Оказавшись в центре двора, услыхали команду: "Стой! Мешки к ногам! Эй, раздать им шляпы!" Каждый из нас получил соломенную шляпу, крайне необходимую здесь вещь - двое-трое из заключенных уже успели получить солнечный удар. Какой-то надзиратель с нашивками взял в руки список, и мы с Дега обменялись быстрыми взглядами. Настал тот критический момент, о котором предупреждал Жуло. Первым выкликнули Гитту: "Пройди сюда!" Его увели двое охранников. Затем то же произошло с Сузини, потом с Жирасом.
- Жюль Пиньяр!
- Жюль Пиньяр (это и был наш Жуло) ранен, в, больнице.
- Хорошо.
Так были вызваны все, предназначенные для отправки на острова. А надзиратель продолжал:
- Слушай меня внимательно! Каждый, кого я выкликну, делает шаг вперед, мешок держать на плече и строиться вон там, возле желтого барака номер один!
Перекличка продолжалась. Дега, Каррье и я выстроились вместе с остальными возле барака. Двери открылись, и мы вошли в большое помещение прямоугольной формы.
В середине шел проход метра два шириной с толстыми железными прутьями по обе стороны. Между прутьями и стеной были подвешены полотняные гамаки, на них лежало по одеялу. Каждый сам выбирал себе место. Дега, Придурок Пьеро, Сантори, Гранде и я разместились по соседству. Тут же начали образовываться небольшие группки - гурби. Я прошел в дальний конец барака и обнаружил справа душ, слева - туалеты. Водопроводной воды не было.
Начала прибывать вторая партия заключенных, мы наблюдали за ними из окон, вцепившись в решетки. Луи Дега, Придурок Пьеро и я были в самом прекрасном настроении - раз мы попали в обычный барак, значит, нас не интернируют. Иначе нас давно бы отделили от остальных, как предупреждал Жуло.
В тропиках сумерек нет, день и ночь сменяются резко, сразу. Вы моментально переходите из ночи в день и наоборот, и так круглый год. Где-то в половине седьмого - бах! - и сразу ночь. А ровно в полседьмого два старика-заключенных вносят в барак две керосиновые лампы и подвешивают их на крючке к потолку. Светят они тускло, и три четверти помещения погружены во тьму.
К девяти часам все уже спали, утомленные путешествием и впечатлениями по прибытии, к тому же жара буквально валила с ног. Ни глотка свежего воздуха. Все разделись до трусов. Гамак мой висел между гамаками Дега и Придурка Пьеро. Пошептавшись немного, мы тоже заснули.
Наутро, еще затемно, прозвучал сигнал побудки. Все поднялись, умылись, оделись. Нам принесли кофе и по куску хлеба. Для каждого в стену была вбита полочка для хлеба, кружки и прочих мелких вещей. В девять в бараке появились два охранника с молодым заключенным, одетым в белое, но без полосок. Охранники оказались корсиканцами, они заговорили по-корсикански со своими из заключенных. Затем в барак вошел санитар. Когда подошла моя очередь, он спросил:
- Как поживаешь, Папи? Ты что, меня не узнаешь?
- Нет.
- Я Серра, из Алжира. Мы встречались в Париже, у Данте.
- Ах да, теперь вспомнил! Но тебя же сослали на каторгу в 29-м, сейчас 33-й, выходит, ты все еще здесь?
- Да. Так сразу отсюда не выбраться. Скажись больным, ладно? А этот парень кто?
- Дега, мой друг.
- Я его тоже запишу к врачу. А ты, Папи, помни, у тебя дизентерия. А у тебя, старина, приступы астмы. Увидимся у врача в одиннадцать, мне надо вам еще кое-что сказать.
И он двинулся дальше, выкликая: "Ну, кто тут еще болен?" И подходя к тем, кто поднимал руку, записывал их имена. На обратном пути он подошел к нам уже с охранником, пожилым загорелым человеком.
- Папийон, позволь представить тебе моего начальника, старшего санитара Бартилони. Господин Бартилони, вот те два моих друга, о которых я говорил.
- Понятно. Чем можем, поможем.
Ровно в одиннадцать за нами пришли. Больными записалось девять человек. Мы пересекли двор, и подошли к белому зданию с красным крестом. В приемной сидело человек шестьдесят. В каждом углу по два охранника. Появился Серра в безупречно белом халате и скомандовал:
- Ты, ты и ты, войдите!.. Позволь тебя обнять, Папи. Буду рад помочь тебе и твоему другу. Вас обоих собираются отправить на острова... Дай мне докончить! Ведь у тебя пожизненное, Папи, а у тебя, Дега, пятнадцать лет. Бабки у вас имеются?
- Да.
Тогда давайте мне по пять сотен каждый, и завтра утром вас положат в больницу. У тебя дизентерия, а у тебя, Дега, - астма. Барабань в дверь всю ночь напролет, а лучше пусть кто-нибудь вызовет охранника и скажет, что Дега загибается от астмы. Остальное - мое дело. Единственное, о чем прошу, Папийон, когда захочешь рвать когти, предупреди заранее. В больнице можем держать тебя месяц, за каждую неделю - по сотне. Так что не тяни резину.
