Накинув на себя светло-голубой наряд, Моран, казалось, овладел и тем светлым умом, уже известным Морису, который, отражаясь в речи этого странного человека, без сомнения, еще более оживился бы ярким взором его, если бы зеленые очки не затемняли его.
Он, высказывая тысячу шуток, даже не улыбался; но что особенно усиливало остроты, что придавало им неизъяснимую прелесть, так это его непоколебимое хладнокровие. Этот негоциант по коммерческим кожевенным оборотам много путешествовал, он торговал и грубой кожей пантеры и шкуркой кролика; этот химик с багровыми по локоть руками знал Египет, как Геродот, Африку, как Левальян, а оперу и будуары, как светский франт.
- Черт побери, гражданин Моран, - сказал Морис, - вы не только светский человек, но даже ученый!
- О, я много видел и в особенности много читал, - сказал Моран. - Притом не должен ли я подготовить себя к светской жизни, в лабиринт которой надеюсь вступить, когда повезет Фортуна? А уже время, гражданин Морис, время!
- Полноте, - сказал Морис, - вы выражаетесь словами старика. А сколько вам лет?
Моран вздрогнул при этом вопросе, впрочем, весьма естественном.
- Мне тридцать восемь лет, - сказал он, - да, вот что значит быть ученым, как вы говорите, их лета неопределенны.
Женевьева расхохоталась. Морис вторил ей, Моран же только улыбнулся.
- Так вы много путешествовали? - спросил Морис, подавляя своей ножищей ножку Женевьевы, которая старалась неприметно высвободить ее.
- Я провел часть моей молодости за границей, - отвечал Моран.
- Много видели, виноват, много сделали наблюдений, хотел я сказать, - подхватил Морис. - Такой человек, как вы, не оставит ничего без внимания.
- Да, признаюсь, много видел, - отвечал Моран. - Прибавлю даже, что я все видел.
- Все, гражданин, это много, - подхватил, усмехнувшись, Морис. - Если вы поищете…
- Ах, да, королева, - сказал Моран. - Вы правы, господин Морис, никогда не видел. Правда, в наше время два предмета встречаются все реже.
- Кто же это? - спросил Морис.
- Первое, - важно отвечал Моран, - это бог.
- А, - сказал Морис. - Зато я могу показать вам богиню.
- Как это? - прервала Женевьева.
- Да, богиню новейшего произведения, новоизобретенную Богиню Разума. Мой друг, о котором вы иногда слышали от меня, любезный, добрый Лорен, золотой человек; но одна беда - он сочиняет четверостишия и каламбуры.
- Так что же?
- А то, что он заплатил дань городу Парижу Богиней Разума, так ловко выбранной, что не к чему придраться. Это гражданка Артемиза, бывшая оперная танцовщица, ныне торгуюшая разными духами на улице Мартен. Когда окончательно посвятит ее в богини, я берусь вам представить ее.
Моран с важностью благодарил Мориса наклоном головы и продолжал:
- Другое, - сказал он, - это король.
- О, это уже труднее, - подхватила Женевьева, стараясь улыбнуться. - Его нет более.
- Вы бы постарались насмотреться на последнего, - добавил Морис.
- Да, вот почему, - сказал Моран, - я не могу иметь понятия о коронованном челе. А ведь это печально.
- И очень, - отвечал Морис, - уверяю вас. А я почти каждый месяц вижу одну особу.
- Коронованное чело? - спросила Женевьева.
- Почти что так, - подхватил Морис. - Чело, на котором лежало тяжелое и мрачное ярмо короны.
- Ах, да, королева, - сказал Моран. - Вы правы, господин Морис, это должно быть скорбное зрелище.
- Так ли она красива и величественна, как говорит о ней молва? - спросила Женевьева.
- Неужели вы ее никогда не видели, сударыня? - спросил удивленный Морис.
- Я? Никогда… - ответила молодая женщина.
- В самом деле, - сказал Морис, - это странно!
- Отчего же странно? - отвечала Женевьева. - Мы жили в провинции до 91-го года, с 91-го я живу на старой улице Сен-Жак, которая очень похожа на деревню, разве с той разницей, что в ней никогда не видишь солнце, мало воздуха и немного цветов. Вам известна моя жизнь, гражданин Морис. Она всегда была такова. Где же вы хотите, чтобы я видела королеву? Я не имела никогда случая.
- И не думаю, чтобы вы воспользовались тем, который, к несчастью, может представиться! - сказал Морис.
- Что вы этим хотите сказать? - спросила Женевьева.
- Гражданин Морис, - подхватил Моран, - намекает на одно предложение, что уже и не тайна.
- Какое же? - спросила Женевьева.
- Вероятно, он имеет в виду приговор Марии-Антуанетте и ее печальный конец там же, где погиб ее муж. Гражданин говорит, что вы не воспользуетесь случаем, чтобы взглянуть на нее в этот день, когда она оставит Тампль, чтобы ступить на площадь Революции.
- О, конечно, нет! - вскрикнула Женевьева после слов Морана, произнесенных им с ледяным хладнокровием.
