В то же мгновение Морис почувствовал, что он мощными руками поднят с земли. Его отнесли на недалекое расстояние. Тут он услышал, как растворилась сперва одна дверь, потом другая. Вторая была уже первой, ибо в нее едва могли протиснуться те, кто его нес.
Говор и шепот не прерывались.
"Я погиб, - подумал Морис, - они привяжут мне камень на шею и бросят в какой-нибудь омут Бьевры".
Но спустя несколько минут он почувствовал, что те, которые несли его, стали подниматься по лестнице. Лицо его ощутило теплый воздух, его посадили на стул. Двойные запоры задвинулись, и слышно было, как удалились шаги. Ему показалось, что его оставили одного. Он стал прислушиваться с напряженным вниманием человека, участь которого зависит от одного слова, и ему послышалось, что тот же самый голос, который поражал слух его своей мягкостью и решительностью, говорил другим:
- Это надо обсудить.
VIII. Женевьева
Прошла четверть часа, показавшаяся Морису вечностью. Нет ничего естественнее. Человек молод, прекрасен собой, силен, пользуется поддержкой ста преданных друзей, с которыми и с помощью которых он мечтал иногда об осуществлении великих замыслов; и вдруг он почувствовал, что в любое мгновение рискует лишиться жизни, попав в подлые сети.
Он понимал, что его заперли в какой-то комнате, но был ли он под присмотром?
Он решился на новую попытку разорвать путы; железные мышцы его напряглись, но веревка лишь еще сильнее впилась в тело, не лопнула.
Хуже всего то, что руки его были связаны за спиной и он не мог стащить с глаз повязку; если б он видел, то, может быть, сумел бы убежать.
Впрочем, все эти попытки не вызвали ни сопротивления, ни малейшего шума, из чего он заключил, что находится в комнате один.
Ноги его опирались на что-то мягкое. Это мог быть песок или земля; острый и пронзительный запах поражал обоняние и подсказывал, что вокруг него растения. Морис подумал, что он в оранжерее или вроде того. Он сделал несколько шагов, коснулся стены, повернулся, нащупал руками земледельческие инструменты и вскрикнул от радости.
С неимоверным трудом сумел он ощупать все эти инструменты один за другим. Спасение зависело от времени. Если случайность или провидение даруют ему пять минут и если между этими инструментами найдется хоть один с острием, он спасен.
Он нашел лопатку.
Морис был так скручен, что ему стоило бесконечного труда перевернуть лопатку так, чтобы острое ребро ее было направлено вверх. Этим железом, которое прижимал к стене спиной, он перерезывал или, лучше сказать, перетирал веревку, связывавшую руки. Операция была продолжительна, железо лопаты медленно перетирало пеньку. На лбу его выступил пот; ему послышался как бы приближающийся шум шагов. Он сделал последнее решительное усилие, и полуистертая веревка лопнула.
Теперь он вскрикнул от радости. По крайней мере, ему можно защититься, и он даром не отдаст свою жизнь.
Морис сорвал повязку с глаз.
Он не ошибся. Он был не в оранжерее, а в беседке, в которой сберегались нежные деревья, неспособные зимовать на открытом воздухе.
В одном углу лежали эти садовые инструменты, один из которых оказал ему такую великую услугу. Напротив было окно. Морис выглянул в него. Оно было с решеткой, и вооруженный карабином мужчина стоял за ним на часах.
С другой стороны сада, на расстоянии почти тридцати шагов, возвышался небольшой павильон, подобный тому, в котором находился он сам. Штора была опущена, но сквозь нее виден был огонь.
Он подошел к двери и стал прислушиваться; другой караульный ходил взад и вперед за этой дверью. Шаги отдавались в его ушах.
Из коридора доносился невнятный гул голосов. Спокойный разговор перерос в спор. Морис не мог расслышать все, о чем говорилось; однако он разобрал несколько слов, и среди этих слов прозвучало: "шпион", "кинжал", "смерть".
Видимо, в глубине коридора отворилась какая-то дверь, и он теперь лучше мог все расслышать.
- Да, - говорил один голос, - да, это шпион. Он разнюхал что-то и теперь, без сомнения, послан подслушать наши тайны. Освободив его, мы рискуем, что он нас выдаст.
- А его слово! - сказал другой голос.
- Его слово! Ему так же легко дать его, как и изменить. Разве он дворянин, что можно положиться на его слово?
Морис заскрежетал зубами при мысли, что есть еще люди, которые убеждены, что можно верить только слову дворянина.
- Но знает ли он наши имена, чтоб нас выдать? Нет, разумеется, он их не знает и не знает также, чем мы занимаемся, но ему известен наш адрес, и он опять придет сюда с порядочной свитой.
Вывод показался неоспоримым.
- Что же, - сказал голос, уже несколько раз поразивший Мориса своей повелительностью, - стало быть, решено?
- Да, сто раз да, и я вас не понимаю, любезный, ваше великодушие. Если бы мы попали в руки Комитета общественного спасения, посмотрели бы, как они стали бы с вами церемониться.