Фернандес вышел из туалета и на глазах у всех нас протянул Серра пятьсот франков. Настал и мой черед, и, когда я вышел, тоже протянул Серра деньги, только не тысячу, а полторы. Однако он отказался от лишних денег, и я не стал настаивать. Он объяснил это так:
- Бабки не для меня, а для охранников. Лично мне ты ничего не должен. Мы же друзья, верно?
На следующий день Дега, Фернандес и я оказались в огромной больничной палате. Дега срочно доставили сюда в середине ночи. Санитаром в отделении был малый лет тридцати пяти по имени Шатай. Он уже все про нас знал от Серра и при обходе должен был показать врачу мой анализ, где кишмя кишели дизентерийные палочки. А за десять минут до обхода ему следовало поджечь серу и дать Дега подышать, накрыв голову полотенцем. У Фернандеса чудовищно опухло лицо - он наколол изнутри кожу щеки и в течение часа надувал ее. И так преуспел в этом занятии, что у него даже заплыл один глаз. Палата находилась на первом этаже. В ней размещалось около семидесяти больных, в основном дизентерийные. Я спросил Шатая о Жуло.
- Он в здании напротив. Хочешь что-нибудь передать?
- Да, скажи ему, что Папийон и Дега здесь. И попроси, пусть покажется в окошко.
Санитары входили и выходили отсюда свободно. Просто надо было постучать в дверь, и ее открывал араб. Этот араб, надзиратель из заключенных, был придан в помощь охранникам. По правую и левую сторону от двери стояли стулья, на которых постоянно сидели охранники с ружьями на коленях. Прутья оконных решеток были толщиной, чуть ли не с железнодорожный рельс. Интересно, размышлял я, можно ли перепилить такой? Я сидел у окна.
Между нашим корпусом и больницей, где находился Жуло, был сад, полный прелестных цветов. Но вот в окне появился Жуло. В руке он держал кусочек мела, которым начертал на стекле одно слово: "Браво". Через час санитар принес от него записку: "Постараюсь попасть к тебе в палату. Если не получится, попробуй ты в мою. У тебя в палате враги. Не падай духом. Мы еще им покажем". Мы с Жуло очень сблизились после происшествия в тюрьме Болье, когда нам обоим приходилось туго.
Жуло в свое время изобрел себе оригинальное орудие - деревянную колотушку и часто ею пользовался, за что его прозвали "Человек-Молоток". Средь бела дня он подкатывал на автомобиле к ювелирному магазину, где на витрине обычно выставлены самые лучшие драгоценности. За рулем сидел помощник, мотор они не выключали. Жуло выскакивал из машины с молотком, одним ударом разбивал витрину и хватал все, что попадало под руку и сколько мог унести. Потом прыгал обратно в машину, и она тут же с ревом уносилась. Так он орудовал в Лионе, Анжере, Туре, Гавре. А однажды совершил налет на крупный ювелирный магазин в Париже в три часа дня и унес разных цацек стоимостью в целый миллион. Он никогда не рассказывал мне, как и на чем попался. Дали ему двадцать лет. И где-то на пятый год отсидки он сбежал. По его словам, арестовали его в Париже, сразу по возвращению. Он разыскивал там своего помощника, хотел пришить его из-за того, что тот не давал сестре Жуло денег, хотя должен был ему крупную сумму. Помощник заметил его на своей улице и донес в полицию. Жуло схватили и отправили обратно в Гвиану вместе с нами.
Вот уже неделя как мы в больнице. Вчера я отдал Шатаю двести франков за содержание нас двоих. Чтобы наладить отношения с соседями, мы угощали табаком тех, у кого не было курева. С Дега подружился один матерый тип из Марселя, мужчина лет под шестьдесят по имени Карора. Он стал его советчиком. И по нескольку раз на дню твердил, что если б у него были бабки и об этом знали бы в деревне (во французских газетах, которые сюда доставляли, публиковались отчеты о всех важных уголовных делах), он ни за что не стал бы бежать, потому как заключенные, разгуливающие на свободе, наверняка бы убили его из-за патрона. Дега пересказывал мне все беседы с этим стариком. И напрасно я советовал не слушать эту старую развалину. Дега продолжал свое, байки этого придурка производили на него неизгладимое впечатление. И хотя я всячески старался вселить в него бодрость, он совсем приуныл.
Я послал Серра записку с просьбой устроить мне свидание с Гальгани. Он обещал привести Гальгани ровно в полдень, на пять минут. Как раз в момент смены караула. Он выведет Гальгани на веранду, и мы сможем поговорить через окно. От платы за услуги Серра отказался. Действительно, ровно в полдень к моему окну подвели Гальгани. Я торопливо сунул ему в руки патрон. Он стоял на веранде и плакал. Два дня спустя я получил от него журнал, куда были вложены пять банкнот по тысяче каждая и записка с одним-единственным словом- "Спасибо",
Журнал передал Шатай, он видел деньги. Однако не сказал ни слова. Я хотел отблагодарить его. Но он не брал ни в какую. Тогда я сказал:
- Мы собираемся бежать. Давай с нами?