- По нас, - возразили ему.
Что же будем делать?
- Вернемся в Соболево. Чего же еще? Доложим, что нас обстреляли.
- Безляд, - не согласился Тополев. - Ведь узнать- то мы ничего не узнали.
- А ты, Иван Иванович, съезди к Капитошину и поговори! - ехидно посоветовал кто-то. - Если пустят тебя на распыл, - тогда всё будет в наглядности.
Вместо ответа Тополев скомандовал:
- Рыбченко, за мной!
- Это куда же?
- Доедем до заставы.
- Спасибо, мне что-то не хочется.
- Это еще что за разговорчики?! - рассердился Тополев. - Что я, упрашивать тебя буду!
- Я шутейно, - сдался Рыбченко и, сморщив физиономию, подмигнул остальным. - Коли поминать нас будете, не забудьте попа позвать, пусть перед небесной канцелярией походатайствует, чтобы нам с комвзводом хоша на том свете табак выдали, - курить до смерти охота.
- У Капитошина закурите.
- Это как придется, - отозвался кубанец и, заметив, что Тополев уже поехал, пригнулся на седле - руки, ноги вперед, - и тронул лошадь. Через два-три шага он, опершись обеими руками на переднюю луку седла, "сделал ножницы", то есть перевернулся на скрещенных ногах лицом к хвосту лошади. Прощаясь, Рыбченко помахал рукой, еще раз "сделал ножницы" и рысцой пустился догонять Тополева. Поравнявшись с командиром взвода, он придержал коня и серьезно спросил:
- Не заполонит нас эта застава?
- Шут ее знает, - отмахнулся тот.
Молча они въехали на мост. Сидевший на той стороне сонный верзила с винтовкой в руках, заслышав конский топот повернул голову.
- Здорово, товарищ! Ты, что ль, ворон стреляешь?
- Га! - оскалился верзила и сбил на затылок фуражку с самодельной звездочкой из белой жести.
- Много набил?
- Был бы дробовик, - дело иное, а пулей разве в нее попадешь. Э-э-эх! - зевнул он во весь рот. - Ску-чища-а, ребята… Да вы чьи будете? - спохватился он и оглянулся назад, на отдельно от других стоявшую избушку. Там, очевидно, расположилась застава.
- Я - большеглушицкий, а он с Кубани, - уклонился от прямого ответа Тополев.
- Я не про то. Откуда приехали?
- Из Соболева.
- Вон что, - с виду спокойно проговорил парень. - По каким же делам?
- К теще на блины, - улыбнулся Иван Иванович.
- Дело доброе, только, смотрите, губы не обожгите, - блины горячими бывают.
- Чтой-то?
- Пошел заяц на охоту, а его собака поймала. Уезжайте-ка, ребята, подобру-поздорову подальше от греха, - неожиданно изменил тон часовой и опять оглянулся на избушку.
- Нам бы командира вашего повидать, - вмешался Рыбченко.
- На что?
- Расспроситься.
- О чем?
- Чью руку вы держите.
- Га! Да он сам ни черта не знает, - откровенно расхохотался парень. - Им мужики вертят, как хотят.
- А вы что же?
- А что нам, драться с народом?
- Что за люди? - донесся от избушки резкий окрик.
- Соболевские эскадронцы приехали, - окликнулся часовой.
- Караул, в ружье! - немедленно последовала команда.
- Комвзвод, тикаем! - крикнул Рыбченко и поскакал. Тополев за ним. Оба мчались, пригнувшись к конским шеям, ожидая выстрелов вдогон. Однако никто не стрелял.
У моста караульный начальник, хохоча, подошел к часовому.
- Видал, как я их?
Часовой тоже рассмеялся.
- Ребята не пришли? - спросил он немного погодя.
- Дождешься!
- Хоть бы хлеба прислали, - жрать хочется.
- Поди, догадаются. Давай, подменю тебя! - предложил начальник караула.
- Вали! - согласился парень, отдал винтовку и направился в пустую избушку. Там он разулся, лег на скрипучий топчан и через минуту безмятежно захрапел.
- Зря ты в панику ударился, - сказал Тополев, переводя лошадь на рысь.
- Ничего не зря: обезоружили бы и точка. Слышал, как карнач заорал: "В ружье!" Поди, не почести нам отдавать.
- А часовой-то тоже себе на уме, простачком прикинулся, - заметил Тополев, в душе соглашаясь с Рыбченко.
Висевшие в эскадронной канцелярии старинные часы неожиданно захрипели. Одна гиря стремительно поехала вниз, а из распахнувшейся дверки терема выскочила кукушка и прокуковала один раз. Половина одиннадцатого. В это же самое время за окном послышался стук подков, и голова Тополева проплыла мимо окна.
"Приехали", - обрадовался Щеглов. Однако, выслушав доклад начальника разъезда, нахмурился:
- Хоть бы с начальником караула поговорил.
- Д’ак он сразу же завопил: "Караул, в ружье!"
- Часового бы прихватили с собой.
- В нем семь пудов верных будет.
