В ту же минуту распахнулись двери и явились шестьсот человек, вооруженных саблями, пистолетами и пиками, - все полупьяные. Они прошли под рукоплескания, громогласно требуя смерти изменникам.
- Да, - отвечал им Колло д’Эрбуа, - да, друзья мои, невзирая на все козни, мы спасем вас, вас и свободу!
Он говорил, глядя в сторону жирондистов, давая им понять, что они в опасности.
В самом деле, по окончании заседания Конвента депутаты Горы рассеялись по разным клубам, побежали к кордельерам и к якобинцам, предлагая лишить изменников всех законных прав и умертвить в эту же ночь.
Жена Лувэ жила на улице Сент-Онорэ, поблизости от якобинцев. Услышав возгласы, она явилась в клуб, узнала о предложении и, вернувшись, поспешила предупредить своего мужа. Лувэ берет оружие, бросается из двери в дверь, чтобы предупредить своих друзей, не застает никого дома, но узнав от прислуги одного из них, что они у Петьона, тотчас же отправляется туда и находит их спокойно обсуждающими какое-то предложение, которое намеревались сделать на другой день в надежде, что сумеют набрать им большинство голосов и проект пройдет. Он рассказывает им обо всем, что творится, о своих опасениях, о замыслах якобинцев и кордельеров и в заключение призывает принять какие-нибудь сильные меры.
Тогда Петьон встал, спокойный и хладнокровный, как всегда, подошел к окну, растворил его, взглянул на небо, высунул руку и, почувствовав, что ее смочило, проговорил:
- Дождь идет, нынешней ночью ничего не случится.
В это полурастворенное окно донеслись последние удары пробивших на башне десяти часов.
Итак, вот что случилось в Париже накануне и в этот самый день; вот что происходило вечером 10 марта, вот почему в этой влажной темноте, в этом грозном безмолвии дома, чье предназначение быть кровом для живых, подернулись каким-то мраком, оцепенели и походили на склепы.
В самом деле, многочисленные патрули национальной гвардии с ружьями наготове, толпы граждан, наскоро вооруженных чем попало, теснились чуть ли не у каждых ворот, у растворенных входов в аллеи, блуждали в ту ночь по городу. Чувство самосохранения вселяло каждому мысль, что замышлялось что-то необъяснимое и ужасное.
Мелкий и холодный дождь, тот, что успокоил Петьона, усугубил дурное настроение патрулей, которые, завидев друг друга, брали ружья наизготовку, на всякий случай готовясь к бою, и, лишь настороженно, недоверчиво сблизившись, узнав друг друга, как бы нехотя обменивались паролем и отзывом, а потом, беспрестанно оглядываясь друг на друга, словно опасаясь нападения с тыла, расходились.
В этот вечер, когда Париж был под влиянием панического страха, возобновлявшегося так часто, что ему пора бы, кажется, свыкнуться с ним; в этот вечер, когда втихомолку шли переговоры об истреблении всех нерешительных революционеров, тех, кто подал голос за осуждение к смерти короля, но не решился осудить на смерть королеву, заключенную со своими детьми и свояченицей в темницу Тампля, - в этот вечер по улице Сент-Онорэ кралась женщина в ситцевой лиловой с черными мушками мантилье. Голова ее была покрыта или, лучше сказать, закутана краем той же мантильи; всякий раз, когда вдали показывался патруль, она пряталась в каком-нибудь углублении ворот или за углом стены и стояла неподвижно, как истукан, затаив дыхание, пока солдаты проходили мимо, потом снова продолжала свой быстрый и тревожный бег, пока новая опасность не вынуждала ее опять прятаться и неподвижно, безмолвно выжидать.
Таким образом, благодаря своей осторожности, никем не замеченная, она пробежала часть улицы Сент-Онорэ и вдруг, повернув на улицу Гренель, наткнулась не на патруль, а на компанию храбрых волонтеров, отобедавших на хлебном рынке, патриотизм которых был возбужден бесчисленными тостами, поднятыми в честь будущих побед.
Бедная женщина, вскрикнув, попыталась скрыться в улицу дю Кок.
- Эй, эй, гражданка! - вскрикнул начальник волонтеров. Чувствовать над собою власть стало врожденной привычкой. Поэтому даже эти свирепые люди избрали себе начальника.
- Эй, куда ты?
Женщина, не отвечая, продолжала бежать.
- Готовься! - закричал начальник. - Это переодетый мужчина! Какой-нибудь скрывающийся аристократ!
Стук двух или трех ружей, беспорядочно, неумело вскинутых дрожащими руками, дал понять женщине о готовности выполнить роковую команду.
- Нет, нет! - вскричала она, тут же остановилась и пошла назад. - Нет, гражданин, ты ошибаешься, я не мужчина.
- Ну, так слушайся команды, - сказал начальник, - и говори правду. Куда ты так летишь, ночная красавица?
