Он уже гордился своим музыкальным талантом. Ему доставляло большое удовольствие сознавать, что никто из его друзей - ни Дидро, ни Гримм, ни кто другой, писавший, несомненно, хорошие произведения, - не мог сочинить оперу. Да, но вдруг его второе произведение окажется неудачным? Предположим, публика будет недовольна, найдутся свистуны. После этого он никогда не сможет быть критиком. Если он, Руссо, снова начнет проклинать искусство, то над ним по праву все от души посмеются. Его упрекнут в том, что он критикует область, в которой сам не очень-то силен.
Нет, все-таки не следует соглашаться на королевскую пенсию. Он должен и дальше заниматься перепиской нот, работать над очередным эссе как добродетельный человек, гражданин Женевы. Но все же соблазн был велик. Вполне естественно. Столько лет бесплодных ожиданий научили его наслаждаться любым проявлением отличия. Руссо отлично понимал, что не сможет одновременно играть роль художника и придворного. Ему необходимо будет овладеть искусством хороших манер, а это невозможно!
Эта пенсия, продолжал свои размышления Руссо, вовсе не дар. Она выплачивается один раз в год и скорее похожа на золотую цепь, один конец которой постоянно находится в руках патрона (и он может в любой момент лишить тебя своего расположения), другой - в твоих руках. Позднее он оформит эту мысль, и она станет афоризмом: "Деньги, которые у тебя в руках, дают тебе свободу, а те, которые ты лишь надеешься получить, превращают тебя в раба".
Да, у Вольтера все складывалось иначе. Для него королевская пенсия была лишь одной короткой строкой в длинном списке источников благосостояния. Для миллионов пока не выкованы цепи. Для Руссо эта пенсия была гибелью. Итак, на аудиенцию к королю он не явился.
Прошло два дня. Жан-Жак случайно встретился на улице с Дидро - тот ехал куда-то в карете.
- Ты что, дурак? - спросил удивленный Дидро.
- А у тебя есть какие-то сомнения? - ответил Руссо.
- Я понимаю! Хотя нет, я ни черта не понимаю! Как ты объяснишь свое решение отказаться от пенсии? Бери деньги и делай что хочешь! Пиши, коли хочется. Пусть власти вычеркивают тебя из списка, если ты совершишь какую-то провинность. Это их дело. Но нечего самому себя вычеркивать! Не забывай, ты не один в этом мире. У тебя есть определенные обязанности перед любовницей, перед ее престарелой матерью, родственниками, - все они ужасно бедны и почти целиком зависят от тебя.
- Зачем обсуждать то, что уже сделано? - холодно бросил Руссо. - Ты знаешь, что я не пошел на аудиенцию к королю, - больше такой возможности не представится.
- Представится. Пенсия дожидается тебя. Все говорят, что король разгуливает по дворцу, напевая твои мелодии, он хочет, чтобы через неделю состоялось повторное представление твоей оперы. Нужно только явиться во дворец. И тебе выдадут деньга. Если бы ты жил один, у тебя было бы право на нерешительность. А колебаться в твоем положении - это преступление.
- Благодарю тебя за нотацию, - ответил Руссо. - Если бы ты не был моим искренним другом, я счел бы твои слова наглостью. Но у меня есть гораздо более высокий долг, чем обязанности перед друзьями и родственниками. Я вынужден отстаивать свои принципы. А потому обними меня и пожалей!
Не давая Дидро времени на ответ, он вылез из кареты. Известие о том, что Руссо отказался от королевской пенсии, стало куда более громкой сенсацией, чем его композиторский успех. Никто не сомневался, что очень скоро весть дойдет до Вольтера. Теперь-то он наверняка поверит в искренность Руссо!
Ответ из Потсдама не заставил себя долго ждать: "Этот Жан-Жак Руссо, понимая, что он должен оставить всякую надежду стать самым богатым автором в мире, решил, что будет самым бедным. Пожелаем же ему в этом успеха!"
Скорее всего, под словами "самый богатый автор" Вольтер имел в виду самого себя.
Глава 8
УЖАСНЫЙ СЕКРЕТ
Вольтер - величайший гений нашего времени. Так думал Руссо, так он чувствовал, так писал в письмах, датированных 1755 годом. Руссо уже был знаменит и как композитор, и как философ. "Он (Вольтер. - Примеч. ред.) один из самых приятных людей, - писал Руссо в своем письме. - И только ради общения с человеком такого острого ума я готов провести остаток своих дней у его ног".
Здесь есть чему удивляться: как мог Руссо петь Вольтеру такие панегирики, когда тот при любом удобном случае поднимал его на смех?
"Ни на одно мгновение, - писал Руссо, - я не присоединюсь к критикам, пышущим неиссякаемой враждой к Вольтеру, обвиняющим его в том, что у него самый злобный и язвительный характер. Не может поэт, который так превозносит дружбу и добродетель (как это неоднократно демонстрировал Вольтер), жить без сердца, которое не обливается кровью и за то, и за другое…"
Что же все-таки за странные, сложные отношения сложились между этими известными людьми, которым предстояло вскоре встретиться и разговаривать друг с другом? Многие годы Жан-Жак думал о том, сможет ли он добиться славы, чтобы стать достойным Вольтера. Все эти годы встреча с Вольтером и собственная слава были его страстным желанием. Слава, казалось, неизбежно вела прямо к Вольтеру.
