Некоторые зашикали на Витика, а некоторые скисли и отошли в сторонку. Витика даже и преподаватели некоторые побаивались. Хоть учился он так себе, но зато знал, кому что снится и откуда пахнет керосином. Он был членом редколлегии стенной газеты и часто сам писал в нее. Все его заметки начинались словами: "В то время как…"
Тут Юрий Юрьевич, чтобы замять инцидент, строго обратился ко мне на вы:
- Идите в соседнее помещенье и займитесь чисткой винтовок.
Он занял свое место и снова повел речь о газах, а я открыл тяжелую, обитую железом дверь и вошел в большой соседний отсек, где виднелись широкие, похожие на банные, скамьи, где стояли фанерные шкафчики с дырочками в дверцах и поблескивал большой бак для питьевой воды с прикованной к нему на цепочке алюминиевой кружкой. Бак этот покоился на двух швеллерных балках, торчащих из стены, и казалось, что он висит в воздухе. Я открыл один из шкафчиков, вынул винтовку, потом другую, потом третью. Винтовки эти были учебными, с черными прикладами, с просверленной казенной частью, для стрельбы непригодные. И все - чистые-пречистые, - я же сам их и чистил недавно. Тогда я открыл крайний шкафчик, куда Юрий Юрьевич иногда ставил свою собственную винтовку, - он вел стрелковый кружок на стадионе "Красный керамик" и в те дни, когда должен был идти туда после занятий в техникуме, приносил оружие в военный кабинет.
Винтовка стояла здесь. Она была с желтым прикладом и с серебряной дощечкой на нем - личное оружие. Я взял это личное оружие, лег с ним на скамью и изготовился к стрельбе из положения лежа. Но так держать винтовку было неудобно - нужен был какой-то бугорок впереди. Тогда я встал, открыл дверь в соседний маленький отсек, зажег там свет и снял с гвоздя свой пальтуган на рыбьем меху. Юрий Юрьевич позволял нам приносить сюда верхнюю одежду, чтобы потом не толкаться в раздевалке, - после конца занятий туда устремлялись все группы, там начиналось столпотворение, и гардеробщица тетя Марго еле-еле справлялась с работой.
Я вернулся на скамью, сложил пальто вчетверо, лег животом на доски, примостил винтовку на пальто и стал наводить ее на цель. Мне видны были пальто, висящие на гвоздях в соседнем помещении. Вот потертая кожанка Малютки Второгодника, вот дурацкое Костино пальто из серого бумажного сукна, вот Володькина куртка из черного бобрика, вот рядом два одинаковых сереньких пальтеца - это Люсендино и Верандино… Я представил себе, что я снайпер, лежу в засаде, и стал целиться в гвоздь. Этот гвоздик не в соседнем помещении, - он где-то очень далеко, да это вовсе и не гвоздик, это неприятель. Надо его укокать, а не то он укокает меня. Я клацнул затвором, дослал патрон, считая, что патрон воображаемый, и мягко нажал на спусковой крючок. И вдруг меня оглушило, толкнуло прикладом в плечо.
Первым вбежал в отсек Юрий Юрьевич.
- Черт знает что! - крикнул он. - Что это за дурацкие детские выходки! Кто вам позволил трогать мое оружие?
- Извините, это я по ошибке, - глупо ответил я. - Извините, Юрий Юрьевич!
- Ну ладно, поставьте ее на место.
Пока шел этот разговор, все ребята и девушки группы ввалились в отсек. Люсенда смотрела на меня испуганными глазами и не то смеялась, не то снова собиралась плакать. Я даже смутился - чего это она такая? А Костя подошел ко мне и негромко, но отчетливо произнес:
- Дураком родился, дураком живешь, дураком женился, дураком помрешь.
- Я еще не женился, - невпопад ответил я. - Такой выстрел с каждым может случиться.
- Люся! Это он в твое пальто стрелял! - послышался вдруг голос Витика, нашего показательного активиста.
- Смотри, гвоздь искалечен, вешалка оборвана! Я поднял твое пальто с пола.
- Это я случайно, Люсенда, - сказал я. - Честное слово!
- Нет, это не случайность! - ораторским голосом начал Витик, - Это продуманная система мести за выявление антиобщественных действий! Он стрелял в Люсино пальто, и Люсе просто повезло, что пальто было не на ней! Но мужайся, Люся! Мы поднимем гневный голос советского студенчества против вражеских наскоков!
Тут я вдруг увидал, что Костя придвинулся к Витику и, кажется, хочет ударить его. Володька тоже, похоже, готов был начать драку. Я кинулся к Косте, чтобы успокоить его, - Костя и так на плохом счету, драться ему сейчас никак нельзя.
- Не связывайся с ним, Синявый! - крикнул я Косте и отпихнул его от Витика.
Но Витик, очевидно в порядке самозащиты, выбросил руку вперед, и она уперлась мне в подбородок. Тогда я, не соображая толком, что делаю, ткнул его ладонью в нос, - именно ткнул, а не ударил.
