Окончательно сорвался он после истории с той чернявой студенткой Екатериной. Раньше выпивал только символически, а тут пошло-потекло - коньяк, виски, текила… Всю осень в Воронихе гулянки. И долгоножки-манекенщицы, и грудастые певицы, и продвинутые институтки... Жокей ежедневно совался с неотложными проблемами, а когда попал на более-менее протрезвевшего президента, услышал безапелляционное:
- Да пошло все на хрен! Устал я - и ухожу. Государственное содержание мне до смерти гарантированно, а вы все, коль не нравлюсь, ищите лучшего! Посмотрю, что получится...
И пока что не получалось ничего. За президентом, почуяв что-то неладное, подались двое наиболее ушлых нефтегазовиков, а затем и все правительство. Понятно, не оставили свои делянки специалисты в штатском, которые бывшими, как известно, быть не могут.
Власть перешла к Думе, но ведь законодатели - не исполнители! Захромала вся государственная система. Начались перебои в добыче и поставках нефти и газа, которые привели к громадному недобору налогов в бюджет. Акции упали. На рынках - обвал. Подскочила инфляция. Снова задержки с выплатами зарплат и пенсий, неразбериха и пустые полки.
Экономисты Народной лиги трибунили, что во всем виноват прежний режим, добивший страну, что-то плели о банкротстве Центробанка, о предыдущих безмерных кредитах и отсутствии золотовалютных запасов. Но от тех признаний в людских ртах слаще не становилось. Народ все чаще вспоминал Мороза, и под Новый год тот… возвратился - на белом коне-олене и с декретом о восстановлении своих полномочий, во имя спасения нации и вывода страны из экономического коллапса.
В тот же день президента поддержали и спецслужбы, и полиция, и армия, которых без него начали уже сокращать. В целях наведения надлежащего порядка была распущена Дума, а несколько десятков несговорчивых депутатов поучили коваными сапогами и выбросили из здания.
- Никто из них не должен избраться в состав нового парламента... - как уже о решенном бросил президент во время ночного совещания с силовиками. - Помимо тех, кто оставил Думу сразу после моего ухода... По столице и регионам - тотальный контроль! В особенности - за неблагонадежными… Задействовать все силы и средства! И еще... Утром разблокируйте секретный стабфонд. Надо срочно выдать народу пенсии и зарплаты. Лично проверю! Все.
Каменная ночь поглощала город. Высокие стены, которыми руководители столетиями отгораживались от своего народа и которые новые власти каждый раз раскрашивали в свой цвет (как, впрочем, и резиденцию), - те стены неутомимо отбрасывали на пустые заснеженные улицы длинные тени. Апельсиновая луна зацепилась за колокольню Архангельского собора и дрожала на морозе. Словно рапортуя ей, робко мигали желтыми зрачками светофоры. Завоет там-сям сирена, протарахтит, взбивая снежную пыль, БТР или пронесется затемненный автобус с военнослужащими - и снова тишина, снова только промерзшие тени.
После совещания президент прошел через комнату отдыха к личному лифту.
- Иван Владимирович, может, что еще прикажете? - послышался за его спиной мягкий голос вездесущего Жокея.
Президент медленно повернулся, блеснул утомленным, но, чего не было давно, довольным взглядом, уголки губ поднялись в неожиданной улыбке. От бывшего омоложения - ни следа: снова мешки под глазами, морщины. Кожа пожелтела, а глаза - как желчью налитые. Кивнул-подозвал пальцем - и, вытянув шею, медленно прошептал помощнику в ухо:
- Лично, сказал, проверю... Все.
Затем спокойно шагнул в лифт и нажал кнопку "Х", которой в других лифтовых кабинах администрации не было. Только эта шахта могла поднять своего пассажира прямиком к вертолетной площадке и бронированному секретному залу.
Свет в прямоугольной зеркальной комнате с выходом к двум коридорам включился автоматически - как только остановился лифт.
Цифровой код, приставленный к экрану зрачок - и толстые двери сдвигаются. По всему большому залу поочередно вспыхивают электрические факелы. Пока президент шагал вперед, в центре на потолке загорелась пятиугольная люстра, высветив старый белый трон.
Новый хозяин очарованно погладил вырезанные из слоновой кости подлокотники, спинку, фигуру золоченого византийского орла, но не сел, а подался вглубь, где - словно в заалтарье - на черном мраморном пьедестале лежала черная рака-гроб с останками царя Ивана Грозного. Лежала уже шесть месяцев - с того дня, когда он решил было уйти. Уйти - чтобы возвратиться. Возвратиться - как утреннее солнце, как птица Феникс, как и эта мумия прежнего царя, некогда эксгумированная перед реставрацией Архангельского собора по нецерковному советскому приказу.
