- Бережной, - сказал гололобый и, раздвинув соседей, выпростав широкие плечи, потянулся короткой, толстой рукой. - Рад новому комбату. - Он стиснул руку Синцова и, еще раз раздвинув артиллеристов плечами, всунулся обратно. - Начальник штаба дивизии, - он кивнул на телефон, как будто телефон и был самим начальником штаба, - сказал, что вы старый сталинградец. Так?
- Так, - сказал Синцов.
- Тем более рад, - сказал Бережной. - И командир полка рад, только не имеет привычки показывать. А это наши боги войны, - поведя головой налево и направо, сказал он об артиллеристах. - Собственные, приданные и поддерживающие. В Сталинграде часто их у себя видели?
- С утра до вечера, - сказал Синцов. - Без них бы не жили.
- А где у вас огневые были? - спросил артиллерист в полушубке.
- Все огневые за Волгой, - сказал Синцов.
Еще в госпитале, слушая расспросы разных, в том числе, казалось бы, сведущих людей, он понял, что все же издали они плохо представляли себе действительное положение в Сталинграде, при котором уже в октябре нечего было и думать тащить через Волгу артиллерию на те узкие клочки берега, что еще оставались в наших руках.
- А связь? Телефонная?
- Телефонная.
- Не замыкало кабель под водой?
- Замыкало, - сказал Синцов. - Ракетами дублировали.
Пока шел этот разговор, Туманян, не обращая на него внимания, занимался своим делом. Позвонил по телефону, вызвал "двойку", потребовал какого-то Ильина и, узнав, что тот спит, приказал разбудить.
- Сюда вызвать хочешь? - спросил Бережной.
Туманян молча кивнул, подождал и сказал в трубку:
- Ильин, батальон можете оставить?.. Так. Понятно. Тогда через тридцать минут явитесь ко мне. А прежде чем уйти, вызовите к себе командиров рот…
- Он оторвался от трубки и посмотрел на часы. - На двадцать два сорок.
Туманян положил трубку, и Синцов тоже посмотрел на часы. Двадцать два сорок - через час. Этот Ильин исполняет обязанности командира батальона, потому и придет сюда. А когда они вдвоем вернутся в батальон, командиры рот уже будут собраны для первого знакомства.
Командир полка, видимо, не любил терять времени, да и обстановка не позволяла.
- С вашего разрешения, товарищ полковой комиссар, мы пойдем, - сказал тоненький артиллерийский майор, вытаскиваясь из-за стола.
Синцов встал и освободил проход.
- А чего пойдете, сидите, - сказал Бережной. - Вы боги, от вас секретов нет.
- Зайдем к начальнику штаба, еще раз кое-что уточним, - сказал тоненький майор.
Второй артиллерист тоже вылез из-за стола. Поднялся в круглый в полушубке.
- Разрешите отбыть, - сказал он, не входя в объяснение причин. И, протискиваясь мимо Синцова, добавил: - С вами неплохо бы до утра увидеться; мой НП недалеко от вашего.
Проводив глазами артиллеристов, Туманян развернул карту и начал не с вопросов к Синцову, а прямо с обстановки на фронте полка, с противника.
"Кто его знает, - подумал Синцов, - может, считает вопросы излишними. Кого бог и начальство дали в комбаты в ночь перед наступлением, с тем и воевать".
Смены частей немцы не производили, взятые накануне пленные показали, что перед фронтом полка прежний противник - части 14-й пехотной дивизии немцев. Полоса обороны состоит из трех позиций - по нескольку траншей каждая. Сидят уже три недели и хорошо укрепились.
- Да им это и особых трудов не стоило, - сказал Бережной, оторвавшись от вынутых из полевой сумки бумаг. - На одном из наших же сталинградских обводов сидят. Сидят, сволочи, в блиндажах и окопах полного профиля, вырытых сталинградскими трудящимися. Не то что мы - долбим теперь землю, как кость; пока голову и задницу спрячешь, семь потов спустишь!
Передний край батальона тоже не изменялся уже три недели, за исключением высотки на правом фланге, взятой неделю назад.
- Когда первый раз неудачно брали, - снова оторвался от бумаг Бережной, - командир батальона, до Поливанова был, Тараховский, погиб на ней по-дурацки.
- Не его вина была, товарищ полковой комиссар, - сухо сказал Туманян, и в его сдержанном голосе была обида за неизвестного Синцову, по-дурацки погибшего там, на высотке, командира батальона.
- А я не говорю, что его вина…
- Теперь наши силы… - Туманян памятливо, не заглядывая в лежавший перед ним блокнот, перечислил все, что имелось в батальоне и поступало под команду Синцова. - В стрелковых ротах по шестьдесят пять - семьдесят человек, ручных пулеметов комплект, в пулеметной роте одиннадцать станковых, в минометной - девять минометов. После общей артподготовки продвижение батальона будет поддерживать огнем тот самый майор в полушубке, который недавно ушел, командир приданного артполка.