Витик отпрыгнул и схватился за нос. Из носа у него пошла кровь. Он уставился на меня, потом обратился ко всем окружающим, показывая на меня рукой:
- Вы свидетели! Вы свидетели! Избиение студкора! - и пулей вылетел из помещения. Но затем он вбежал обратно и, встав перед Юрием Юрьевичем, закричал: - И вы свидетель! - После этих слов он опять выбежал - покатился жаловаться начальству.
Юрий Юрьевич посмотрел на часы и объявил:
- Перерыв. Прошу не опаздывать на следующий час.
Все ребята побежали наверх, в курилку. Мы тоже, всей троицей - Костя, Володька и я, - поспешили туда. В курилке, большой комнате перед мужской уборной, было уже шумно и тесно, дым стоял - хоть ведрами вычерпывай. Электровентилятор, вделанный во фрамугу, выл и скрежетал, с усилием скручивая этот дым и выпихивая его за окно.
- Ну, всыпались мы, - сказал Костя, закуривая "Ракету". - И надо было тебе эту паиньку щипать! Нашел объект! Вот и влипли.
- Это я влип, - высказался я. - Я влип, я и расхлебывать буду.
- Если тебя вышибут, я тоже из техникума уйду. Опять пойдем на завод работать, - сказал Костя.
- Я тогда тоже уйду, - заявил Володька. - Уж все втроем…
- Неужели это дело на вышибаловку тянет? - спросил я. - Ведь ерунда какая-то.
- В том-то и дело, что вышибить могут, - сказал Костя. - У тебя уже два выговора. И период сейчас такой. Недели не прошло, как Рыбакова за допущение случаев хулиганства в техникуме сняли - значит, новый директор будет на дисциплину жать.
- Ты, Чухна, поговори с Верандой, - посоветовал мне Володька. - Может, она на сестру повлияет, чтоб та на тебя не капала лишнего.
- Шкилет дело говорит, - подхватил эту идею Костя. - Поговори с ней, может, что и выйдет… Ты тут, конечно, ни в чем не виноват. Я где-то читал, что события ходят не в одиночку, а табунами. А вообще-то тут проявился закон рядности событий. Не осуществившиеся еще события как бы заранее расставлены в пространстве и во времени, и только ждут первого толчка для воплощения. Они подобны спичечным коробкам, которые стоят на ребре на некотором расстоянии один от другого. Ты толкнешь один коробок - и, уже независимо от тебя, падает и второй, и третий, и десятый. Это волна рядности. Тем, что ты ущипнул Люсенду, ты вызвал волну рядности. Первично и случайно - щипок, вторично и неизбежно - выстрел, третично же - удар в нос…
- А четвертично - я тебя сейчас трахну по черепу, если ты не заткнешься! - заявил я Косте. Костя подо все норовил подвести теоретическую базу и часто выбирал для своих рассуждений самое неподходящее время и место.
* * *
После занятий, когда все вышли из подъезда техникума, я нагнал Веранду.
- А где сестрица твоя? - спросил я.
- Она еще с отстающими по химии будет заниматься. А будто так уж она тебе сейчас нужна, - улыбнулась Веранда.
- И правда, не больно-то она мне нужна. Очень уж она обидчивая.
- Если б ты ущипнул ее персонально-индивидуально, то она, может быть, и не обиделась бы. А то ты назвал меня, а щипнул ее. А ты ей, между прочим, нравишься.
- Ну, ты какую-то сложную психологию разводишь, - возразил я. - С чего разревелась она?.. Просто ей власть в голову ударила. Подумаешь, староста группы!
- Ничего вы, ребята, не понимаете. Люська ж тоже человек. Она тут мне жаловалась, что с тех пор, как ее в старосты выбрали, к ней как к чиновнику какому-то относятся. То выполни, это проверь, а на нее ноль внимания. А ведь она на вид девочка симпатичная, не хуже меня, - засмеялась Веранда и толкнула меня плечом.
- Верно, ты девочка что надо, - согласился я. - Если б мы не были в одной группе, я бы в тебя, наверно, по уши втрескался. Но раз ты все время рядом торчишь - то неинтересно.
- Правда, - подхватила Веранда, - в своих влюбляться неинтересно. Мне лично один артист нравится, он в фильме "Дальний пост" играет. Там про будущую войну.
- Все артисты - пижоны. Если на самом деле начнется война, твой артист первым в тыл смоется.
- И никуда он не смоется! И никакой войны не будет, это в кино только. Финская только что кончилась - какая тебе еще война! Гитлер нас побоится. И вообще, не люблю я этих разговоров.
- Слушай, Веранда, черт с ним, с этим артистом и с этой войной. Ты вот что сделай: поговори с Люсендой, чтобы она обо мне вопрос на собрании не подымала. А то меня из техникума могут попереть.
- Ладно, я с ней потолкую, - согласилась добрая Веранда. - Но последнее время мы с ней не так уж крепко дружим. Она считает меня легкомысленной девицей, у нас вкусы расходятся.
- Вкусы расходятся, а платья и пальто одинаковые шьете, - подкусил я Веранду.
- Чудак ты, ведь это же дешевле получается, вот и шьем. А насчет тебя я с ней поговорю… А как Гришино здоровье? Лучше ему?
- Нет, не лучше. У него тяжелое ранение. Ему уколы все время делают.