- Никуда, гражданин, я иду домой.
- А, ты идешь домой?
- Да.
- Для порядочной женщины поздненько возвращаешься, гражданка.
- Я иду от больной родственницы.
- Бедная кошечка, - сказал начальник, сделав такое движение рукой, что испуганная женщина отскочила. - А где ваш пропуск?
- Мой пропуск? Какой, гражданин? Что ты этим хочешь сказать и чего требуешь?
- Разве ты не читала постановление?
- Нет.
- Ну, так ты слышала, как его оглашали?
- Тоже нет! Что в этом постановлении, боже мой?
- Начать с того, что говорят не "боже мой", а "Верховное существо".
- Виновата, ошиблась. Это по старой привычке.
- Привычка аристократов.
- Постараюсь исправиться, гражданин. Но ты говорил?..
- Я говорил, что постановлением Коммуны запрещено после десяти часов вечера выходить со двора без пропуска. При тебе ли он?
- Нет.
- Ты его забыла у своей родственницы?
- Я не знала, что надо иметь этот пропуск при себе.
- Ну, так пойдем до первого караула, там ты приветливо объяснишься с капитаном, и если он останется доволен тобой, то прикажет двум солдатам проводить тебя до твоего дома, а не то оставит при себе, пока наведут подробные справки. Ну, живо, налево кругом, шагом марш!
Судя по боязливому восклицанию арестованной, начальник добровольцев понял, что бедной женщине эта мера показалась ужасной.
- Ого-го! - сказал он. - Я уверен, что в наших руках какая-то знатная дичь! Ну, ну, вперед, моя красавица!
Начальник схватил арестованную под руку, невзирая на жалобные крики и слезы, и повлек к караулу дворца Эгалитэ.
Конвой уже находился недалеко от заставы Сержан, как вдруг молодой, высокого роста мужчина, закутанный в плащ, вышел на улицу Круа де Птишан в ту самую минуту, когда арестованная пыталась вымолить свободу. Но начальник волонтеров беспощадно тащил свою жертву, не внимая ее словам. Женщина вскрикнула, и в этом крике отразились страх и страдание.
Молодой человек увидел эту борьбу, услышал вопль, мигом перешел с одной стороны улицы на другую и очутился перед небольшим отрядом.
- Что вы делаете с этой женщиной? - спросил он того, который казался начальником.
- Прежде чем допрашивать меня, займись-ка лучше своим делом. Это тебя не касается.
- Кто эта женщина, гражданин, и чего вы от нее хотите? - повторил молодой человек с повелительной интонацией.
- Да ты-то сам кто, чтоб нас допрашивать?
Молодой человек отвернул с плеча плащ и показал блестящие эполеты на военном мундире.
- Я офицер, - сказал он, - как видишь.
- Офицер… чего?
- Гражданской гвардии.
- Ну и что? Нам-то что до нее? - отвечал один из волонтеров. - Зачем нам знать офицеров гражданской гвардии?
- Что он мелет? - спросил другой, растягивая слова, как это делают простолюдины, когда начинают сердиться.
- Он говорит, - парировал молодой человек, - что ежели эполеты не заставят уважать офицера, то сабля заставит уважать эполеты.
И неизвестный защитник молодой женщины, отступив на шаг и высвободив из-под складок плаща широкую и надежную пехотную саблю, блеснул ею при свете фонаря, потом быстрым движением, показавшим привычку обращаться с оружием, схватил начальника волонтеров за ворот карманьолки и, приставив острие сабли к его горлу, сказал:
- Теперь поговорим, как два добрых приятеля.
- Да, гражданин, - сказал начальник волонтеров, пытаясь освободиться.
- Предупреждаю, что при малейшем движении твоем или твоих людей я насквозь просажу тебя этой саблей.
Между тем двое волонтеров продолжали держать женщину.
- Ты спрашиваешь, кто я? - продолжал молодой человек. - На это ты не имел права, потому что не командуешь патрулем гарнизона. Но это к слову. Скажу тебе, кто я. Меня зовут Морис Лендэ; я командовал батареей канониров при деле 10 августа, имею чин поручика национальной гвардии и занимаю пост секретаря в секции Братьев и Друзей. Довольно тебе этого?
- Эх, гражданин поручик, - отвечал начальник, чувствуя на горле острие сабли, - это дело другое. Если ты в самом деле тот, за кого себя выдаешь, значит, ты настоящий патриот.
- Я знал, что мы мигом поймем друг друга, - сказал офицер. - Теперь отвечай, о чем кричала эта женщина и что вы с нею делали?
- Мы вели ее на гауптвахту.
- А зачем вели на гауптвахту?
- Затем, что у нее нет пропуска, а по последнему приказу Комитета приказано задержать всякого, кто после десяти часов вечера попадется на улице, не имея при себе законного документа. Разве ты забыл, что отечество в опасности и что на ратуше вывешен черный флаг?