- Стало быть, вы настаиваете на вашем решении, господа?
- Без сомнения, надеюсь, что и вы не будете ему сопротивляться.
- На моей стороне один голос, господа. Я полагал дать ему свободу. На вашей шесть, и все шесть голосов обрекли его на смерть. Так пусть же будет ему смерть!
Капли пота, катившиеся по лицу Мориса, вдруг охладели.
- Он станет кричать, вопить, - сказал голос. - По крайней мере, удалили бы мадам Диксмер.
- Она далеко, в павильоне, и ни о чем не догадывается.
- Мадам Диксмер, - прошептал Морис. - Теперь начинаю понимать. Я нахожусь у хозяина кожевенного заведения, который говорил со мной на старой улице Сен-Жак и, удаляясь, смеялся над тем, что я не сумел назвать фамилию отыскиваемого мной приятеля. Но какую, черт возьми, выгоду доставит хозяину кожевни моя смерть?
Морис огляделся вокруг и увидел железный прут с деревянной ручкой.
- Во всяком случае, - проговорил он, - прежде, чем меня убьют, я убью одного из них.
И он бросился к невинному инструменту, который в его руках должен был превратиться в страшное оружие.
Потом он вернулся к двери и стал таким образом, чтоб, растворившись, она прикрыла его.
Сердце его так билось, что слышно было в тишине каждый удар.
Вдруг Морис вздрогнул. Один голос сказал:
- Послушайтесь меня, разбейте стекло и выстрелите в него сквозь решетку из карабина!
- О, нет, нет, не надо шума, можно попасться. А, вы здесь, Диксмер. Ну, что ваша жена?
- Минуту назад я заглянул сквозь шторы, она ничего не подозревает и спокойно читает книгу.
- Диксмер, разрешите наши сомнения. Как вы полагаете, что лучше - выстрелить в него из карабина или отправить на тот свет добрым ударом кинжала?
- Лучше кинжал. Обойдемся по возможности без огнестрельного оружия.
- Ну, кинжал так кинжал.
- Идемте! - повторили разом пять или шесть голосов.
Морис был сын революции, одаренный железной силой воли, ни во что не верующей душой, каких много было в то время. Но при слове "идемте", произнесенном за дверью, единственным барьером отделявшей его от смерти, он вспомнил о том крестном знамении, которому научила мать, заставляя его на коленях лепетать молитвы, когда он еще был ребенком.
Шаги раздавались все слышнее и вдруг стихли. В замочной скважине заскрипел ключ, и дверь медленно растворилась. В течение этой минуты Морис подумал:
"Если я потеряю время на нанесение ударов, то буду убит; но бросившись на убийц, я их поражу внезапностью, проскользну между ними, выберусь в сад, потом в переулок и тогда, может быть, спасусь".
В то же мгновение он с быстротой льва и с диким ревом, в котором слышалось больше угрозы, нежели страха, опрокинул первых двух мужчин, убежденных, что найдут свою жертву со скрученными руками и с завязанными глазами, и не ожидавших встретить подобное нападение. Он растолкал всех и в минуту отбежал футов на полсотни. Он увидел в конце коридора растворенную дверь в сад, бросился в нее, перескочил десять ступеней и, внимательно осмотревшись, побежал к калитке.
Калитка оказалась запертой двумя замками. Морис дернул запоры, хотел отворить замок, но не было ключа.
Между тем преследователи добрались до площадки лестницы и увидели свою жертву.
- Вот он! - вскрикнули они. - Стреляйте по нему, Диксмер, стреляйте!
Морис издал вопль. Сад был заперт. Он измерил глазом высоту стены; она подымалась на десять футов.
Убийцы бросились вдогонку.
Между ними и Морисом было около тридцати шагов; он оглядывался вокруг, как утопающий, жаждущий ухватиться за любую соломинку.
Павильон, штора, а за нею свет бросились ему в глаза.
Одним скачком он прыгнул к окну, ухватился за штору, сорвал ее, разбил окно, пролез в него и упал в освещенную комнату, где около камина сидела женщина и читала книгу.
Испуганная, она вскочила, вскрикнула и стала звать на помощь.
- Посторонись, Женевьева, посторонись! - закричал голос Диксмера. - Дай мне убить его!
И Морис увидел направленное в него дуло карабина.
Но женщина, взглянув на Мориса, вдруг пронзительно вскрикнула, и вместо того чтобы посторониться, как приказывал ей муж, бросилась между ним и дулом ружья.
Это движение сосредоточило внимание Мориса на великодушном создании, первым движением которого было его защитить.
Он, в свою очередь, вскрикнул.
Эта женщина была незнакомкой, которую он так искал.
- Это вы!.. Вы!.. - вскричал он.
- Тише! - сказала она.
Потом, обратившись к убийцам, которые с разным оружием приблизились к окну, она вскричала:
- О, вы не убьете его!