О той эксгумации ему, еще зеленому студенту, рассказывал в колоритных деталях профессор Заяц. Тогда он, комсомолец, воспринимал все как потешные басни. Да и позже не до спиритизма было, пока что-то не загорелось, не переключилось в его голове.
Он прокосолапил к пьедесталу и, ощущая во всем теле пьянящую дрожь, прилип помутневшими зрачками к пустым глазницам серо-пепельного черепа.
VIII.
Нет худшего наказания, нежели видеть крах совершенного тобой. Видеть, как за несколько лет прахом идут жизненные потуги, испепеляя оставшиеся силы и нервы.
Об этом еще не догадывались даже лукавые бояре, не говоря о войске и служивых; еще державными заботами ежедневно наполнялся тронный зал в Александровской слободе и грозно опирались на каменные колонны тяжелые потолочные своды; еще роскошь ползла по громадным коврам от низких входных дверей - и каждый, какого бы рода-племени ни был, вынужден был в них кланяться царскому престолу; еще по-прежнему властно удерживали белый трон фантасмагорические фигуры античных зверей, и с левой стороны, как в приемной римского папы, rex sacrorum, величественно возвышался образ Богородицы, а справа - образ Спасителя; и еще не остыло храмное впечатление от нарисованных на стенах библейских сюжетов; еще переполнялись преданностью молодые телохранители в белых бархатных накидках с верными топорами на плечах. И по-прежнему во время его появления в длинном долматике с тиарой на голове и державным посохом присутствующими (то ли воинами, то ли монахами в высоких белых шапках-куколях и с золотыми цепями) овладевало рабское молчание, а он, властитель в самой силе, он уже предчувствовал, что всему этому настает конец.
И первыми оповестили о том - как страшные всадники Апокалипсиса - татарские гизалы, в один день захватившие Москву, оставив нетронутым один Кремль. Иван вынужден был прятаться в своей слободе, пока православная кровь лилась на улицах охваченной огнем столицы, а митрополит с духовенством ждали смерти, закрывшись в Успенском соборе.
Стены Александровской слободы были слабыми, и царь со своими опричниками-боярами перебрался в Новгород, недавно им свирепо разграбленный. Там летом 1571 года окаменевшему Ивану зачитали ханское послание: "Я разграбил землю твою и сжег столицу. Ты же не пришел защитить людей своих. А еще хвалишься, что царь московский! Знай: я не хочу богатств и земель твоих. Я, видевший дороги государства твоего, заберу назад Казань и Астрахань..."
Не подсластило царского отчаяния даже известие о смерти ненавистного Сигизмунда - только по-новому разожгло его думы о королевской сестрице. И приказал Иван привезти к нему в Новгород шведских послов, и опять заговорил с ними о Екатерине.
Ошеломленные потомки викингов напомнили, что Екатерина теперь - их королева, а шведское войско под предводительством ее мужа, короля Юхана, теснит московское в Финляндии, однако Иван сделал искреннюю мину: дескать, не слышал о том, и вообще, то безумные наговоры. А назавтра приказал передать королю Юхану следующую эпистолу: "Скажи нам, кто был твой отец… и как звали деда твоего?! Были ли они королями? Нам же брат - римский император! Твой отец Густав чей был сын? Разве не бывало в его правление, что наши купцы придут в его страну с салом да воском, а он наденет рукавицы и пойдет до самого Выборга щупать товары да торговаться?.. А Екатерину у тебя отбирать я не собирался, был уверен, что муж ее мертвый, хотел освободить ее и передать брату Сигизмунду, дабы обменять на Ливонию..."
После отъезда шведских послов царь велел привезти крестьянских девок, которых раздели догола и заставили ловить кур, озорно припугнув:
- А ту, которая не управится, будет ловить уже наш медведь!
Затем царь служил всенощную. Уставший и умиротворенный, отправился в опочивальню, где трое слепых старцев поочередно усыпляли его сказками.
Но сон не брал его возбужденный мозг, и снова из затемненного лампадного угла на полном галопе вылетали красные кони, били копытами пол и холодную кровать, крошили царское тело и исчезали в противоположной стене - чтобы через миг адского круга явиться вновь. На самом лихом скакуне сидела голая Екатерина и норовила бросить на Ивана не то узду, не то петлю. Он и сам намеревался прыгнуть к ней на теплый конский круп, да ноги обламывались, а за кроватью открывалась черная яма...
Врач приносил Ивану успокоительный отвар, и кони больше не возвращались, а пол в опочивальне выравнивался.
- Я - царь-игумен, мне не подобает жену иметь… - уговаривал себя в снах Иван. - Я со всей державой заручен...