Но вот произошло неожиданное: он стал знаменит. И именно по этой причине Вольтер стал более недосягаемым для него, чем прежде. И еще - его грех, его тайна, которую он так старательно хранил.
И вот однажды рано утром к нему пришла мадам де Франкей. Она хотела поговорить с Руссо наедине. Как только Руссо бесцеремонно выпроводил из комнаты Терезу, мадам разразилась глухими рыданиями, начала умолять его разубедить ее, заверить ее, что все это неправда. Он сразу догадался, что она имеет в виду. Но он притворился на всякий случай, что не понимает, о чем она его просит, а она продолжала свои объяснения. Но вдруг его охватил неистовый, небывалый приступ гнева. Насмарку пошла вся его жизнь! Четверть века тяжкого труда!
Руссо молчал, лихорадочно соображая, откуда она могла узнать его тайну. Совершенно ясно, что сама она никак не могла до этого докопаться. Нет. Женщины по тогдашней моде носили такие широкие платья, что беременность не могла стать заметной. Нужно постоянно находиться рядом с женщиной, чтобы о чем-то догадаться. Он подумал о Терезе. Нет, вряд ли она могла сообщить кому-нибудь об этом. Сколько раз он грозился, что стоит ей рассказать кому-нибудь об их делах, будет только хуже. Во всем квартале ее будут называть женщиной легкого поведения. А в таком случае, вполне естественно, он будет вынужден прогнать ее, и тогда она пойдет на панель.
Сначала он и не пытался ничего скрывать. Ради чего? В то время он даже гордился своей сексуальной авантюрой. Правда, особенно о ней не распространялся. И не ради Терезы, просто он был скрытным человеком. Лишь самые близкие его друзья кое-что знали о его детях. Только Дидро, Гримм и д'Аламбер.
И хотя сейчас между ними была глубокая трещина, трое друзей Руссо оставались людьми чести, умеющими хранить чужую тайну. К тому же и он знал кое-какие подробности их жизни.
Не могла проговориться и повитуха Гуен. Ее хорошо оплачиваемая практика во многом зависела от умения хранить профессиональные секреты.
Оставалась только мать Терезы. Но не лучше ли старухе попридержать свой язык? Разве не понимала она, что целиком зависит от Терезы, которая, в свою очередь, полностью зависит от него?
Так или иначе, но о секрете Руссо узнала мадам де Франкей и теперь ждала его ответа.
Презрительно пожав плечами, Руссо сказал:
- Почему же это неправда?
- Ах, Боже мой! - воскликнула мадам.
- Да! Я бросил своих детей.
- Вы обрекли их на смерть?
- Обрек на смерть? - сердито возразил Руссо. - Конечно нет. Просто я от них избавился. Отправил в приют для подкидышей. Чтобы там о них позаботилось государство.
Почувствовав облегчение, мадам де Франкей воскликнула:
- Ну, в таком случае пока еще не все потеряно! Их можно будет взять обратно. Вы оставили какие-нибудь пометки на их одежде…
- Нет, не оставил.
- Что вы сказали? Вы не положили никакой записочки в пеленки? Никакой цепочки, браслета? Не оставили никаких инициалов?
- Нет, ничего! - ответил он подчеркнуто резко.
- Ах, месье, нет! - закричала мадам де Франкей. - Нет, вы не могли быть таким жестоким! Я отказываюсь вам верить!
- Жестокий? - Он засмеялся. - Почему же? Я могу только поздравить себя, что действовал в интересах каждого. Абсолютно точно. И я без колебаний готов повторить свой поступок, если возникнет нужда.
Сбитая с толку мадам де Франкей, казалось, лишилась дара речь.
- Вы! Вы! Незаконный отец! - наконец с трудом выдохнула она. - Вы, на кого я смотрела снизу вверх, кого считала самым добродетельным человеком нашего времени! Вы…
"Единственный добродетельный человек нашего времени", - мысленно повторил он. Да, вот чего она страстно желала: добродетели. Мадам де Франкей не могла обнаружить этого чудесного качества в своем муже. Они жили в одном доме словно чужие люди. Он не спал с ней. И таким образом перед ней возник выбор: либо нарушить заповедь и совершить прелюбодеяние, либо никогда не узнать любви. Ну а что касается ее мужа, то он вообще ни о каком выборе не думал. У него всегда было полно любовниц. Среди них и мадам д'Эпинэ. Ибо богатая мадам д'Эпинэ была одной из тех женщин, перед которыми вставал такой же горький выбор. Месье д'Эпинэ тоже не спал со своей женой. Во всяком случае, если это случалось, то очень редко. Он был слишком занят своими возлюбленными, среди которых в основном были лучшие певицы и танцовщицы. Но однажды страстный ловелас месье д'Эпинэ заразил свою жену отвратительной венерической болезнью. А она, ничего о том не ведая, передала заразу месье де Франкей.