А еще через пять устремился на кухню…
– Слушай, иди-ка сюда на секунду.
Анжела вздрогнула и обернулась на мой голос. Она стояла у газовой плиты, на которой варилось варенье.
– Чего, Костик? Это срочно? Мне не оторваться сейчас.
А мне обязательно было нужно, чтобы она оторвалась. И пошла из кухни, оставив меня у себя за спиной хоть на секунду. Чтобы я мог напасть сзади и уложить ее наверняка. Так чтобы не успела наделать даже легкого шума. Так, чтобы и не пискнула. Так, чтобы цирики возле крыльца не расслышали ни единого шороха.
– Анжела, прошу, оторвись на секунду. Там у Кристины я сейчас обнаружил какую-то химию. Сам не пойму, что такое. Может быть…
– Вот гадина! – перебила меня Анжелика, отложила деревянную ложку, которой помешивала варенье и решительно отошла от плиты. – Так и знала, что втихаря что-то химичит! Убью ведь! – И она пошагала из кухни вершить правосудие над любимой дочерью-наркоманкой. А уже через секунду трепыхалась в моих объятиях, вдыхая пары хлороформа. И пытаясь ребром ладони заехать мне между ног.
Неудачно это у нее получилось. К тому моменту наркоз уже начал проникать в мозг. И в результате так же как и ее дочь, мамаша не смогла оказать мне никакого сопротивления. Я аккуратно уложил ее на пол. Потом отбросил портянку в сторону, прикинул, что у меня есть еще, как минимум, пять минут, подошел к умывальнику и тщательно вымыл руки.
К тому же надо было потратить немного драгоценного времени на то, чтобы перевести дух и настроиться на второй, более сложный этап операции. Хотя и более привычный мне по жизни, чем война с двумя бабами с помощью хлороформа. И все же два цирика, вооруженные пистолетами, вызывали у меня куда большие опасения, нежели Кристина с Анжелой.
Но с караульными у меня вообще не возникло головняков.
Когда я вышел на крыльцо, они беззаботно трапезничали. Допивали свой кофе. Доедали свои бутерброды. Держали свои «пээмы» в кобурах. И не ждали от меня никаких неприятностей.
– Чего тебе, инвалид? – недовольно пробурчал набитым ртом Парамон, наблюдая за тем, как я, подергивая раненой ногой и опираясь на палочку, неуклюже ковыляю с крыльца. Анатолий даже не посмотрел в мою сторону.
– Анжела послала за чашками. – Мне оставалось всего три ступеньки и метра четыре до скамейки, на которой расположился мой непутевый конвой.
– Нашла, кого посылать. Доходягу безногого. Сами бы принесли, – хмыкнул Парамон и запихал в рот остатки булки с плавленным сыром. Но прожевать ее он не успел.
Я наконец доковылял до скамейки и, не откладывая дел в долгий ящик, крутанулся вокруг оси на правой здоровой ноге, а левой «больной» вбил в самоеда бутерброд вместе с зубами. Потом принял стойку, провернул в руке свою палку-клюку и с размаху опустил ее на макушку так и не успевшего понять, что происходит, Анатолия. Повторным ударом я проделал то же самое с головой Парамона. Самоед, хоть уже и получил от души по своей косой роже, но явно нуждался в добавке.
Чашечка выскользнула у него из рук, ударилась оземь и раскололась на две аккуратные половинки, изгадив дорожку к крыльцу остатками кофе. Скамейка покачнулась, и с нее съехало вниз блюдечко с бутербродом, который упал, как и положено, – маслом вниз. А следом за бутербродом мне под ноги обрушились два бесчувственных тела.
Я бросил взгляд на Анатолия – не надо ль добавить? Не надо!
Взгляд на Парамона. Тоже не надо.
Отдыхайте, ребята. Только отдайте сначала мне ваши волыны.
Я скоренько опустошил обе кобуры своих конвоиров, выбил у одного из пистолетов обойму и, удостоверившись, что она полностью снаряжена, сразу почувствовал себя в миллион раз увереннее. Теперь все зависило только от скорости моих действий. И конечно – да как же я об этом забыл! – в большой степени от удачи.