Как мне сейчас нехорошо. Наверное, так бывает на войне перед сражением, от которого все зависит.
Первое знакомство: в рентгенокабинете, на амбулаторном приеме. Много больных. Молодой человек, направленный с митральным стенозом.
— Никакого стеноза. Недостаточность третьей степени.
Эти терапевты и до сих пор большинство больных присылают с неправильными диагнозами. Не ругай терапевтов — это самая умная специальность. Должна быть такой.
Мягкий голос. Смущенные вопросы.
Приговор: «Ждать. Мы ищем».
Конечно, что мы тогда могли предложить? Были уже первые попытки или еще нет? Стал забывать хронологию.