Синцов прибавил к записям в своей полевой книжке еще одну: "Майор Голубев".
Задача дня состояла в том, чтобы занять на своем участке первую и вторую позиции немецкой обороны на глубину четыре с половиной километра. Занять и закрепиться, имея в виду в дальнейшем наступать на третью.
Туманян показал по карте:
- Сюда.
- А силенок хватит, так и завтра вскочим туда прямо с ходу, - сказал Бережной.
Туманян не возразил, только сделал чуть заметную паузу и повторил:
- Занять первую и вторую позиции. Понятно? - подчеркивая этим, что на ближайший день никакая иная задача перед полком не поставлена и он, командир полка, не ставит ее и перед батальоном. А заранее уверять друг друга в своем желании сделать сверх ожиданий - лишнее.
Скосив глаза на Бережного, Синцов заметил, как тот еле заметно усмехнулся, и подумал о нем: "Все же умный, пилюлю проглотил, а в бутылку не полез".
- Задача дня ясна? - спросил Туманян, все еще не отрывая карандаша от карты и упираясь глазами в лицо Синцову.
- Ясна, - ответил Синцов, чувствуя под его напряженным взглядом, как дорого бы дал сейчас командир полка за то, чтобы чудом знать наперед цену своему новому комбату.
Хотелось успокоить его: зря об меня глаза ломаешь. Все, что смогу, сделаю. И жалко, что нельзя тебе этого сказать.
- Теперь об исполнителях, - сказал Туманян и, оторвав от карты карандаш, кратко охарактеризовал командиров рот. О четырех сказал, что они на своем месте, о пятом - командире пулеметной роты - отозвался холодно: пулеметы знает хорошо, но способен на ложь; был случай, когда доложил, что пулеметы заправлены незамерзающей жидкостью, а на поверку выяснилось - не заправил.
- Имейте это в виду…
- Вообще имей в виду, - сказал Бережной Синцову, - командир полка вранья не любит. Что-нибудь другое простит, а это - нет.
- Врать не привык, - сказал Синцов.
- Тем лучше, - сказал Бережной.
Туманян ничего не сказал, только еще раз долго, внимательно посмотрел в лицо, и по глазам его было видно, как мало значения придает он словам.
- Адъютант батальона, лейтенант Рыбочкин, - сказал Туманян, опустив глаза и тщательно выковыривая что-то, непонятно даже что, чистейшим ногтем из-под другого чистейшего ногтя на чистых, как у хирурга, добела вымытых пальцах, - прибыл из училища, по службе исправен, но в боях еще не был. На начальника штаба Ильина можете опереться полностью, во всем, всегда, в любой обстановке.
- Да, этот не подведет, этот действительно будет правой рукой, - еще раз оторвался от своих бумаг Бережной. - Не чета Богословскому. Предупреди его.
- Ваш заместитель, старший лейтенант Богословский, занимаемой должности не соответствует. Не сразу поняли, что трус. Найдем замену - заменим. Командиров рот не хотели трогать с места перед боями. Понятно?
Синцов кивнул. Чего понятней! Хороший командир роты - это рота. Без него на батальоне сидеть - как на стуле без ножки. А без заместителя в крайнем случае можно и прожить.
- Если бы не твой предшественник, Поливанов, - сказал Бережной, - еще пять дней назад этого Богословского здесь не было бы.
- И надо было отстранить, - сказал Туманян. - Я настаивал.
- А он только и мечтал, чтобы его от передовой отстранили. Жаль было ему навстречу идти. А Поливанов его на поруки взял. Заявил: лично исправлю! - невесело усмехнулся Бережной.
И, поглядев на бумаги и запихав их в полевую сумку, сердито хлопнул по столу тяжелыми, толстыми руками.
- Замечательный у тебя предшественник был, Василий Фомич Поливанов. Немолодой уже человек, а с первых дней войны добровольно в армии, от солдата - до капитана. Жену пережил - в поезде бомбой убило. Всех трех сыновей пережил - на трех фронтах пали. А сам как заговоренный шел и шел из боя в бой. Только белый стал. Неравнодушен я к нему был. Может, еще потому, что из наших шахтерских мест. Как и наш комдив, из Кадиевки. А я сам из Штеровки. До слез обидно.
И Бережной в самом деле снял очки и вытер слезы. Потом снова надел очки и сказал Туманяну:
- А о замполите батальона ни слова. И всегда так. Это у тебя не случайно.
- А вы его лучше меня рекомендуете, товарищ полковой комиссар, - сказал Туманян.