- Да-а, - протянул Щеглов и еще больше помрачнел. - Из Уральска приехал член Военного Совета Почиталин. Он уже вызывал меня, спрашивал, когда вернетесь. Сейчас ступай к нему и доложи!
Тополев с готовностью поднялся, но тут же сел.
- А вы не пойдете со мной?
- Нет, мне голова на плечах не мешает.
- А моя, что же, помеха?
Наступило молчание. Командир эскадрона неподвижно уставился в окно, командир взвода тяжело сопел.
- Чего же сидишь? Ступай! - по-прежнему не глядя, произнес Щеглов.
Тополев заерзал на скамейке и, вздохнув, проговорил:
- Все ж таки старых друзей в беде оставлять не положено.
В этот момент Щеглов вспомнил, что этот самый Тополев отвел удар белогвардейской шашки от его головы. Поморщившись, он порывисто встал.
- Пойдем!
Разговор с членом Военсовета был краток. Выслушав доклад о результатах разведки, Почиталин окинул командира эскадрона и его подчиненного насмешливым взглядом и сквозь зубы процедил:
- Шляпы вы, а не разведчики, - время провели, а ни черта не узнали. Из тебя, - повернулся он к Щеглову, - такой же командир, как из селедки протодьякон, а тебе, милок (это - Тополеву), богадельней заведовать, а не взводом командовать.
Кровь бросилась в голову Щеглову. За два года гражданской войны он не заслужил ни единого упрека, напротив, по канцелярским инстанциям шло представление его к ордену Красного Знамени.
Почиталин уголком глаза следил за молодым командиром и заметил, как у того пальцы сжались в кулак, дрогнули губы, как, переломив себя, Щеглов встал по стойке "смирно".
- Разрешите мне самому съездить?
- Куда?
- К Капитошину под видом посыльного, вроде с пакетом от вас.
- Еще что? - поморщился Почиталин.
- Больше ничего. Узнаю и доложу.
Член Военсовета задумался: предложение дельное, но рискованное.
- Не боишься, что он тебя на луну отправит?
- За что? Он и знать не будет, кто я такой.
- Ну что ж, езжай! Пакет я сейчас приготовлю. Кстати, когда будешь в отряде Капитошина, постарайся найти Честнова. Имей в виду, что при любых обстоятельствах это - наш человек, и тому, что он скажет, вполне можешь верить. Документы свои отдай комиссару, - заключил член Военсовета.
Щеглов вызвал командира второго взвода Костю Кондрашева и приказал ему с первым отделением сопровождать себя. Пока седлали, собирались, Щеглов оглядел обмундирование, нет ли в костюме чего-нибудь командирского. Стоптанные сапоги, выцветшая гимнастерка, мятая фуражка - все как-будто самое будничное, только суконные галифе…
"Еще какой-нибудь хлюст позавидует", - криво усмехнулся комэск и одел простые хлопчатобумажные.
- Отделение, стой! - послышалось снаружи, и в окно заглянула кудлатая голова Кости.
Восемь бойцов, девятым Кондрашев, десятым - комэск.
- За мной шагом ма-арш! - по-кавалерийски растянул команду Щеглов. - Рысью ма-арш!
Ехали переменным аллюром: верста рысью, верста шагом. Жара. Гнедые спины лошадей быстро потемнели от пота. С нудным жужжанием кружатся в воздухе слепни, оводы. Отбиваясь от них, кони трясут головами, машут хвостами.
На полдороге - хутор Атаманский, десятка четыре добротных казачьих домов, обнесенных тесовыми заборами.
- Санька, домой не заедешь? - поддразнил Кондрашев рослого красноармейца-казака Александра Сумкина. - Вот Павлишка обрадуется!
Сумкин промолчал, но, когда проезжали мимо его дома, покосился и тяжело вздохнул: близок локоть, а не укусишь. Всего четыре месяца тому назад Сумкин женился на своей хуторской казачке, а вот сейчас приходится проезжать мимо. Эх, жизнь казачья, судьба собачья! И куда комэск гонит? Что за спех? Кони в мыле, - так недолго спины потереть. Сумкин рукавом отирает пот с лица, от чего на щеке остаются грязные полосы. На солнце набегает облачко, и степь из блестящей разом становится смуглой, как Павлишкины загорелые руки. Умеет молодуха обнимать ими своего милого, супруга богоданного. "Поедем назад, - обязательно выпрошусь хоть на минутку", - решает Санька.
Облачко пробежало, и снова лучи полуденного солнца режут глаза. Из-под конских копыт пыль - горько-соленая - лезет в рот, скрипит на зубах. В ушах дробная стукотня конских подков о заматеревшую от зноя землю.
На гребне последнего перед Гаршиным увала остановились.
- Сумкин, залезь на столб и включи провод в линию! - приказал Щеглов. - А ты, Костя, доложи коменданту, что я ушел в Гаршино.
Легко спрыгнув с седла, он снял шашку, наган, сумку и отдал все это своему коноводу Гришину. Повертел в руках фуражку, раздумывая, как быть со звездочкой - снимать или нет, но через мгновение рывком нахлобучил фуражку на голову, - отцепить эмблему Красной Армии не захотел.