- Тогда накиньте на это скорбную завесу, - продолжал равнодушный химик, - ибо австриячку бдительно стерегут, а республика такая волшебница, что хоть кого обратит в невидимку.
- Признаюсь, - сказала Женевьева, - что мне любопытно было бы взглянуть на эту несчастную.
- Послушайте, - сказал Морис, горя нетерпением предупредить малейшее желание Женевьевы. - Действительно ли вам это угодно? Тогда одного слова вашего довольно; республика, правда, волшебница, согласен с гражданином Мораном, но я, в качестве муниципала, как вам известно, также владею волшебным жезлом.
- Так вы мне можете доставить случай видеть королеву? - вскрикнула Женевьева.
- Конечно.
- Как же это? - спросил Моран, обменявшись с Женевьевой быстрым взглядом, который, однако же, не заметил молодой человек.
- Нет ничего проще, - сказал Морис. - Нельзя сомневаться, что есть муниципалы, на которых не надеются; но я достаточно доказал мою благонадежность, чтобы не быть в числе их. Притом же вход в Тампль зависит как от муниципалов, так и от начальника караула. В день моего дежурства, как бы нечаянно, заведующий караулами будет мой друг Лорен, который, кажется, впоследствии может заместить генерала Сантера, о чем можно заключить из того, что он в три месяца из капралов повышен до майора. Ну так вот! Приходите ко мне в Тампль в день моего дежурства, то есть в будущий четверг.
- Ну, видите! - сказал Моран. - Как все делается по вашему желанию, как будто нарочно все так сошлось.
- О, нет, нет, - сказала Женевьева, - я не хочу.
- Почему же? - вскричал Морис, который в посещении Тампля видел лишь средство пробыть некоторое время с Женевьевой в тот день, в который он лишен был этого счастья.
- Потому, - сказала Женевьева, - что вам за это придется отвечать, любезный Морис. И если бы что случилось с вами; нашим другом, если бы из-за исполнения моей прихоти с вами случились бы неприятности, то этого я себе вовек не прощу.
- Что благоразумно, то благоразумно, Женевьева, - сказал Моран. - Поверьте мне, ныне общая недоверчивость; подозревают даже самых преданных патриотов; откажитесь лучше от этого намерения, которое не что иное для вас - что вы и сами подтверждаете, - как прихоть.
- Подумаешь, что вы это из зависти говорите, Моран, и что, не видав никогда ни короля, ни королевы, вы не хотите, чтобы и другие их видели. Ну, полноте рассуждать, будьте нашим спутником.
- Я! О, нет!..
- Теперь уже не гражданка Диксмер желает войти в Тампль, а я прошу ее и вас прийти и скрасить одиночество несчастного узника. Надо сказать, что, когда за мной запрут ворота, к счастью, только на 24 часа, я становлюсь таким же пленником, как король или принцессы крови. Приходите же, умоляю вас.
- Ну, Моран, - сказала Женевьева, - проводите же меня.
- Это будет потерянный день, - сказал Моран.
- Так и я не пойду, - прибавила Женевьева.
- Почему же? - спросил Моран.
- Боже мой, очень просто, - сказала Женевьева, - потому что я не уверена, что муж пойдет со мной и что если вы не возьметесь быть моим провожатым, вы, человек рассудительный, человек тридцати восьми лет, то во мне недостанет смелости пройти мимо артиллеристов, егерей и гренадер и просить свидания с муниципалом, который только тремя или четырьмя годами старше меня.
- В таком случае, гражданин, - сказал Морис Морану, - если вы обыкновенный смертный, пожертвуйте половиной дня жене вашего друга.
- Извольте! - сказал Моран.
- Теперь, - подхватил Морис, - я у вас только одного прошу - это скромности. Само посещение Тампля навлекает подозрение. Если затем последует какой-нибудь несчастный случай, всем нам неизбежно предстоит потерять голову на плахе. Якобинцы не шутят, черт возьми! Вы, кажется, слышали, как они обошлись с жирондистами?
- Тьфу, пропасть, - сказал Моран, - надо принять во внимание все, что говорит гражданин Морис. Такой способ окончить торговые занятия мне совсем не по нутру.
- Разве вы не слыхали, - с улыбкой подхватила Женевьева, - что гражданин Морис сказал "всем нам"?
- Ну, что же, что "всем"!
- Всем нам вместе.
- Да, - проговорил Моран, - общество весьма приятное, но я охотнее соглашусь, моя сентиментальная красавица, пожить в вашем обществе, нежели умереть.
"Кой черт, где же была моя голова, - подумал Морис, - когда я воображал, что этот человек влюблен в Женевьеву?"
- Так решено, - ответила Женевьева. - Моран, я к вам обращаюсь, к вам, рассеянному, к вам, вечно задумчивому. Стало быть, в будущий четверг. Не вздумайте в среду вечером начать какой-нибудь химический опыт, который задержит вас на двадцать четыре часа, как это бывает с вами.
- Будьте покойны, - сказал Моран, - притом же вы мне накануне напомните.